Клиффорд Саймак - Исчадия разума

• Название: Исчадия разума
• Автор: Клиффорд Саймак
• Жанр: Научная Фантастика

В романе классика фантастической литературы Клиффорда Саймака журналист Хортон Смит оказывается в мире, порожденном фантастическими мыслями человека. Он попадает в реальное прошлое и мистическую среду, где живут герои книг, мультфильмов и комиксов. В силу сложившихся обстоятельств ему приходится стать посредником между Дьяволом и Человеческим сообществом.

---

Процессия остановилась, люди расступились, а лошадь с пугалом в доспехах проковыляла сквозь толпу и выбралась на передний план. Но едва толпы вокруг не стало, она тоже затормозила и понурилась окончательно. Я не удивился бы, если бы она в любой момент рухнула замертво.

Всадник и лошадь застыли без движения, застыла и толпа, а я, наблюдая за ними исподтишка, терялся в смутных догадках: что дальше? Очевидно, в таком милом местечке может случиться все что угодно. Спектакль был, разумеется, нелепый, – но это не утешало, потому что мои оценки базировались на обычаях и нравах людей двадцатого столетия, а здесь просто не имели силы.

Лошадь медленно подняла голову. Толпа выжидательно заерзала, факелы закачались из стороны в сторону. Рыцарь с видимым усилием выпрямился в седле и снял копье с плеча. А я по-прежнему стоял у дверей как зритель, заинтригованный и слегка недоумевающий, что бы это могло означать.

Неожиданно рыцарь что-то выкрикнул. Голос его в ночной тишине звучал громко и ясно – но мне потребовалась чуть не минута на то, чтобы разобрать, что именно он сказал. Копье оторвалось от бедра и легло горизонтально, а лошадь бросилась в галоп, прежде чем до меня дошло наконец значение его слов.

– Трус, – кричал он, – негодяй и подлый изменник, защищай свою презренную жизнь!..

И я вдруг сообразил, что он имеет в виду не кого-нибудь, а меня. Лошадь с грохотом надвигалась на меня, копье было нацелено мне в грудь, а у меня. Бог свидетель, не оставалось времени даже приготовиться к защите.

Если б я располагал временем, то, естественно, бросился бы наутек, поскольку мы выступали явно в разных весовых категориях. Но времени не осталось ни на что, да и, по правде говоря, безумие происходящего ввергло меня в оцепенение. Нас разделяли мгновения, которые тем не менее походили на часы, а я недвижно, как зачарованный, смотрел на блестящее острие копья, готовое пронзить меня. Лошадь, может, оставляла желать лучшего, но для таких внезапных бросков годилась вполне, и она громыхала прямо ко мне, как страдающий одышкой локомотив.

Острие было всего-то футах в пяти, когда я опомнился хотя бы настолько, чтобы пошевельнуться. Я отскочил. Казалось, смерть пронеслась мимо, и вдруг то ли рыцарь не совладал со своим оружием, то ли лошадка сдрейфила или споткнулась, – не знаю, что, но по какой-то причине копье резко вильнуло в мою сторону, и тогда я, выбросив обе руки, стукнул по нему наудачу, лишь бы не попасть на вертел.

Я не промахнулся, отразил копье вниз, и острие ушло глубоко в землю. И, вопреки всякому ожиданию, копье сработало как катапульта: тупой его конец поддел рыцаря под мышку и выбросил из седла. Лошадь встала как вкопанная, поводья беспризорно провисли, а копье спружинило, выпрямилось и взметнуло незадачливого рыцаря в воздух, как камень из пращи. Описав высокую дугу, он плюхнулся поодаль с раскинутыми руками и вниз лицом, и грохот раздался такой, будто по пустой железной бочке что есть силы саданули тяжелым молотком.

Толпа, сопровождавшая рыцаря, содрогнулась в общем ликовании. Люди хватались за животы, иные складывались пополам, а кое-кто повалился наземь и катался, задыхаясь от гогота.

К месту происшествия приблизился вислоухий ослик с седоком в лохмотьях. Ноги у седока чуть не волочились по земле, и все равно – бедный терпеливый Санчо Панса в который раз спешил на помощь своему господину Дон Кихоту Ламанчскому. А те, что катались в конвульсиях, – теперь я понял – следовали за Дон Кихотом просто потехи ради. И факелы они прихватили намеренно, освещали путь пугалу в доспехах по своей воле, усвоив из опыта, что очередная серия нескончаемых его злоключений не заставит себя ждать и даст им повод позабавиться от души.

Я отвернулся и шагнул назад к постоялому двору – но постоялый двор исчез.

– Кэти! – закричал я. – Кэти!..

Ответа не было. Толпа, дождавшаяся вожделенного зрелища, все еще содрогалась от смеха. Поодаль Санчо слез с ослика и мужественно, хоть и без особого успеха, пытался перекатить Дон Кихота на спину. А постоялого двора больше не было. Не было никаких следов ни Кэти, ни ведьмы Мэг.

И вдруг откуда-то из чащи ниже по склону донеслось ведьмино пронзительное хихиканье. Я замер, чуть подождал – хихиканье повторилось, но теперь я распознал направление, откуда оно пришло, и бросился вниз не разбирая дороги. Мгновенно пересек узкое расчищенное пространство, примыкавшее прежде к постоялому двору, и углубился в лес. Корни хватали меня за ноги, норовили вцепиться и опрокинуть, ветви хлестали по лицу. Но я все равно бежал, выставив вперед руки, чтобы не врезаться в какой-нибудь ствол и не вышибить себе мозги, – если, конечно, они у меня еще были. Полоумное хихиканье впереди не смолкало.

Только бы поймать мерзавку, – обещал я себе, – уж я буду крутить тощую старушечью шею до тех пор, пока меня не отведут к Кэти или не скажут, куда она делась… И было понятно, что искушение продолжить выкручивание не угаснет даже в этом благоприятном случае. В то же время я, наверное, сразу отдал себе отчет, что шансов действительно поймать ведьму у меня практически нет. Я наткнулся на валун и упал на него, поднялся, обогнул препятствие и опять бросился бежать – а впереди, не приближаясь ни на миг, но и не отдаляясь, будто заманивая, слышались те же полоумные смешки. Я налетел на дерево – вытянутые руки спасли меня и не дали раскроить себе череп, но в первый момент мне померещилось, что я сломал обе кисти. И, наконец, какой-то злокозненный корень все-таки подстерег меня и поймал врасплох – я покатился кубарем, и мне повезло, что приземление оказалось мягким, на край лесного болотца. Приземлился я на спину, головой в болотную жижу, и минуту-другую кашлял и отхаркивался, наглотавшись тухлой воды.

Потом я сидел еще минуту не шевелясь и сознавая, что побежден. Можно гоняться за этими смешками по лесам миллион лет и все равно не догнать старуху. Потому что с этим миром ни мне, ни любому другому человеку не справиться. Человек будет сражаться с фантазиями, которые, правда, сам же и породил, но накопленный им логический опыт ему тут ничем не поможет.

Я сидел в воде и грязи по пояс, а над головой качались камыши. Чуть левее меня по трясине прошлепала какая-то тварь, наверное, лягушка. Зато справа вдали я вроде бы различил тусклый огонек и тогда помаленьку встал на ноги. Комки болотной грязи скатывались с брюк в воду, оповещая об этом легкими шлепками. Но даже поднявшись в рост, я не мог рассмотреть огонек получше: ноги ушли в трясину по колено, камыши так и остались выше меня.

Не без труда я побрел в ту сторону, где заметил свет. Именно побрел. Трясина была глубокая и вязкая, и камыши, перемешанные с какими-то водолюбивыми кустиками, двигаться тоже не помогали. Однако я упорно шел вперед, и никакие заросли сами по себе меня не смущали.

Мало-помалу грязная вода стала мельче, камыши поредели. Теперь огонек виднелся яснее, но, к немалому моему удивлению, переместился вверх. Лишь когда я выбрался из болота на более или менее твердую почву, до меня дошло, что огонек зажгли выше на берегу. Я начал карабкаться на откос, но было скользко. Примерно на полпути я забуксовал, меня неудержимо потащило назад и вдруг, откуда ни возьмись, ко мне протянулась большая мускулистая рука, я вцепился в нее, и сильные пальцы сомкнулись у меня на запястье.

Только тут я увидел того, кому принадлежала рука, – он свесился ко мне с откоса. На лбу у него красовались рога, лицо было тяжелое, грубо скроенное, но, невзирая на грубость, в чертах проступало что-то лисье. Внезапно он осклабился в усмешке, сверкнули белые зубы, и, признаюсь честно, с тех самых пор, как заварилась вся эта каша, я впервые понял, что такое испугаться по-настоящему.

И он был не один. На бережку рядом с ним пристроился мелкорослый уродец-монстренок с заостренный головкой. И едва монстренок понял, что я заметил его, он принялся гневно подпрыгивать и орать:

– Нет! Нет! Не два зачета, только один! Дон Кихот не считается!..

Дьявол рванул меня к себе, втащил на берег и поставил на ноги.

На земле горел керосиновый фонарь. Света он давал немного, но достаточно, чтобы разглядеть, что дьявол коренаст, ростом чуть ниже меня, но сложен крепче и накопил изрядно жирку. Одежды на нем не было никакой, не считая грязной тряпки на бедрах, повязанной так, что могучее брюхо перевешивалось через нее толстой складкой.

А рефери знай себе пищал визгливо:

– Это нечестно! Вы сами понимаете, что нечестно! Дон Кихот – придурок. У него никогда ничего не получается. Победа над Дон Кихотом не связана ни с малейшей опасностью, и…

Дьявол чуть повернулся и взмахнул ногой, в лучах фонаря блеснуло раздвоенное копыто. Удар угодил рефери по туловищу, поднял его в воздух и вышвырнул с глаз долой. Писк перешел в жалостный пронзительный вой и закончился всплеском.

– Ну вот, – заявил дьявол, обращаясь ко мне, – это даст нам минутку подлинной тишины и покоя. Хотя по настойчивости этому типу нет равных, он непременно выберется и примется докучать нам снова. Мне что-то не кажется, – добавил он, быстро меняя тему, – что вы сильно испуганы.