Андре Агасси - ОТКРОВЕННО. Автобиография

• Название: ОТКРОВЕННО. Автобиография
• Автор: Андре Агасси
• Издательство: Юнайтед Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904522-45-2

А. Агасси.

"ОТКРОВЕННО. Автобиография."

---

Я стал выигрывать чаще. Надо бы радоваться, однако я напряжен и встревожен. Я был доволен этим триумфальным для меня сезоном, проведенным на кортах с твердым покрытием, мне прямо-таки физически хочется продолжать играть на твердых кортах. Но начинается сезон грунта. Со сменой покрытия меняется все: на грунте иной теннис, разум и тело должны приучиться играть по-другому. Вместо того чтобы на скорости носиться из одного края корта в другой, быстро останавливаться и мощно ускоряться, ты должен скользить, наклоняться, танцевать. Натренированные мышцы теперь выступают лишь в качестве группы поддержки, а доминируют мышцы, которые традиционно были на вторых ролях. Это само по себе болезненно, тем более я до сих пор не понимаю, кто я и какой. Необходимость стать другим, грунтовым человеком, добавляет мне разочарования и беспокойства.

Друзья рассказывали: четыре вида покрытий в теннисе - как четыре времени года. Каждое хочет от тебя чего-то нового, дарит подарки и запрашивает за них свою цену. Каждое кардинально меняет виды на будущее, перестраивая твое тело на молекулярном уровне. После трех раундов Открытого чемпионата Италии в мае 1988 года я больше не Андре Агасси. Я вылетел.

Отправляясь на Открытый чемпионат Франции 1988 года, я ожидаю провала. Зайдя в раздевалку Ролан Гаррос, я обнаружил, что здесь уже собрались все великие специалисты по грунтовому покрытию. Подпирают стенку, глядят исподлобья… Ник называет их крысами. Они провели здесь много месяцев, тренируясь и поджидая, пока все остальные закончат сезон на кортах с твердым покрытием и прилетят сюда, в их грунтовую ловушку.

Париж сбивает меня с толку, как и любое новое место, даже, пожалуй, сильнее, чем остальные. Здесь в изобилии те же самые проблемы, что были в Нью-Йорке и Лондоне, но к ним добавляется языковой барьер, да и присутствие собак в ресторанах меня напрягает. Впервые зайдя в настоящее французское кафе на настоящих Елисейских полях, я с изумлением увидел, как одна из этих собак поднимает ногу и щедро орошает ножку соседнего столика.

Ролан Гаррос тоже полон странностей. Это единственный стадион из виденных мной, насквозь пронизанный запахом сигар и трубок. Когда в критический момент матча я выполняю подачу, кольца трубочного дыма вьются вокруг моего носа. Хотелось бы мне найти этого курильщика и объяснить ему кое-что - хотя, с другой стороны, я предпочел бы избежать встречи с ним, потому что не могу - себе даже представить того мохноногого хоббита, который способен сидеть на теннисном матче под открытым небом и курить трубку.

Невзирая на дискомфорт, ухитряюсь разбить трех соперников. Я даже обыгрываю признанного мастера грунтовых покрытий Гильермо Переса-Ролдана в четвертьфинале. В полуфинале мне предстоит играть с Мэтсом Виландером. Он третья ракетка мира, однако, на мой взгляд, Виландер на данный момент непобедим. Когда матч с его участием показывают по ТВ, бросаю все свои дела и прилипаю к экрану. Думаю, это его лучший год. Он уже выиграл Открытый чемпионат Австралии, и здесь, на Ролан Гаррос, считается фаворитом. Умудряюсь сыграть с ним на равных четыре сета, в пятом у меня начинаются сильные судороги. Проигрываю 6-0.

Напоминаю Нику, что собираюсь пропустить Уимблдон. Зачем переключаться на травяные покрытия, тратить столько энергии? Может быть, лучше месяцок отдохнуть, чтобы набраться сил для летнего сезона на кортах с твердым покрытием?

Ник счастлив, что ему не придется ехать в Лондон. Он любит Уимблдон не больше, чем я. Кроме того, он стремится побыстрее вернуться в Штаты, чтобы найти для меня лучшего тренера.

НИК НАНИМАЕТ ДЛЯ МЕНЯ чилийского силача по имени Пат. Я уважаю его: он никогда не заставляет меня делать то, что не готов сделать сам. Однако у Пата есть неприятная привычка брызгать слюной во время разговора, а также наклоняться надо мной, когда я работаю с тяжестями, роняя капли пота мне на лицо. Я уже подумываю о том, чтобы надевать на тренировку с Патом пластиковое пончо.

Главный элемент наших тренировок - изматывающая ежедневная пробежка вверх и вниз по холму в окрестностях Вегаса. Уединенно стоящий холм раскаляется на солнце; и по мере того как я поднимаюсь все выше, он становится горячее, словно действующий вулкан. Кроме того, он расположен в часе езды от отцовского дома, что, мне кажется, далековато - все равно что ездить на пробежку в Рино[21]. Пат, однако, настаивает: именно этот холм поможет мне решить проблему физической формы. Когда, доехав до подножия, мы выходим из машины, он сразу же трусцой направляется вверх, приказывая, чтобы я следовал за ним. Через минуту я уже прижимаю руку к ноющему боку, с меня градом катится пот. Когда мы добираемся до вершины, я почти не могу дышать. Пат говорит, это хорошо. Полезно для здоровья.

Однажды, когда мы с Патом штурмуем холм, рядом с ним появляется побитый жизнью грузовик. Из кабины вылезает дряхлый индеец, в руках у него палка. Если он захочет убить меня, не смогу защищаться, так как не в силах даже поднять руку. И убежать тоже не смогу - для этого у меня не хватит дыхания.

- Что вы здесь делаете? - интересуется индеец.

- Тренируемся. А вы что здесь делаете?

- Ловлю гремучих змей.

- Здесь водятся гремучие змеи?!

- А вы думали, здесь спортивный центр?

После того как я отсмеялся, старый индеец заявил: должно быть, я родился в рубашке, потому что это место не зря называется Холм Гремучих Змей, черт возьми. Он ловит их здесь каждый день по двенадцать штук и сегодня собирается поймать очередную дюжину. Это просто чудо, что я ни разу не наступил ни на одну из этих тварей - большую, толстую, готовую к прыжку.

Я смотрю на Пата и испытываю острое желание плюнуть ему в лицо.

В ИЮЛЕ УЛЕТАЮ В АРГЕНТИНУ, я самый молодой в истории игрок американской команды, выступающий на Кубке Дэвиса. Успешно играю против аргентинца Мартина Хайте, толпа бурно выражает мне свое одобрение. Я выигрываю в двух сетах, веду в третьем 4-0, подача Хайте. Ежусь от холода: в Аргентине настоящая зима, температура, должно быть, уже упала до нуля градусов. Хайте подает неудачно, получая право на переподачу. Мяч срывается снова, но на этот раз права на переподачу у моего соперника уже нет. Дотянувшись, ловлю мяч рукой. Толпа взрывается. Зрители решили, что я смеюсь над их земляком, нарочно проявляя неуважение. Меня освистывают, шум не умолкает несколько минут.

На следующий день газеты смешивают меня с грязью. Вместо того чтобы защищаться, впадаю в ярость. Заявляю, что мне всегда хотелось сделать что-то подобное. На самом же деле я просто замерз и не думал о том, что делаю. Это была глупость, но не грубость. Моей репутации нанесен сокрушительный удар.

НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ СПУСТЯ меня бурно приветствует толпа в Страттон-Маунтине. Я играю, чтобы доставить им удовольствие, поблагодарить их за то, что помогли стереть из памяти мысли об Аргентине. Все поддерживает меня здесь: эти люди, эти изумрудные горы, этот вермонтский воздух. Выигрываю турнир. Вскоре с изумлением узнаю, что стал четвертой ракеткой мира. Но я слишком измучен, чтобы бурно праздновать это. Между тренировками Пата, Кубком Дэвиса и тяжким однообразием турне я сплю по двенадцать часов в сутки.

В конце лета лечу в Нью-Йорк, чтобы принять участие в небольшом турнире в Нью-Джерси, размяться перед Открытым чемпионатом США 1988 года. Я дохожу до финала, где встречаюсь с Таранго. Громлю его с наслаждением. Это сладчайшая победа: ведь, закрывая глаза, я все еще вижу, как он обманул меня, восьмилетнего. О, мое первое незабываемое поражение! Всякий раз, посылая на его половину площадки победный мяч, я думаю: «Черт бы тебя побрал, Джефф! Черт. Тебя. Побери».

На Открытом чемпионате США дохожу до четвертьфинала. Мне предстоит встреча с Джимми Коннорсом. Накануне матча, стесняясь, подхожу к нему в раздевалке и напоминаю, что мы уже встречались.

- В Лас-Вегасе, - подсказываю я, - мне тогда было четыре года. Вы играли в Cesar Palace и как-то раз согласились перекинуться со мной несколькими мячами, помните?..

- Не помню, - говорит он.

- Но ведь мы и позже встречались! - напоминаю я ему. - Мне было семь лет, я приносил вам ракетки! Отец всегда перетягивал для вас ракетки, когда вы приезжали в Вегас, а я относил их в ваш любимый ресторан на Стрипе.

- Нет, не помню, - говорит он, ложится на скамью и, положив на ноги длинное белое полотенце, прикрывает глаза.

Свободен.

Что ж, именно так мне и описывали Коннорса знакомые спортсмены. Настоящая сволочь, говорили они. Грубый, высокомерный, эгоистичный. Но я рассчитывал на другое. Я надеялся, что он отнесется ко мне тепло - в память о давнем знакомстве.

- Только за это я разобью этого парня в трех сетах, - обещаю я Перри. - Дам ему выиграть девять геймов, не больше.

Толпа приветствует Коннорса. Это вам не Страттон. Здесь я выступаю в роли плохого парня. Агасси - нахальный выскочка, осмелившийся бросить вызов великому человеку. Они мечтают, чтобы Коннорс сокрушил само время, и лишь я один препятствую этому волшебному сценарию. Всякий раз, когда толпа взрывается приветствиями, я думаю: догадываются ли они, как этот парень ведет себя в раздевалке? знают ли, что говорят о нем знакомые? могут ли представить, как он отвечает даже на дружеское приветствие?