Андре Агасси - Откровенно. Автобиография

• Название: Откровенно. Автобиография
• Автор: Андре Агасси
• Издательство: Юнайтед Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904522-45-2

Папаша безжалостно отстреливает ястребов, кружащих над домом, сестра сбежала из дома с великовозрастным теннисистом, а Андре никак не решит, что же купить на первые заработанные деньги — так необходимый ему свитер или подарок девочке, которая очень нравится?

Биография Агасси кажется сказочной историей покорения мальчиком из бедной семьи большого мира и большого тенниса: в ней есть и агрессивный отец с тяжелой рукой, и безропотная мама, не cмеющая заступиться за сына, и ненавистные маленьким Андре круглосуточные тренировки на корте.

Эмоциональные истории из жизни, смысл которой бунтарь Агасси нашел, только встретив настоящую любовь в лице Штефи Граф, ощутив радость отцовства и научившись выигрывать ради людей, которым необходима его поддержка, способны тронуть читателя до глубины души.

---

Несколько часов после пресс-конференции Сампраса я остро чувствую свое одиночество. Итак, я остался один. Я — последний играющий американец, побеждавший в турнирах Большого шлема. Отвечая на вопросы репортеров о моем самочувствии, говорю:

— Это похоже на то, как если бы вам пришлось прекратить танцевать с тем, с кем вы пришли на танцы.

Потом я понимаю: моя аналогия неточна. Ведь это они уходят с танцев, не я. Я все еще танцую.

Я добираюсь до четвертьфинала и встречаюсь с Кориа, обыгравшим меня на Открытом чемпионате Франции. Мне не терпится выйти на корт и сразиться с ним, но матч откладывается на несколько дней из-за дождя. Я заперт в отеле, где могу лишь читать и ждать. Смотрю, как по оконному стеклу скатываются капли дождя, серо-седые, как моя щетина. Каждая капля — словно еще одна минута жизни, утекающая сквозь пальцы.

Джил заставляет меня пить свою волшебную водичку и отдыхать. Он постоянно говорит, что все будет в порядке. Но он тоже все понимает. Время уходит. Наконец тучи рассеиваются, и мы выходим на корт. Кориа — уже не тот, что был в Париже. У него травмирована нога, и я пользуюсь этим. Безжалостно гоняю его по корту, перемалываю в труху — и выигрываю два сета.

В третьем я добываю четыре матч-пойнта — и бездарно растрачиваю их все. Я смотрю на свою ложу и вижу Джила. Он явно не в своей тарелке. За все время нашей совместной работы он ни разу не уходил с моих матчей — даже в уборную. Ни одного раза. Он говорит, что не хочет покидать свое место: ведь, взглянув на свою ложу, я могу увидеть его кресло пустым — и запаниковать. Он заслуживает лучшего. Я сосредоточиваюсь на игре, оцениваю ситуацию — и выигрываю матч.

Времени на отдых нет. Дождь поломал весь турнирный график. На следующий день мне предстоит встретиться в полуфинале с Ферреро, только что выигравшим Открытый чемпионат Франции. Уверенность, кажется, сочится даже из его пор. Он на тысячу лет моложе меня и не скрывает этого. Он разбивает меня наголову в четырех сетах.

Я кланяюсь на все четыре стороны и посылаю воздушные поцелуи трибунам. Я уверен: зрители поняли, что я отдал им все. Возле раздевалки встречаю ждущих меня Джадена и Штефани. При виде беременной жены мое разочарование от поражения рассеивается, словно облако.

НАША ДОЧЬ появилась на свет 3 октября 2003 года. Еще одна прекрасная незнакомка. Мы назвали ее Джаз Эль — и тайно поклялись, что она никогда не будет играть в теннис, как и наш сын. (По правде говоря, у нас во дворе нет даже теннисного корта.) Но есть еще кое-что, чего она сама категорически не желает делать, — а именно, спать. По сравнению с ней Джаден — настоящий соня. Неудивительно, что на Открытом чемпионате Австралии 2004 года я похож на зомби. Все остальные игроки тем временем выглядят так, будто только что встали с постели, со вкусом проспав часов двенадцать. Они полны энергии и сил. Такое ощущение, что все поголовно нарастили себе мышцы — не иначе каждый из них обзавелся собственным Джилом.

Мои ноги чувствуют себя вполне терпимо до самого полуфинала, где я встречаюсь с Сафиным, быстроногим, как дикая собака. Почти весь прошлый год он пропустил из-за травмы кисти. Теперь он полностью излечился, отлично отдохнул и его невозможно остановить. Слева направо, вперед и назад — кажется, наши обмены ударами длятся вечность. Ни один из нас не желает пропускать мячи, ошибаться — и через четыре часа игры ни один не готов отказаться от победы. Точнее, мы оба жаждем ее еще больше, чем в начале игры. Но у Сафина — преимущество в подаче. Он выигрывает пятый сет, и я уже не верю, что недавно праздновал победу в Австралии.

Неужели конец? Я слышу этот вопрос каждый день, много месяцев и даже лет. Но лишь сейчас впервые он беспокоит меня.

— ОТДЫХ — ТВОЙ ДРУГ, — говорит Джил. — Тебе надо больше отдыхать между турнирами, тщательнее выбирать соревнования, в которых ты участвуешь. Рим и Гамбург? Мимо. Кубок Дэвиса? Извините, не смогу. Ты должен сохранить силы для самых важных турниров, и ближайший из них — Открытый чемпионат Франции.

В итоге, когда мы прибываем в Париж, я чувствую себя помолодевшим на несколько лет. Даррен, ознакомившись с турнирной таблицей, прочит мне легкий путь в полуфинал.

Мой соперник в первом круге — Джером Хайнель, двадцатитрехлетний француз, номер 271 в мировом рейтинге. У него пока нет даже тренера. Даррен считает, что проблем у меня с ним не будет.

Проблем, однако, полно. Я выхожу на игру совершенно выдохшимся. Каждый удар слева бью в сетку. «Ты можешь лучше! — кричу я себе. — Еще не все кончено! Твоя карьера не должна заканчиваться так!» Джил, сидя в первом ряду, кусает губу.

Дело не только в возрасте. И не только в грунте. Я не могу правильно ударить по мячу. Я достаточно отдохнул, но, как выяснилось, от безделья мой старый механизм ржавеет.

Газеты называют это самым позорным поражением в моей карьере. Хайнель объявляет журналистам, что друзья придали ему бодрости перед матчем, уверив в неизбежной победе: ведь совсем недавно я проиграл игроку его уровня. «Что значит — вашего уровня?» — спрашивают его, и он, не стесняясь, отвечает:

— Плохо играющему.

— Мы на финишной прямой, — объявляет репортерам Джил. — И все, о чем я прошу судьбу, — чтобы нам не пришлось пересечь финишную черту, хромая на обе ноги.

В июне я снимаюсь с Уимблдона. Я проиграл четыре матча подряд — это самая длинная череда поражений с 1997 года, и я чувствую себя так, будто мои кости сделаны из фарфора. Как-то раз Джил, усевшись напротив меня, объявляет, что больше не может смотреть на мои мучения. Ради нас обоих я должен всерьез подумать об уходе из спорта.

Я обещаю подумать об уходе, но сначала мне придется вспомнить о карьере Штефани. Ее пригласили в Международный зал теннисной славы[52]. Ничего удивительного: она выиграла больше турниров Большого шлема, чем кто бы то ни было в истории женского тенниса за исключением Маргарет Корт. Она попросила, чтобы я представил ее на вступительной церемонии. Мы летим в Ньюпорт, штат Род-Айленд. Это знаковый день. Мы впервые покидаем детей на ночь. Кроме того, я впервые вижу, как Штефани нервничает. Предстоящая церемония ее путает, Штефи не любит привлекать к себе внимание и вся дрожит. Она боится сказать что-нибудь не то или забыть кого-нибудь поблагодарить.

Я тоже ужасно волнуюсь. Я несколько недель размышлял над своей речью. Мне впервые придется говорить о Штефани на публике, и я чувствую себя так, будто мне предстоит прочитать всему миру одну из записок с нашей кухонной «Доски благодарностей». Джей Пи помогает мне составить несколько вариантов выступления. Словом, я готов, и даже слишком, но, когда иду к трибуне, у меня сбивается дыхание. Едва начав говорить, я успокаиваюсь: ведь я обожаю ту, о которой буду говорить, никто не знает ее лучше меня. Любой мужчина должен иметь возможность представлять свою жену на вступительной церемонии в ее личном Зале славы.

Я смотрю в зал, вижу там лица болельщиков и бывших чемпионов и хочу поведать им всем о Штефани. Пусть они узнают о ней то, что знаю я. Я сравниваю ее с мастеровыми и ремесленниками, строившими великие соборы Средневековья: выводя крышу, своды погреба, другие части, не видимые для публики, они сохраняли все то же высочайшее мастерство и оставались столь же требовательными к своей работе. К каждому излому каждому незаметному углу они подходили все с той же меркой высочайшего перфекционизма. Такова Штефани. И в то же время она сама — собор, великий памятник совершенству. Целых пять минут я превозношу ее спортивную этику, достоинство, силу и грацию, ее вклад в теннис. И в заключение делюсь самой главной правдой, которую знаю о ней:

— Итак, леди и джентльмены, счастлив представить вам величайшую из женщин, которых я когда-либо знал!

28

ВОКРУГ МЕНЯ только и разговоров, что об уходе из спорта: Штефани, Пита, моем. Тем временем я только и делаю, что играю, нацеливаясь на следующий турнир Большого шлема. В Цинциннати, ко всеобщему удивлению, побеждаю Роддика в полуфинале и впервые с предыдущего ноября выхожу в финал турнира АТП. Одержав верх над Хьюиттом, я становлюсь самым старшим победителем турнира АТП со времен Коннорса.

Через месяц на Открытом чемпионате США я заявляю журналистам, что собираюсь выиграть турнир. Они смеются, похоже, подозревая меня в старческом слабоумии.

Мы со Штефани снимаем дом за городом, в Вестчестере. Там гораздо просторнее, чем в отеле, к тому же нам не придется таскать коляску по запруженным толпой улицам Манхэттена. Здорово, что в подвале дома имеется комната для игр, она же — моя спальня накануне матча. Там я могу перейти с кровати на пол, когда разболится спина, и не потревожить при этом Штефани. В ответ на мои слова, что отцы не выигрывают Больших шлемов, Штефани говорит, что я могу отправиться в подвал и чувствовать себя совершенно одиноким, если мне это необходимо.