Александр Казанцев - Школа любви

• Название: Школа любви
• Автор: Александр Казанцев
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005

«Я всегда знал, что живу отнюдь не впервые. По крайней мере, дважды я уже жил, но это не прибавило мне, похоже, ни радости, ни мудрости…Жил когда-то непутевой жизнью библейского Лота и сполна вкусил радости и тяготы судьбы поэта и греховодника Публия Овидия Назона…»

---

А вот финал эссе вызвал у меня неприятие: «Я не могу сказать с уверенностью, какой из моих мотивов к творчеству является сильнейшим, но я знаю, какому из них мне надо следовать. И, оглядываясь на сделанное, я вижу: там, где в моих произведениях отсутствовала политическая цель, там всегда рождались безжизненные книги, а я, их автор, предавался писанию тех самых жизненных пассажей, фраз без смысла, красивых эпитетов и заполнял страницы просто банальностями».

А меня уже просто тошнит от политики, подумал я, закрывая книгу. Был грех — вляпывался я в нее: наглядевшись на двуличие и ограниченность большинства обкомовских «коммуняк», с которыми пришлось пообщаться довольно тесно, навлекал не раз на себя партийный гнев, и из партии-то вышел еще до того, как это явление стало массовым, писательская организация наша в свое время прогремела тем, что первой в стране провела «департизацию». Каких только попреков и обвинений тогда я не наслушался: допустили сосунка к руководству, вот и пожинаем!.. от такой политической незрелости до предательства один шаг!.. творчеством к себе внимание привлечь не смог, так скандалом!.. Только успевал утираться, но больше партсобраний в нашей писательской организации не было.

А когда в августе девяносто первого коммунистические лидеры попытались взять реванш, на второй день так называемого путча выступал я даже на многотысячном митинге под окнами обкома, призывал дать отпор «красно-коричневым», стихи даже читал и, слыша рев одобрения, чувствовал себя если не героем, то смельчаком, казалось мне, что и творчеством своим вношу посильную лепту в судьбу Родины…

Можно и не описывать, как ликовали мы, когда «путч» провалился. Это был самый пик моего участия в политической жизни. А позже, после нескольких дней полной и малахольной эйфории, с болью узнал я, что нет уже великой страны, которой привык гордиться, и родина моя малая, где зачат был, родился и вырос, где влюблялся впервые и писал первые строчки, стала вдруг «ближним зарубежьем». Разве могло это по сердцу не полоснуть?..

А потом все быстрее стала уходить из-под ног земля: полыхнули по окраинам бывшего Союза самые настоящие войны, и преступность стала выкашивать людей не меньше заварух, ибо чуть ли не обратно пропорционально росту цен обесценилась жизнь человека, все меньше благосостояние каждого стало зависеть от ума, таланта и трудолюбия, круто в гору пошли «люди без комплексов», сумевшие легко преодолеть совковость, все кругом схватить цепко, и среди них стал я обнаруживать все чаще бывших комсомольских и партийных работников… Власть, называющая себя демократической, еще циничней и сильней стала принижать и прижимать тех, кто занят делом или творчеством. Первых — налогами, вторых — отношением наплевательским и рублем, вернее, отсутствием оного.

Вот тогда-то и стал я ловить себя на мысли, что поверить готов упорным пересудам, по которым августовский «путч» — всего лишь хитрая и умелая инсценировка. А ведь еще не знал, конечно, что через два года буду бессильно сжимать кулаки, видя по телевизору, как в самом центре Москвы одни русские расстреливают других.

Мне и девяносто первого года хватило, чтобы воротить нос от новой российской политики.

Никогда больше не вдохновит меня эта самая оруэлловская «политическая цель». Лучше писать о грешной целующейся паре, забывшей обо всем в утренней, мчащейся среди зимней тайги, электричке. Тут и сюжет можно закрутить, затеять рассказ, а то и повесть. А можно и вовсе без сюжета — стихи…

Вот только сумею ли теперь стихи писать, когда так измотана и выжжена душа?

Пожалуй, десятка лет стоил мне тот, заметаемый декабрем, год. Вспоминая о пережитом, примечая нарастание дня за окном электрички, чуял я, как темнеет во мне…

В России писательская профессия никогда особо завидной и денежной не была, а наскоро замешанный «русский рынок», не зря названный диким, оставил писателей практически на бобах: многие издательства и журналы позакрывались, а те, что уцелели, ради выживания переключились на выпуск детективно-эротического ширпотреба. Писательское дело перестало приносить доход. Может, это возмездие Всевышнего или Вселенского Разума за многолетнее проституирование пишущей братии, избежать которого удалось лишь единицам, к числу которых хотел бы я причислить и себя, да тошно душой кривить: таких вот, ставших вдруг чистенькими, незапятнанными, вновь самыми передовыми, и без меня пруд пруди.

Литфондовские льготы сошли на нет, и писатели оказались вдруг фактически безработными, только без пособий. Вот тогда и обрело хоть какой-то смысл мое ответсекретарство, которым я стал уже тяготиться. Отчаявшиеся ждать гонораров или какой-либо матпомощи из Литфонда, писатели-томичи, не сговариваясь, стали прижимать меня к стене: мы тебя, мол, избрали, на твердый оклад посадили, вот и позаботься теперь, чтоб мы не бедствовали!

Тогда я и затеял издание городской литературной газеты, привлек к этому делу наиболее даровитых и наименее склочных собратьев по перу, пригласил приятелей из числа художников и журналистов. Поначалу дело пошло хорошо — солидные тиражи расходились в считанные дни, поскольку совпало это начинание с «газетным бумом». Ставшие получать гонорары писатели воспрянули духом. Однако всем угождать я не собирался: кому-то приходилось отказывать в публикации, хотелось «держать планку», и ведь удавалось держать, не зря, наверно, провинциальная наша газета с первых номеров была замечена, пошли письма со всей страны и даже из-за «бугра» — из Германии, Штатов, Швеции… Возвращая чьи-то рукописи, стал я наживать врагов: самый молодой из нас, считай, а маститых и признанных гнобит!

Вскоре сошло мое издательское начинание со «светлой полосы»: взмыли цены на бумагу, от «газетного бума» остались лишь воспоминания. Тираж пришлось резко сокращать, доходы доходягами стали, но гонорары мы держали на прежнем уровне. Если б не инфляция, непосвященные в издательские проблемы авторы и не почуяли бы ухудшения…

Вот и пришлось мне голову ломать над новыми проектами. Как раз к тому времени вокруг писательской организации завертелись новоявленные бизнесмены, привлеченные президентским указом о льготном налогообложении творческих союзов, предлагали взять их под «крышу». Имелось в виду не только прикрытие от налогов, но и крыша в буквальном смысле: уступите, мол, свои «площадяў» под наш офис, а уж мы, в натуре, в долгу не останемся!

К этим «новым русским» я присматривался настороженно — уж больно нахрапистый, чванливый, хитрый и чуждый народец — выбирал больше не по предполагаемой толщине кошелька, а по столь же субьективно предполагаемому разуму, чтобы потом меньше дискомфорта испытывать от соседства. Остановил выбор на грустноглазом и худющем от почти беспрестанного курения поляке Тимульском, который выделился среди прочих предпринимателей своей обходительностью и тягой к культуре: и книгочей, и театрал, цветной фотографией увлекается…

Снимками своими он и подкупил меня: принес целый пакет — заснял самые забойные сцены из спектакля, поставленного по моей сказке. Это, говорит, подарок вам от всей души, а на перспективу, мол, совместное дело предлагаю: давайте издадим вашу замечательную сказку вот с этими фотоиллюстрациями. Это и для детей будет радость, это и для театра реклама, а для нас, людей творческих, отличный шанс!

Как тут устоять было?

Ударили по рукам. Однако, малость охолонувшись, я стратегическую поправку ввел: с моей книги начинать дело никак нельзя, съедят меня со-перники, то бишь собратья по перу. Давайте, дескать, для начала газету сообща спасем, потом, может, журнал откроем, а уж после…

В грустных глазах Тимульского заплясали радостные искорки и, смоля сигарету за сигаретой, чуть растягивая слова по привычке, что создавало впечатление основательности и значительности, изложил он мне разработанный им план: создаем при писательской организации малое предприятие, называем его «Образ», не только газету и журнал — книги издавать станем! Издательскую политику надо четко продумать: чтобы книги массового спроса «вывозили» заведомо некоммерческие издания. Ну, и иной коммерцией, кроме книготорговли, не грех в разумных пределах заняться… А для начала возьмем кредит — уж под писательское-то дело любой банк даст, и проценты не заломит!

Достав из «дипломата» калькулятор, Тимульский потыкал сухим длинным пальцем по его кнопочкам и тоном оракула выложил мне, ошалевшему: «Через год мы миллионеры! Через два — на Багамские острова отдыхать поедем, как все толковые бизнесмены!»

— Так я же в бизнесе ничего не понимаю и понимать не хочу… — забормотал я, зашлепал пересохшими губами, будто и впрямь овеян горячим и пряным ветерком Багам.

— И правильно! Вам и понимать не надо: пишите, редактируйте — это ваше дело. Ну, разве что насчет кредитов когда поспособствовать… А в остальном доверьтесь мне — не первый все же год в свободном предпринимательстве! — вынимая коньяк, колбасу и конфеты из «дипломата», говорил Тимульский.