Елена Арсеньева - Звезда королевы

• Название: Звезда королевы
• Автор: Елена Арсеньева
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-85585-660-7

Искренняя любовь, верность и преданность, коварство и жестокость — все изведала в своей жизни красавица Мария. Оказавшись в гуще бурных событий, потрясших Россию и страны Европы в конце XVIII века, героиня романа попадает в темницу, бежит из нее, участвует в тайных заговорах…

Но не политика, а бурная страсть движет женщиной, готовой претерпеть все муки ада ради любви.

Удастся ли ей преодолеть препятствия и завоевать любимого человека?

---

— Halt! Wer sind sie? [83]

Карета продолжала ехать, но Егорушка высунулся в окошко и жалостным голосом завопил, что они — люди недостаточные, слуги, сопровождающие господское добро, а госпожа их отличается крайней жестокостью, так что не сносить им, бедным, головы, коли пропадет хоть малая вещица. В голосе его звучало такое отчаяние, что Машу даже слеза прошибла, ну а то, что тронулись и суровые разбойничьи сердца, понятно было, но за окном буркнули нечто успокаивающее, и Данила с Егорушкою враз высунули руки в окна. Послышался звон монет, а потом два голоса благодарно воскликнули:

— Danke schön, meine Herren! [84] — И раздался удаляющийся топот разбойничьих копыт.

Слава Богу, что грабители незамедлительно отъехали — более сдерживать хохот ни Маша, ни ее спутники были не в силах.

Оживившийся Васенька гнал карету во всю мочь, а Егорушка принимал дань восхищения своим хладнокровием, артистизмом и хитростью. Маша в похвалах весьма усердствовала — прежде всего потому, что истинно восхищена была представлением; вдобавок хотелось загладить воспоминание о ее вчерашнем неприглядном поведении — в намеках на жестокосердную госпожу нечистая совесть помогла разглядеть саму себя, баронессу Корф, которая не стыдится дать волю своему дурному настроению… А еще очень хотелось даже от самой себя скрыть разочарование: Егорушка не бросился на ее защиту с пистолетом и саблею, а откупился от опасности звонкой монетой да хитростью, что более приличествовало не храброму рыцарю и, уж конечно, не влюбленному Вержи, а какому-нибудь купцу, мужику!

Маша прекрасно сознавала всю неприличность и даже глупость таких мыслей, а все ж ничего не могла поделать со своим юным сердцем, жаждущим поклонения и отваги, так что Егорушка, сам того не зная, утратил нынче даже призрачный, даже невероятный шанс добиться от баронессы Корф чего-то большего, чем веселой и снисходительной дружбы.

Глава XI ЖЕЛЕЗНЫЙ ОШЕЙНИК

Уж конечно, приключение сие всех изрядно повеселило! Пруссия и вообще Германия слегка раздражали и Машу, и Егорушку своей размеренной чинностью — ну где еще в мире можно было сыскать столь же чинных и не романтичных разбойников?! Об этом Егорушка тотчас же сообщил французскому таможеннику, едва миновали границу и остановились для проверки документов. Французские лица показались путешественникам приятнее и живее немецких, а всегдашняя готовность к веселью просто-таки умиляла. Скоро все присутствующие на таможне, вернее, на почтовой станции — где посетители часами дожидались лошадей, а потому были счастливы хоть малому поводу развлечься, — хохотали как безумные, когда общительный Егорушка вновь и вновь изображал свое: «Мы люди недостаточные, подневольные!..» Возможно, конечно, их веселили не сами приключения aimables etrangers [85], а то, что etrangers сии оказались столь любезны и милы в обращении с простыми людьми. Впрочем, Маша заметила двоих, которых не больно-то развеселила пантомима молодого графа. Может быть, конечно, несмеяны сии были немцами (в Лотарингии, через которую теперь лежала дорога наших путешественников, соседствуют две нации) и обиделись за соотечественников, а может, им просто было не до смеха, особенно старшему — с черной кудлатой шевелюрой, неопрятно торчащей из-под смятой шляпы, с сине-багровым лицом, то ли сожженным солнцем, то ли вспухшим от беспробудного пьянства. Младший казался поживее: среднего роста, худощавый, румяный. Лицо его пряталось в тени шляпы, но раз или два Маша поймала его быстрый взгляд. Впрочем, скоро путники смогли продолжать свое странствие, и гостеприимная станция осталась позади.

О Франции Маша только читала да от матушки слышала; княгиня же Елизавета сохранила о сей стране не самые приятные воспоминания, ибо изошла ее в свое время пешком, полуголодная, измученная, да и Машу здесь ожидало будущее самое неопределенное, и все же ни тогда, ни после не подходил никакой эпитет к слову Франция, кроме одного: прекрасная! Не больно-то окрестности после Меца изменились, и Мозель мог быть столько же немецкой рекою, сколь и французской, — а все-таки округа неуловимо переиначилась. Все здесь дышало особенным очарованием, даже бледная, однообразная зелень ив и тополей по долинам рек, даже серые, мшистые камни, то и дело выходящие на дорогу, — обломки старых скал. Однако, в точности как в Пруссии, там и сям, на высоких горах, громоздились разрушенные замки, и чудилось, будто они пристально следят за каждым движением на дороге: так разбитые параличом старики пристально ловят взглядом каждое движение молодых.

Весна медленно переливалась в лето, все цвело кругом, все радовало взор и сердце, и Маша едва не прослезилась, увидав хорошенькую девушку, которая сидела при дороге на камне и чесала гребнем длинную, шелковистую шерсть белой козочке. Это была ожившая сказка о прекрасной Франции, и Маша долго еще высовывалась из окна, пытаясь поймать взором прелестное видение.

Однако следует сказать, что не обходилось и без прозы жизни. Миновал день езды, когда в petite ville [86] дорогу, идущую глубокой лощиной, неожиданно перегородил деревянный желоб, посредством которого у Марны подавалась вода наливной мельнице, стоявшей по ту сторону дороги. Высота подпор этого сооружения предусматривала разве что высоту воза с сеном, но для не в меру нагруженной кареты, увенчанной пирамидою из разных сундуков и коробов, желоб стал неодолимым препятствием.

Кучер Васенька едва успел натянуть поводья, прежде чем водоточивое общественное сооружение оказалось покалеченным обильною поклажею, а это, конечно, принесло бы путникам множество ненужных неприятностей. Да и так-то без досадных хлопот не обошлось: весь багаж пришлось снимать с крыши дормеза и заново увязывать на запятках кареты. Дело сие было долгое, а позади дормеза уже выстроилось несколько телег, желавших проехать тою же дорогою. Егорушка хотел было за мелкую монету нанять двух-трех крестьян для подмоги, однако Данила с несвойственной ему решительностью воспротивился:

— Народишко чужой, ушлый: порастащут добро господское — и ахнуть не успеем!

Однако спустя час тяжкого труда Данила сделался уже менее несговорчивым. Маша поражалась, как вообще удалось всю эту гору возвести на крыше дормеза, но там, в немецкой корчме, грузчиков подхлестывала близкая опасность, а здесь такой острастки не было, да и труд отнюдь не облегчился тем, что тяжести следовало не поднимать, а снимать: громоздкие сундуки так и норовили выскользнуть из рук и разбиться вдребезги. Никто из крестьян, обступивших дормез, не изъявлял желания помочь, а на Егорушкины просьбы и щедро предлагаемые монеты люди почему-то отмалчивались и отворачивались. Внезапно какой-то худощавый, стройный молодой человек растолкал толпу, приблизился к карете и без слов принял участие в работе. К нему присоединился еще один — столь сильный, что самые тяжеленные короба снимал и переносил как бы играючи. Обрадованная находкою добрых людей, Маша щедро наградила их, когда дело было все слажено, и тут лица их показались ей знакомыми. Но только встретив быстрый, горячий взор молодого человека, она вспомнила, где видела его: да это же он был на почтовой станции! Вот и спутник его — черноволосый, багроволицый, угрюмый, — он и оказался тем самым силачом. Он принял плату, не произнеся ни единого слова, с тем же тупо-угрюмым выражением лица, а юноша, в ответ на Машины изъявления признательности, сорвал с головы шляпу и не без изящества отвесил поклон:

— Votre oblige, madame! [87]

Карета тронулась, Маша высунулась из окошка.

Толпа крестьян все еще глазела на дормез с тем же замкнутым выражением лиц. Куда подевалась французская веселость, которая привела было путешественников в такой восторг?

Молодой оборванец снова поймал ее взгляд и взмахнул шляпой:

— Adieu! [88]

— Adieu! — невольно улыбнулась Маша в ответ.

* * *

Проехали Шалон-сюр-Марн. Теперь Париж был совсем близко — в каком-то дне езды. Франция вновь сделалась прекрасной и сказочной. Вдоль дороги расстилался живописный лес. Птицы пели в листве на разные голоса, и молодые олени играли на обочинах, поросших изумрудно-зеленой травкою.

Однако на душе у Маши было невесело. Воротились прежние опасения и сомнения. Чего уж таиться от самой себя — она до смерти боялась встречи с Корфом, и безысходность будущего не только печалила, но и раздражала ее. Вдобавок Данила, отдохнувший от тяжких трудов и хлебнувший с устатку водочки (с опрометчивого соизволения барыни, о чем она не замедлила горько пожалеть), вдруг снова обратился мыслями к разбойничьей теме, да хорошо, если бы только мыслями! Забыв обычную свою сдержанность, он принялся безудержно вспоминать былые времена, когда и сам входил в разбойничью шайку знаменитого атамана Гришки Вольного. Данила так разошелся, что уже через малое время граф Комаровский осторожно придвинул к себе шкатулку с пистолетами, а Глашенька примерялась, как бы половчее отворить дверцу да успеть выскочить из кареты, хоть бы и на полном скаку, когда придет пора спасать жизнь от сего великого разбойника, который, судя по рассказу, души людские губил бессчетно!