Камелия Санрин - Чернокнижник

• Название: Чернокнижник
• Автор: Камелия Санрин
• Жанр: Фэнтези

---

Камелия Санрин Чернокнижник

СТРАНИЦА ПОВИНОВЕНИЯ

— Маа–линька ёо–лачки холадна зи–мой! Ииз–лису ёо–лачку взяли мыда мой! — завыла малышня, хватая друг друга за руки, и побрела вокруг ёлочки. А я побрёл в школьную библиотеку, зажимая правой рукой ухо, а левой «Билет на Транай».

Ещё когда директор поздравлял, я заметил, как за его спиной прокрался Мефодий Маркович — и подумал, что бибилиотека, наверное, открыта.

— Буу! сыра взвесили, встали в харавот! Весила–весила с третим Новый Год!

На самом деле, «Билет на Транай» – лишь повод. Мне просто надо в библиотеку. Я знаю, что там есть одна книжка, только не знаю, какая. Я же не просто читаю – я читаю все предисловия и всё, что в самом конце – тоже, – и сноски все читаю. А иногда, когда очень увлечёшься, получается читать между строк. Сморгнёшь – и нету ничего. А только что, вроде, было.

Я этот «Билет» прочитал уже на несколько раз. И тут каникулы, а читать нечего. Вот я и взялся опять за «Билет на Транай». Начал читать – и прочитал между строчек про ту книжку. Я про неё уже в разных книгах читал, даже в Энциклопедии читал. Только потом это всё равно не найдёшь – того, что между строчек – в оглавлении не бывает.

Тут вдруг я понял, что надо её найти, эту Книгу. Не ждать, пока она сама в руки попадётся – а идти и искать. И не в районной библиотеке, и не в заводской, и не в городской – там я, как раз‑таки, всё давно обшарил. А надо искать в школьной библиотеке, потому что она вечно закрыта, и я даже половины всех книг у нас не знаю!

И вот я обул свои дурацкие валенки, влез в свою дурацкую старую куртку и помчал в школу. Я знаю, что там только малышня на утреннике, но так подумал: а вдруг? И вот он как на блюдечке, наш библиотекарь! Он же историк. Он же старший пионервожатый.

— Мефодий Маркович! Здравствуйте! – закричал я удаляющейся спине. Голова подвинулась ближе к плечам, ноги завертели невидимые педали – библиотекарь удалялся на крейсерской скорости.

Вот в таких ситуациях валенки незаменимы – на школьном линолеуме они не уступают в скорости спортивным конькам. Мефодий Маркович скрипнул ключом, открывая дверь библиотеки – и тут я впулился ему в спину:

— Ой, простите, я нечаянно!

«Ну, конечно, «нечаянно»! «Знают они нас»! «Вечно мы»! «…и только вред один!»…

Мефодий зашёл только на минутку – ну так и я только на минутку! Моему растущему организму требуются свежие книжки на каникулы! Я быстренько выберу что‑нибудь, или, может, Мефодий посоветует?

Библиотекарь, не глядя, схватил со своего стола книжку в чёрной обложке и сунул мне в руку. И тут же вырвал обратно:

— Извини, эта для взрослых… Сейчас я тебе найду… где же она была? — Он открыл ящик своего стола, порылся в ящике и протянул мне книжку в чёрной обложке: — Вот!

И тут же выхватил её у меня из рук:

— Что‑то я не в своей тарелке. Посмотри пока на полках.

Я посмотрел на полках, набрал стопку приключений и фантастики, и в самом дальнем углу, на самой нижней полке стеллажа заметил чёрную книгу. Я сунул её под свитер и нарисовался перед библиотекарем – записать свою стопку.

Вот так вот. «Ничего хорошего» – скажет папа. Мама разорётся и потащит меня за шкирку назад. Это, если они узнают. А они не узнают. Библиотека будет заперта все каникулы, а к тому времени я прочитаю все книжки на три раза – и верну их назад, вместе с чёрненькой. Ох, скорей бы добраться до тихого местечка!

Ну да, я украл эту книжку. Но я же не насовсем. К тому же, у неё корешок оторвался, а я его подклею. И грязная она какая‑то, как будто углем выпачкана.

Книжка оказалась про книги. Про то, как они пылятся на полках и спят, пока их не откроешь. «Гибернация» это называется. Про то, как книги радуются, когда их читают, как становятся живыми… про страницу неповиновения. Про то, как написать эту страницу и как её вклеить в книжку. И про то, почему в наше время стало очень мало живых книг.

И тут мама отправила меня в постель и вытащила из‑под подушки приготовленный фонарик. Мама выразительно подняла брови, громко вздохнула и пошла ябедничать папе. Пришёл папа, сгрёб в охапку все книжки с моего стола:

— Утром получишь. Спокойной ночи!

Какая «спокойная ночь»! Мне не терпелось написать эту страницу и проверить, как она работает. Я придумывал, как живые учебники будут открываться во время контрольной, как весь раздел НФ промарширует по улице к моему дому… нет, не надо – промокнут и расклеятся. Пусть книжки соберутся на самой дальней полочке библиотеки и сами прыгают мне в руки, чтоб мне не искать! Вот это будет жизнь! Тут я подумал, что сначала же мне надо вклеить в эти книжки мою страницу и только потом они будут меня слушаться… ладно, придумаем что‑нибудь.

Утром я первым делом схватил чёрную книгу и стал читать дальше. И я узнал про страницу повиновения, которую гораздо проще написать. Я тут же её написал, переписал, ещё переписал – и вклеил во все книжки по такой странице. С каждой законченной книгой я вставал посреди комнаты и читал вслух мою страницу. И книжки приподнимались со своих мест и медленно кружили вокруг меня. Когда все книги получили страницу повиновения, я принялся за страницу неповиновения.

Если для страницы повиновения достаточно капельки крови на бутылочку чернил, то страница неповиновения пишется одной лишь кровью. Это больно.

Это очень больно и почерк становится корявый и буквы сливаются, а в глазах начинает рябить и капает клякса и приходится начинать всё с самого начала. Я промаялся все каникулы и даже не выходил на улицу гулять. Только красные буквы мельтешили в глазах всё время: «Первочтение безошибочно, второчтение углубляет, многочтение стирает, убивает, запечатывает…»

Папа с мамой вытащили меня на ёлку в новогоднюю ночь, но я упал, посадив себе огромный синяк на лоб. Синяк спас меня от от дальнейших прогулок.

Без страницы неповиновения я бы сам не смог вспомнить, что было в книге до того, как я в неё вклеил страницу повиновения. Вот в чём суть.

В первый день третьей четверти я вернул книги в библиотеку, вместе с чёрненькой. В ней добавилось две страницы – в начале и в конце. Крахмально белые листки бумаги слегка пожелтели и буквы подровнялись под типографский шрифт, не отличишь от остальных. В школьной сумке у меня лежала пачка страниц повиновения, клей и ножницы.

Первым уроком была математика, и к доске, как всегда, вызвали Сырбачеву. Она тосковала, вдавливая мел в доску, выводила чёрточки и загогулинки и незаметно вытирала глаза, будто соринка попала. Вот, зачем учителя так делают? Вика Сырбачева поёт так, что заслушаешься, и рисует лучше всех – и вот её вызывают на всех уроках к доске, чтобы доказать, какая она дура:

— Садись уж, горе луковое! Два!

Я прошептал первую строчку из страницы неповиновения (я же её наизусть помню!) – и журнал шмякнулся с учительского стола на пол. Я тут же подскочил подать. Журнал сам раскрылся на нужной странице. Я протянул его учительнице. Та поправила очки и побежала карандашиком по строчкам:

— Лэ, Мэ, Нэ, О, Пэ, Рэ, Сэ… Сырбачева, — карандаш с хрустом сломался. Учительница поднесла журнал поближе, поводила носом в разные стороны, вытянула руки, откинув голову, прищурилась… — Ай–яй–яй! Пять, пять, пять, пять–пять – и тут, на тебе! – двойка! Неси дневник!

Учительница вляпала размашистую каляку в дневник, Сырбачева поплелась на своё место. Когда она поравнялась со мной, я подёргал за дневник – тот выскользнул у девочки из рук. Я положил раскрытый дневник на её парту. Огромная нарядная пятёрка, первая в четверти – прямо, открытка! Что и требовалось доказать. Сырбачева села и до конца урока пялилась на эту пятёрку, покачиваясь тихонько вперёд–назад.

Мелкий вертлявый Олег Подчебучин, сидевший позади неё, тут же скопировал обалделость Викиного лица, вцепился пальцами в свои локти и стал раскачиваться вперёд–назад. Ему было с чего обалдеть – с этого момента он остался единственным двоечником в классе.

Книжка со страницей повиновения гораздо интересней обычных книжек. На переменке я вклеил в алгебру ещё одну страничку и показал Сырбачевой новую тему. Она взахлёб прочитала про квадратные уравнения, забрала у меня алгебру и зачиталась.

Меня распирало от всемогущества. Я заглянул в медпункт, взял брошюрку про грипп, тут же на подоконнике вклеил в неё страницу повиновения и помчался в учительскую. Из дверей учительской выходила завучиха, я чуть не вписался в неё:

— Валентина Дементьевна! А правда, что у нас теперь уроки по тридцать минут? — я протянул ей брошюрку про грипп. Название брошюры изменилось, теперь это было «Постановление об изменениях школьного распорядка». Завуч глянула в первую страницу, развернулась и захлопнула за собой дверь учительской. Прозвенел звонок.

Я запрыгал по лестнице наверх.

— Инкосин! Ты почему не на уроке? — Мефодий Маркович разговаривал с каким‑то дядькой, увидел меня, замахал руками: — Знакомься, это писатель Минор Ласточкин, он пришёл к вам на урок литературы. У вас ведь литература сейчас? Проводи писателя.