Сюзанна Шаттенберг - Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы

• Название: Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы
• Автор: Сюзанна Шаттенберг
• Издательство: Российская политическая энциклопедия
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8243-1572-1

Книга немецкого историка С. Шаттенберг посвящена первому поколению новой советской технической интеллигенции, которое в конце 1920-х гг. сменило «старых специалистов», в 1930-е гг. создавало советскую промышленность, поддерживало Сталина, страдало от террора и все-таки продолжало верить коммунистической партии. В основу книги легли опубликованные и хранящиеся в архивах воспоминания инженеров, которые получили образование и начали трудовую деятельность в СССР в годы первых пятилеток. Большое внимание уделяется образу инженера в советской печати, литературе и кинематографии 1930-х гг.

Книга предназначена для специалистов-историков и широкого круга читателей, интересующихся историей СССР.

---

Действие фильма «Златые горы», вышедшего в 1931 г., происходит в 1914 г. Здесь, как и во «Взрыве», инженер является жестоким и циничным угнетателем рабочих. К тому же он не столько техник, сколько надменный аристократ. Одетый по последней моде, в лайковых перчатках и с ухоженными закрученными усами, он предстает типичным петербургским денди. Ему место не на фабрике (там он производит скорее впечатление инородного тела), а в салоне, где он музицирует на концертном рояле. Чтобы не допустить забастовки на своей петербургской фабрике «Крылов и сын», он подрывает рабочую солидарность, даря рабочему Петру серебряные карманные часы. Толстый мастер и инженер от души веселятся по поводу этой проделки, которая не остается безрезультатной — Петр предает своих товарищей. В последнюю секунду он, однако, замечает, в какую ловушку угодил, бьет мастера и вовремя подает сигнал к началу забастовки{363}. Оба фильма обращаются к дореволюционной эпохе, дабы еще убедительнее представить инженера непримиримым врагом рабочих. С одной стороны, десять лет сближения инженеров с большевиками перечеркиваются, как будто их и не было. Авторы фильмов словно говорят: вот каковы инженеры, с которыми приходится иметь дело и сегодня, — капиталисты, кровопийцы и убийцы. С другой — воскрешаются в памяти воспоминания о революции и дается понять, что вооруженное восстание — средство, вполне пригодное и для борьбы против инженеров. В ситуации времен культурной революции эти кинокартины действовали подобно призыву продолжить начатое в 1917 г. и во второй раз пойти в атаку на специалистов.

г) Культурная революция

Культурная революция, продолжавшаяся с 1928 по 1931 г., была призвана заменить не только элиту{364}, но главным образом прежние критерии, ценности, представления и идеалы{365}. Старого инженера с его специфическими свойствами, такими, как приверженность к точности научного анализа, буржуазное происхождение и политическая пассивность, оклеветали, окарикатурили и, наконец, объявили преступником{366}. Шахтинский процесс воскресил образ врага в лице инженера царского времени и свел на нет все усилия представить инженера другом рабочего. Такая переоценка специалиста послужила катализатором для накопившейся ярости и агрессии; рабочие вновь могли выплеснуть социальную зависть в трудовых конфликтах, не опасаясь санкций. Заданные образы врагов вступили во взаимодействие с традиционным увриеризмом и синдикализмом. Классовая борьба не являлась изобретением большевиков — многие рабочие не перестали видеть в инженерах своих мучителей. Только теперь он усвоили лексикон новой власти и обратили его против своих предполагаемых недругов. В 1920-е гг., по словам ВМБИТ, между рабочими и инженерами в целом установились хорошие отношения, так как рабочие понимали, что инженеры необходимы. Только в 1926 г., когда власти ввели твердые производственные нормы и инженеры получили право увольнять рабочих, имел место ряд столкновений, угроз убийством и убийств. Но после Шахтинского процесса 1928 г., считало ВМБИТ, наладить отношения между рабочими и ИТР стало практически невозможно{367}. Рабочие чувствовали, что судебные процессы и официальные обвинения оправдывают их поведение с инженерами. Многие «непросвещенные» пролетарии после Шахтинского дела занимали примерно такую позицию: «Я рабочий, мне все можно! А "он" — спец, бюрократ, чего мне с ним стесняться!»{368}

Официальный призыв проявлять «здоровое недоверие» к специалистам рабочие (например, на шахте № 22 Кадиевского горного управления) превращали в боевой клич: «Гнать специалистов!» Они конфисковывали автомобили и повозки, выбрасывали специалистов из квартир и учредили в рамках профсоюза комиссию по конфискации жилья и сокращению зарплаты инженеров. На техников все чаще возлагалась ответственность и за недостатки, к которым они вообще не имели никакого отношения. Их наказывали за то, что рабочие не убирали свои жилища или хранили под кроватью картошку. При несчастных случаях на производстве о причинах никто не спрашивал -с самого начала обвинялся инженер. На заводе им. Ворошилова рабочие заявляли, что им больше не нужны специалисты, так как без них, по крайней мере, нет саботажа. На Днепрострое на заявку ИТС о предоставлении помещения рабочий комитет отреагировал следующим образом: «Мы вам дворянских клубов создавать не будем»{369}.

Насилие и произвол в отношении инженеров приобретали все более широкие масштабы. На сахарном заводе им. Карла Либкнехта во Льгове рабочий напал на заместителя директора, потому что тот перевел его в другой цех. На заводе № 1 в Туле один рабочий ударил руководителя стулом; другой избил своего мастера, который отказывался снизить нормы; на ленинградской фабрике «Скороход» рабочий выстрелил в своего начальника{370}. В начале 1929 г. «Инженерный труд» резюмировал, что в 1928 г. среди рабочих возросли «антиспецовские настроения», находящие выражение в «хулиганстве» и «погромных выходках» против инженеров{371}. Рабочие немедленно уловили сигналы, которые подавало им советское правительство на показательных процессах и в средствах массовой информации. Старого инженера упрекали в основном в трех грехах, приписываемых ему еще с XIX столетия. Главный из них заключался в том, что инженеры царского времени погружены в теорию и не знают практики. Они всю жизнь сидели за письменным столом и в конторе, производя бесконечные, никому не нужные цифры и расчеты, но пасовали перед конкретной машиной и не умели пользоваться простейшими механизмами. В годы первой пятилетки смысл научного исследования ставился под вопрос в принципе: оно якобы утратило «связь с практикой» и превратилось в «самоцель», не принося практической пользы. Наука подвергалась осмеянию как «эмпиризм», который инженер должен преодолеть, чтобы прийти к материализму Журнал «Новый мир» договорился даже до того, что буржуазная наука, как можно видеть в Италии, выливается в запрет мысли{372}. «Инженерный труд» в качестве особенно отрицательного примера оторванности ученых и инженеров от актуальных проблем приводил Институт леса, где изучалось влияние солнечной радиации на скорость таяния снега в лесу{373}. В рубрике «Наш паноптикум» журнал клеймил позором «неправильных» инженеров. Там высмеивается, к примеру, инженер Красильников, до революции занимавшийся научным исследованием тиражей выигрышных билетов, а ныне специализирующийся на «предсказаниях погоды с точностью до часа», которые делает с помощью Луны. На этого Красильникова нарисована карикатура: старикашка, то ли сумасшедший, то ли колдун, разглядывает Луну в подзорную трубу из окна своей каморки. Еще на одной карикатуре изображен инженер по фамилии Черняк: бездельник-бюрократ в пиджаке, гладко выбритый, с аккуратным пробором, лист за листом покрывает бумагу бессмысленными каракулями{374}. В сопроводительной заметке орган ВМБИТ предупреждал всех инженеров: ввиду такого рода явлений пусть не жалуются, если рабочие будут их «экзаменовать». Последние все чаще видят в инженерах «мешающих им работать ученых», которых надо проверять на предмет того, имеют ли они хоть какое-то понятие о практике{375}.

Рис. 3. Карикатуры на инженеров дореволюционного поколения, которых называли рвачами, самозванцами и гастролерами. Вместо того чтобы заниматься практическими делами, они якобы тратили время на отвлеченную науку или бюрократическое бумаготворчество. Вверху — инженер Красильников, специалист по расчетам выигрышей в лотерею и предсказаниям погоды с точностью до часа (с помощью Луны). На рисунке он больше напоминает колдуна или алхимика, нежели инженера. Среди окружающих его атрибутов, помимо выгнувшего спину кота и совы, — касса (намек на алчность в совокупности с оторванностью от практики, характерные якобы для старого поколения инженеров). Внизу — инженер Черняк, «узкий специалист», который получает аванс, исписывает массу бумаги бессмысленными каракулями и затем бежит с предприятия. Он также весьма далек от практики. Аккуратный пробор и безупречный костюм — признаки «теоретика» и «гастролера» Покрытая непонятными закорючками бумага символизирует бесполезность всяких экспертиз и расчетов. Источник: Инженерный труд. 1930. № 1. С. 24 

Но инженеров клеймили не только за непригодность к практической работе — их еще и шельмовали как «самозванцев» и «лжеспециалистов». Многие из них якобы имели фальшивые дипломы и выдавали себя за специалистов лишь для того, чтобы получить доступ к привилегиям, щедро предоставлявшимся технической интеллигенции{376}. Подобное мошенничество, утверждала печать, пошло еще с царских времен: «…Наука шла туго. Тупые головы работали медленно; сидели в институтах десять, двенадцать, 15 и даже 18 лет (действительный факт). Сдавали по нескольку раз одно и то же и, увы, безуспешно. Защищали выполненные другими дипломные проекты… Инженерами становились такие, которые сами не выполнили ни одного проекта. (Факт)»{377}. Одни при царе получили дипломы обманным путем, другие врали, что учились в США, и показывали какие-то сомнительные бумаги{378}. «Самозванство» изображалось типичным явлением среди инженеров{379}. Особенно тем из них, у кого на работе имели место несчастные случаи, грозила опасность получить ярлык «лже-инженера» и попасть под суд{380}.