Николай Свешников - Воспоминания пропащего человека

• Название: Воспоминания пропащего человека
• Автор: Николай Свешников
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-86793-017-3

Автор, бродячий торговец книгами второй половины XIX в., много видавший и испытавший, рассказывает о своей своеобразной и богатой впечатлениями жизни: общение с уголовным миром (ночлежки, притоны, трактиры, тюрьмы), знакомства с известными литераторами (Н. С. Лесков, Г. И. Успенский, А. П. Чехов) и т. д. Впервые напечатанные в 1896 г., воспоминания Свешникова были переизданы в 1930 г. и давно уже стали библиографической редкостью. В предлагаемое переиздание включены также опубликованные и неопубликованные воспоминания о народной книжности (рыночные букинисты, уличные разносчики).

---

В виде эпилога, быть может, стоит сообщить, что описатель этого нового хождения на сих днях (в мае 1889 г.) опять возвратился в столицу уже с законным паспортом, но ему здесь не на что было прописать этот свой паспорт, и он чуть с самого же прихода не ушел опять обратно теми же стопами в угличский «Батум».

К счастию, верно или неверно его заключение, будто «в столице люди добрее и проще», но его здесь во всех его отрепках пожалели несколько более, чем на его родине.

Приложение

Г. Ф. Курочкин

Книжный ряд[308]

Почти в середине [Апраксина] рынка, между Шмитовским и Базаровским проходами, был особенный мирок торговли. Этот мирок были лари, где торговали книгами. Правда, между ними были лари, в которых торговали и другими товарами, но их было немного.

От Садовой улицы и до Базаровского прохода был каменный корпус, единственный во всем рынке. В этом корпусе торговали новыми товарами. Корпус назывался Металлическим <…>

Главные двери лицом были отворяемы к Апраксину переулку, а сзади, к Ягодному ряду, были другие двери. Лицом на Фонтанку была стена. Вот к этой-то каменной стене и приделана была во всю стену из дерева лавка, на Фонтанку лицом. Эта лавка принадлежала тогда купцу книгопродавцу Василию Васильевичу Холмушину. Направо и налево лари, в которых и торговали книгами. Ларей этих окало тридцати. Как я сказал ранее, тут торговали и другими товарами, только их было немного. А все книгами, вплоть до Шмитовского прохода, где визави к Холмушину, т. е. лицом, был ларь, принадлежащий Ивану Герасимовичу Воронину, или Комарову, как его тогда звали в рынке, тоже торговавшему книгами. Вот это-то и был так называемый книжный ряд. Я буду описывать по порядку, кто возле кого торговал.

Вот они стоят передо мною, как живые, эти типичные личности. Хотя прошло около 50 лет, а я их вижу сейчас. Ну, на сцену, давно умершие друзья — книжники и букинисты. Оригинальны вы уж очень были, так оригинальны, что таких оригиналов в настоящее время нигде не найдешь.

Номер первый, Василий Васильевич Холмушин, был в то время годов около 55-ти, небольшого роста, черноволосый, с такой же бородой с проседью, несколько сутуловат. Он не ходил, а как-то бегал, словно бы куда торопился, мелкими быстрыми шагами, немножко толстенький. Волосы пострижены по-русски в кружок, курчавый. В своем роде это был оригинал.

В то время его представляли на Александринском театре — пьеса называлась «Путешествие апраксинского купца в ад»[309]. И была отпечатана театральная пьеса, только фамилия вместо Холмушин была Хал мин. Раз я был в театре, когда играли эту пьесу; и когда открылся занавес, я чуть не закричал: на сцене стоит Василии Васильевич. Так актер загримировался — точь-в-точь Холмушин, как две капли воды, только ростом повыше его. И хохотала же публика, глядя на похождения купца в аду. Этих пьес [т. е. экземпляров пьесы. — А.Р.] тогда на рынке было много. Вероятно, они сгорели во время пожара рынка.

Холмушин торговал книгами преимущественно русскими и более духовного содержания, и главная торговля его была — мелкая продажа так называемых брошюр московского печенья — так называли книжники московские издания, которые тогда были в большом ходу.

Было у него много (книг) и своего издания, как сказок, так и духовных, выбранных из четьих миней. В большом ходу были тогда «Сердце человеческое», «Страшный суд»[310], а из сказок «Бова Королевич», «Еруслан Лазаревич», «Францыль Венциан», «Английский милорд», «Битва русских с кабардинцами», «Могила Марии, или Пригон под Москвою»[311]. Этими книгами простой народ зачитывался. Кроме того у него было много картин лубочных, московской мазни. В настоящее время эта мазня вывелась, и Москва стала издавать гораздо лучше, хотя и аляповато, но все же лучше.

Этот мелкий товар, книги и картины, брали торговцы у Холмушина и редко кто не имел этого товару. Он был в большом ходу, тогда книжных лавок в домах не было [и никто не снабжал народ книгами], кроме разносчиков, расхаживающих по всему Петербургу, да еще букинистов, торговавших у Гостиного двора, по Садовой улице, у Государственного банка, по Садовой и по Канаве, также у Юсупова, на Острове у Биржи. Тут раскладывали они свой товар и развешивали картины по решеткам и на веревках, как кто умел или как кто хотел. Тогда торговля была свободная, за места они никому ничего не платили, и никто их не теснил.

Как вспомнишь, хорошее это было время. Много людей кормилось, а иные даже нажили деньги.

Так все эти торговцы и брали эту мелюзгу — книжки, брошюрки — преимущественно у Холмушина. С Москвою он имел дела большие и часто туда ездил, а москвичи ездили к нему.

Грамоту он знал плохо, как и сами вы можете заключить из следующего случая. У министерства на углу был ларь, в котором торговал книгами Иван Андреевич Бардуков, большой приятель Холмушина. У него покупок было много, так как кто нес продавать в рынок книги, то к нему первому и попадал.

Один раз приносит лакей большой узел книг, завязанных в салфетку. Смотрит Бардуков эти книги на скорую руку и живо сторговал за 6 рублей. Отдал лакею деньги, тот ушел. В это время приходит к нему Холмушин.

— Бардуков, что нового?

— А вот, — говорит Бардуков, — сейчас купил покупку, да какую! Купил «Сочинения» Гоголя.

— Где? Где? Кажи.

— На, смотри, — и подает четыре книги в переплетах.

Холмушин схватил их под мышку и говорит:

— Сколько возьмешь, говори?

— Сорок рублей, — отвечает Бардуков.

— Сорок не дам, а тридцать дам, да пойдем чай пить. Там в трактире и сделаемся. Поди, заказывай чай и графин водки, я тебя угощаю. А я снесу книги в свою лавку и тотчас к тебе приду.

Бардуков загородил метлой свою лавчонку[312] и с радости полетел на всех парусах в трактир в Апраксине переулке. Трактир этот помешался в доме Струбинского, тогда бывший Шмидта, и принадлежал некоему Герасиму Васильевичу.

Уселся наш Бардуков, заказал чай, графин водки и два бутерброда. Сидит такой веселый и радостный, потирает руки, шутит со слугой.

Меж тем Холмушин катится тоже радостный в свою лавку. Пришел и говорит своему сыну, Александру Васильевичу, кладя книги на выручку.

— Александр, я купил «Сочинения» Гоголя. Экземпляр хороший.

Тот развертывает переплет, смотрит, взял другую часть и так далее, да с досадой и говорит отцу:

— Папаша, да что вы врете. Это «Записки русского путешественника» Глаголева[313].

— Как? Что ты болтаешь, дурак?

— Да посмотрите сами.

Василий Васильевич берет книгу и чуть не по складам читает. Весь покраснел, плюнул, как-то обругался. Схватил под мышку книги и стрелой побежал в трактир к ожидавшему его другу и приятелю Ивану Андреевичу.

А тот сидит такой радостный, любовно взглядывая на графинчик.

— Бардуков, что ты меня надул. — обращаясь, говорит он [Холмушин. — А.Р.] ему.

— Как надул, когда надул?

Холмушин положил между тем книги на стол:

— Смотри и читай.

Тот как ошпаренный кипятком берет книгу, другую и по складам читает:

— «Записки русского путешественника» Глаголева.

А был он такой же читарь, как и Холмушин, нисколько не лучше.

Сидят и посматривают друг на друга. Потом Холмушин берет графинчик, наливает по рюмке и говорит:

— Пей, Гоголь-моголь.

Выпили по рюмке, потом по другой, опорожнили графин, потребовали другой. На скорую руку выпили по чашке чаю.

— Ну, бери книги, Гоголь-моголь. Продавай, кому знаешь, а этого добра у меня самого некуда девать.

И действительно. «Записки русского путешественника» Глаголева продавались почти у каждого книжника, так как пред тем были куплены с аукциона немного дороже как на бумагу и разделены поровну. И порешили между собою продавать по рублю за экземпляр.

Когда у них в трактире была эта сцена за графинчиками, в то время пили чай и другие торговцы. И видя друзей в таком положении, обоих покрасневших, обоих в поту и смотрящих друг на друга как кошка на мышку, и узнав в чем дело, хохотали до слез. И вскоре это узнал весь рынок.

Пойдет Бардуков с кем-нибудь чай пить, а ему кричат вслед: «Гоголь-моголь», — да так и осталась эта кличка за ним навсегда.

Из этого можете заключить, какие в то время книжники были грамотеи.

Сам Василий Васильевич находился в лавочке мало, а торговал его сын Александр Васильевич, которому в то время было годов 23 или 24. И был еще мальчик Егор, впоследствии первый муж Сопроновой, торгующей и в настоящее время на Васильевском острове в Седьмой линии и вышедшей потом вторично замуж за артельщика, тоже умершего. Был и приказчик у Холмушина, Игнатий Архипов, но тот ездил от него круглый год по ярмаркам. Иногда на большие ярмарки ездил и сам Холмушин, как то: на Нижегородскую, в Ростов Великий, в Ярославль, в Валдай, Старую Руссу и другие города. Но он ездил на короткое время, приказчик же Архипов ездил более один с мальчиком Григорием Гущиным и временно тоже приезжал в Петербург с отчетами к хозяину и за свежим товаром.