Анатолий Корольченко - Выбитый генералитет

• Название: Выбитый генералитет
• Автор: Анатолий Корольченко
• Издательство: Ростов н/Д: Феникс, 2000. — 512 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-222-01052-Х

В книге рассказывается о судьбе выдающихся советских маршалов, генералов, адмиралов, внесших значительный вклад в развитие Советских Вооруженных Сил и победу в Великой Отечественной войне. Необоснованно репрессированные в 1937— 1950-х годах, большинство из них были уничтожены. Впоследствии реабилитированные, они оставили делами своими добрый след в российской истории.

Адресована широкому читателю.

---

Белогвардейцы оборонялись с отчаянием обреченных, но ничто не могло спасти их. 8–9 октября части НРА при содействии партизан захватили ряд фортов и другие укрепленные пункты. Оказавшись под угрозой окружения, белогвардейский гарнизон Спасска был вынужден оставить город. В полдень 9 октября Спасск стал советским.

Пребывание Уборевича на Дальнем Востоке способствовало укреплению этого удаленного форпоста Советской республики, был открыт выход в Тихий океан.

По возвращении с Дальнего Востока, он занимал ответственные должности в Москве и Киеве, был командующим войсками Северо-Кавказского военного округа.

В 1927–1928 годах Уборевич проходит курс в высшей военной академии германского генерального штаба.

Еще ранее по представлению Штаба РККА приказом Реввоенсовета Республики Уборевич был причислен к Генеральному штабу. Высшая аттестационная комиссия признала его достойным командовать войсками фронта. Он пишет военно-теоретические труды, обогащая советскую военную науку и готовя Красную Армию к недалекой войне.

Уборевича арестовали 29 мая 1937 года. Его жена Нина Владимировна находилась с дочерью в Москве, когда ей сообщили о приезде из Смоленска Иеронима Петровича. В Смоленске размещался штаб Белорусского военного округа.

Бросив все дела, она поспешила на вокзал. Еще издали она узнала вагон. Странное дело, во всех дверях стояли работники НКВД. Предчувствуя недоброе, она оттолкнула одного и вбежала в вагон. И увидела мужа. Он шел по коридору в штатском костюме, очень бледный, впереди и сзади — военные.

— Иеронимус! — крикнула она. — Что случилось?

— Не волнуйся, Нинок, все уладится. — Он еще хотел что-то сказать, но их затолкали в разные купе…

Ее продержали около четырех часов. Когда выпустили, она поехала в управление НКВД.

— Что у вас творится? — не веря случившемуся, спросила она начальника. — Командарм Уборевич арестован в своем вагоне!

— Успокойтесь, успокойтесь! — ответил тот. — Это, конечно, недоразумение.

А ночью на квартиру пришли с обыском.

Физически не очень крепкий, Иероним Петрович на допросах держал себя стойко, с достоинством, отвергая все измышления и наговоры. Когда о том доложили наркому Ежову, тот распорядился применить к нему физическое воздействие. И палачи постарались. Член Специального военного присутствия, командарм 2-го ранга Алкснис рассказывал, что на суде он едва узнал Иеронима Петровича — такими страшными были его лицо и согбенная фигура.

Уборевич не дожил до войны, к которой он с таким усердием готовил войска. Хребет фашизму сломали без него. И большая заслуга в том талантливых учеников, военачальников, продолживших его дело. А потому немалый вклад в Великой Победе принадлежит и ему, командарму Уборевичу.

Р. П. Эйдеман 1895–1937

С именем Роберта Петровича Эйдемана — виднейшего командира Красной Армии, связано много важных событий в истории гражданской войны.

Р. П. Эйдеман родился 9 мая 1895 года в семье латышского народного учителя. Окончив начальную школу, поступает в реальное училище, а по окончании его в 1914 году в Петроградский лесной институт. Здесь он начинает революционную деятельность, активно участвует в студенческих кружках.

В 1916 году Роберта Эйдемана призывают в армию и направляют в Киевское военное училище, по окончании которого он получает назначение в Сибирский пехотный полк. Вскоре прапорщику доверяют командование стрелковым батальоном запасного полка в Канске.

После Февральской революции 1917 года Эйдемана избирают заместителем председателя Исполнительного комитета Сибири. С мая 1918 года — он командир красногвардейских отрядов, которые вели боевые действия в районе Омска. В том же году командовал дивизиями на Восточном, а затем на Южном фронтах. Под его водительством 13-я армия громила войска Врангеля в Северной Таврии и Крыму. После окончания гражданской войны Эйдеман был помощником М. В. Фрунзе, когда тот командовал войсками Украины и Крыма.

После смерти Фрунзе, возглавлявшего тогда и военную академию, на должность начальника и комиссара Военной академии им. М. В. Фрунзе был назначен Эйдеман. В этой должности он пребывал до 1932 года. За этот семилетний период академию окончили сотни командиров Красной Армии. Многие из них стали потом видными военачальниками. Это И. В. Болдин, И. С. Конев, Г. К. Маландин, П. С. Рыбалко, P. M. Штерн, А. И. Антонов, Е. И. Ковтюх, С. К. Тимошенко, Ф. И. Толбухин, В. Д. Цветаев, К. А. Мерецков, В. Д. Соколовский, B. C. Попов, Л. А. Говоров, А. В. Горбатов, Г. К. Жуков, М. А. Пуркаев, К. К. Рокоссовский и другие.

Являясь признанным военным теоретиком, Эйдеман был ответственным редактором журнала «Война и Революция». Он принимал активное участие в разработке вопросов военной теории и истории гражданской войны.

С 1932 года был председателем Центрального совета Осоавиахима СССР.

Роберт Петрович был поэтом. Председатель латвийской секции Союза писателей СССР. На Первом Всесоюзном съезде писателей его избирали членом Правления Союза.

Рассказ «О смерти», который он написал в 1930 году, говорит о личных переживаниях автора и его героическом прошлом.

О смерти

В последнее время я начал все чаще думать о смерти. Может быть, потому, что время от времени меня рассматривают врачи. Я очень благодарен за такое внимание отзывчивому и милому Наговицыну. Врачи измеряют мое сердце, считают пульс, щупают печень и кишечник.

Да, кишечник, говорят, у меня плох. Это, вероятно, потому, что я много воевал и, воюя, не слишком вежливо обходился со своим желудком. Мне, оказывается, уже в те дни была нужна диета. Благодарю за совет!

Да, и сердце у меня расширено. Это потому, что в великие годы, когда у нас в каждом шве таились тифозные вши, кровь мою сжигал тиф. Это потому, что целыми днями и ночами я сидел верхом на лошади, случалось, спал на соломе, а то и вовсе не спал, бессовестно утомляя свое сердце, и, перегруженный всякими делами, жил вообще вне всяких норм.

Врачи правы. По ночам я иногда чувствую, слышу свое сердце. Работает оно глухо, неровно. Что-то в нем заскакивает, как в усталых, старых часах, готовых остановиться. Сердце сладко замирает, но в мозгу пульсирует, — килдег кровь. Конец! Конец! Я сажусь, но боюсь вскрикнуть, чтобы не разбудить своего маленького сына. Так сижу я в кровати, седеющий, жалкий, и прислушиваюсь, не слышно ли сквозь удары моего сердца тихих, крадущихся шагов смерти.

Я вижу — вам смешно. Вы хотите сказать: какой трус этот человек, которого мы все считали героем! Вы начинаете сомневаться, можно ли верить тому, что человек этот был смелым в бою, и начинаете подозревать, не потерял ли он свои конечности под трамваем или в другой уличной катастрофе.

Вы правы! Смейтесь! С тех пор, как я стал спать в кровати, я боюсь смерти. Кровать напоминает мне гроб. Поэтому я иногда стелю на пол пальто и ложусь на него. Тогда я сплю спокойно, как спал все те годы, когда борцы за революцию еще не смели мечтать о кровати. Мне не жаль расстаться с гробом, именуемым кроватью. Я еще не разучился спать на полу, постелив пальто и подложив под голову локоть.

Умереть в кровати я не хочу. Смерть в кровати слишком торжественна. Вся церемония похорон мне противна. Противен путь в крематорий. Вижу себя в гробу. Моя единственная рука, испещренная, как географическая карта, синими, узловатыми жилами, бессильная и увядшая, лежит на вздувшемся животе, — ему, во всяком случае, следует вздуться от радости, что наступил покой — этому животу, больному, уставшему переваривать всякие непереваримые вещи и терпеть придирки врачей. Мой курносый, простодушный нос заострился. Он сильно вытянулся, точно хочет вдохнуть все запахи цветов, в которых я лежу в первый и в последний раз. Глаза у меня полузакрыты.

Волосы на мертвой голове мертвые, тусклые. Я не сомневаюсь, что меня, как старого партизана, проводят с музыкой. Об этом позаботятся друзья. Они торжественно будут стоять вокруг моего гроба, тихо перешептываясь, точно боясь меня разбудить.

Черт побери эту торжественную церемонию.

Поэтому я говорю: я хочу умереть так, как умер мой друг, незабвенный донецкий шахтер Нирненко, который повел за собой в революцию родную деревню Титовку и сложил под Варшавой свою горячую, светлую голову. Я хочу умереть так, как умер другой шахтер, славный командир сто тридцать шестого полка, Дзюба, или так, как умер храбрый Апатов — у него были длинные, как у священника, волосы, блестящие, черные, как та смола, которой он, мариупольский рыбак, когда-то смолил лодку. Глаза у него были голубые, той теплой голубизны, какая бывает у моря летом. Я хочу умереть в бою.

Хорошо умереть так, как летом 1918 года умер путиловский рабочий Вавилов, командир броневика при штабе моей партизанской армии. В то лето в сибирской степи все хорошо росло. Рощи пышно зеленели огромными зелеными купами. Море тяжелых колосьев колыхалось волнами на нивах вдоль железной дороги, где мы воевали. Нам было жаль отдать белым эту цветущую землю. Мы дрались, как безумные. Мы дрались за лучшую, более легкую жизнь для того крестьянина, который, поглаживая колосья, равнодушно, пожалуй, скорее враждебно, следил за огромными одуванчиками-шрапнелями, летавшими вдоль железной дороги. Охрипшие пулеметы лаяли тоже только у железной дороги. В степи же стояла тупая, равнодушная тишина. Мы кричали в степь: «Приходите!» Нам отвечало из зелени рощ лишь равнодушное эхо.