Камелия Санрин - Чернокнижник

• Название: Чернокнижник
• Автор: Камелия Санрин
• Жанр: Фэнтези

---

— У нас литература следующим, а сейчас физика!

— Ну, всё равно.

Я скатился обратно вниз по ступенькам, запнулся и чуть не растянулся у ног писателя. Зашипел «Первочтение безошибочно, второчтение углубляет…» – у меня, похоже, за каникулы никаких своих ругательств не осталось. Мефодий Маркович замер, одна нога на весу, обернулся и смотрел нам вслед, пока мы шли с писателем по коридору. Мы повернули, я заложил руки за спину, а из портфеля у писателя выползла книжка и прыгнула мне в руки:

— Вот здесь, — я кивнул на дверь кабинета литературы и побежал к себе на физику.

И вот я открыл эту книжку, устроил поудобнее на коленях под партой и начал читать. И ничего не понял. Я перечитал первый абзац. Прочитал десять страниц, пятнадцать… вытащил потихоньку страницу повиновения из своих запасов, вклеил – и начал читать опять с самого начала. Стало гораздо интересней:

«Предисловие. Эту книжку написал очень глупый человек. Поэтому смысла в ней не ищите. Здесь нет сюжета, нет персонажей, здесь просто собраны вместе все умные слова и фразы, которые удалось выучить писателю М. Ласточкину за свою нелёгкую жизнь. Учась в школе, он подлизывался к учителям ради хороших оценок. Закончив школу, он отсидел пять лет в университете, как в тюрьме, научился притворяться умным и начал писать книги, которые тоже притворяются умными, а на самом деле пустые, как барабан.»

Следующим уроком была литература.

— А сейчас, дети, перед вами выступит наш гость, заслуженный писатель, член союзов и лауреат – Минор Ласточкин!

Все захлопали.

Писатель прокашлялся и стал читать нам отрывки из своей книги. Читал он не думая, даже не слушая самого себя. Потому что, если бы он себя услышал – он бы перестал читать. Слова‑то ведь были совсем понятные:

— Я знаю, что простыми словами говорят только те, кто не умеет притворяться умным. Когда такие люди меня о чём‑то спрашивают – я отвечаю им самыми длинными и запутанными словами, какие только помню. Поэтому меня боятся. А если боятся – значит, уважают. Я самый уважаемый член в нашем союзе писателей!

Учительница смотрела на него в ужасе. Не выдержала и истерично захлопала:

— Ой, как мы вам очень благодарны! Каждый ребёнок теперь обязательно захочет прочитать вашу книжку! Правильно, дети?!

— Дааа! — с энтузиазмом подхватил наш восьмой «А».

ВЛАСТЬ НАД КНИГАМИ, ВЛАСТЬ КНИГ

После школы я времени не терял, бегом по библиотекам и вечером шмякнул на письменный стол авоську с книгами. Сверху я аккуратненько положил стопку журналов «Смена», «Наука и жизнь», «Вокруг света», «Знание – сила», «Уральский следопыт» и «ИЛ». Мама сразу исчезла со своей любимой «Иностранной литературой», а папа похмыкал, перебирая книги, с видимой неохотой взялся за журналы, но подшивка «Уральского следопыта» его добила. Папа буркнул что‑то невнятное про уроки, схватил «Уральский следопыт» и твёрдой походкой направился к двери в зал. Зашелестели страницы, заурчали довольные родители, обмениваясь цитатами. Я остался наедине с моими книжками.

Идея вклеить страницу повиновения в библиотечный формуляр оказалась просто гениальной. Никому и никогда не дают на дом журналы – сиди и читай в читальном зале. И только Инкосин Эдуард Сергеевич, 13 лет, 8»А» класс, имеет исключительное право брать сколько угодно журналов на дом. Формуляр – тоже книга, только очень маленькая. Книга учёта библиотечных записей.

Я начал эскпериментировать. Я прочитал «Каллистяне» Мартынова – и вклеил к каллистянам свою страницу. Книга похудела вдвое и стала намного интересней. Я вклеил свою страницу в «Билет на Транай»… и книга стала втрое толще. Я обрадовался: ещё бы! в три раза больше фантастики! – но обрадовался я зря. Книжка стала понятней, да. Но перечитывать я бы её не стал. Я попробовал вклеивать страницу повиновения в «Нержавеющую крысу», в «Другой миф» Асприна – и с тем же результатом: книжки становились толще, становились понятней… и их не хотелось перечитывать. Из них исчезла загадка.

Загадка исчезла из «Тайны двух океанов» – «Тайна» при этом похудела. Я подумал, что в «Тайне» было много лишних слов, которые прятали смысл. Была путаница, но не было настоящей загадки.

А в «Нержавеющей крысе» и других интересных книжках, наоборот, была загадка, но слов было меньше, чем мыслей. Сделано это для того, чтобы я мог сам додумываться до новых идей. Но страница повиновения превращает интересные книжки в обычные, где не надо ничего додумывать и угадывать. В них всё становится понятно. Загадка исчезает и вернуть её уже не удастся – я перерос эту книгу. Понял и потерял.

Мне стало грустно. Я испортил пониманием столько хороших книг…

* * *

— Ты стал какой‑то рассеянный, — сказала круглая отличница Сырбачева.

— Ты тоже изменилась. Учишься на одни пятёрки.

— Я не знаю, как это у меня получается. Я ничего особого не делаю, просто вдруг стала понимать все учебники…

— А хочешь почитать «Крысу из нержавейки»? Моя самая любимая книжка! — я хотел добавить: «была».

— Давай!

Я достал из портфеля «Крысу», вырвал из неё первую страницу и протянул Сырбачевой. Вырванную страницу засунул себе в карман.

— Извини, там страницы не хватало, я её сам переписал из другой книжки, но вышло некрасиво. Я переделаю.

— Я могу переделать! Я умею очень красиво писать.

— Потом. Ты сперва прочитай!

Я проводил её до подъезда и пошёл домой.

У подъезда кружились в свете фонаря снежинки.

Дома отец, не отрывая носа от своих журналов, помахал мне рукой в сторону кухни. Мама промычала что‑то вроде «помойза сабойпа суду» и забыла обо мне. Я отрезал хлеба, намазал маслом и отправился к себе читать. Утром я начал читать «Имя розы», читал на всех подряд уроках — учителя пытались мне мешать ; но, наконец, можно почитать в полной тишине с надеждой, что меня не побеспокоят. Время исчезло, растворившись в книжных страницах. Я дочитал роман, закрыл последнюю страницу и замер, стараясь удержать в глазах ускользающий мир. Взял журнал «Знание ; сила» полистать.

Каждый вечер перед сном папа читает вслух. В проём двери просунулась мамина рука, помахала мне призывно. В другой руке мама держала «Иностранку».

— Быстро в зал! — мама выключила свет, перелистнула страницу и закрыла журнал. Я, не отрываясь от чтения, побрёл за ней.

Папа полистал вечернюю книгу, нашёл отправную точку и зазвенел:

— «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…»

Мне кажется, я всего Пушкина знаю наизусть, но каждый вечер, когда папа начинает читать, происходит какое‑то волшебство. Произнесённые слова растворяются и остаются только музыка и течение образов — не картин, но и не слов, я не знаю как это называется — мир вокруг становится сказкой. Папа читает каждый вечер, всегда, всю жизнь читает одну и ту же огромную книгу в тёмном кожаном переплёте.

Я вынырнул из своего журнала и погрузился в папин голос.

Чтение закончилось, отец закрыл книгу и поднялся, чтобы положить её в книжный шкаф. В шкафу живут и другие книги, но лишь постольку, поскольку вечерняя книга не возражает. Она там главная. А простой книжный народ толчётся на стеллажах справа, слева и напротив.

— Знаешь, такое странное ощущение, будто и хазары не совсем плохие и Олег не совсем хороший, а деду вообще пофиг на всё…

Папа улыбнулся:

— В этом и дело. Что бы ни писали в учебниках — Пушкин старался сам всё ощутить на своей шкуре. Собственно, этим он и отличается от большинства писателей.

— И цветом кожи, — я улыбнулся в ответ и ушёл чистить зубы.

Собственно, мы воспринимаем Пушкина как члена семьи. В ванной я открыл «Знание–силу» и стал читать одним глазом, стараясь держать отражение в зеркале под контролем. Второй глаз покрутился туда–сюда и нырнул тоже в текст. Так я и выполз из ванной с белыми пятнами вокруг рта. И никто меня не видел.

Процесс перемещения из ванны в спальню, положение тела в пространстве — вертикальное сменилось на горизонтальное — я не замечал ничего. Ну, попался рассказ…

В дверной проём просунулась мамина рука, пошарила по стене в поисках выключателя.

— Быстро спать! — мама погасила свет в моей комнате, перелистнула страницу и ушла дочитывать.

Им можно, а мне нельзя. Ага. Конечно. Я не дал справедливости страдать, включил снова свет и взялся перечитать «Трёх мушкетёров».

Я не вклеивал в «Мушкетёров» страницу повиновения, книжка казалась интересной, но почему‑то, в отличие от «Имени розы», читать не очень‑то получалось. Раньше я просто нырял в книгу, переставая слышать и замечать окружающее. Я дрался вместе с героями, изобретал, путешествовал, ненавидел – я не замечал букв, не замечал времени, я забывал о себе.

Раньше я не был всемогущим.

Но вот я умею такое, что любые мои желания могут стать реальностью – ведь книги правят миром. Если в моём свидетельстве о рождении будет записано, что я сын китайского императора – в Китае появится император и я буду его сыном. Если в университетских книгах будут записи о том, что я сдал все экзамены – я стану доктором любых наук, самым молодым в мире. Но я ведь этого не хочу. У меня самые лучшие в мире родители. Если я стану доктором наук, мне придётся бросить школу и идти работать, а я же ничего не умею. Да и не хочу. Всё, чего я хочу – это чтобы мне не мешали читать. И чтобы папа с мамой не расстраивались.