Евдокия Ростопчина - Палаццо Форли

• Название: Палаццо Форли
• Автор: Евдокия Ростопчина
• Издательство: Правда
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1991
• ISBN: 5-253-00253-7

«Палаццо Форли» принадлежит перу известной русской писательницы XIX века Евдокии Петровны Ростопчиной.

Действие повести происходит в Италии первой половины XIX века. В центре повествования — судьба последних представителей знатного рода маркизов Форли — брата и сестры Лоренцо и Пиэррины, интриги их врагов, стремящихся завладеть бесценными художественными сокровищами палаццо Форли и титулом древнего рода.

Повесть привлечет внимание читателей не только увлекательным и острым сюжетом, но и яркими, выразительными описаниями художественных шедевров Италии.

---

Вот анданте, полное томной страсти, потом живое, воинственное, аморозное аллегро; оба выполнены удачно; черный бархатный костюм романтического разбойника очень ловко сидит на певце, — все аплодируют, скрепя сердце и внутренно досадуя. Решительно, пьеса удается.

Надо заметить, что, кроме тенора, ее поют баритоном француз и вторым сопрано — шведка… В Италии, отчизне пения, неурожай на певцов; она принуждена занимать их у народов, которых называет невеждами в искусстве.

Первый акт кончается, зрители встают с шумом, уходят, входят; начинается взаимное переселение в партере и ложах. Весь театр превращается в один громкий, но невнятный гул, среди которого трудно различить отдельные разговоры.

Но занавес поднялся для второго акта; предстала примадонна, не из важных, пропела… и не понравилась никому. Но национальная гордость, но патриотическое самолюбие возбуждены, — тут много иностранцев, чужих, — нельзя же при них уронить свою соотечественницу, какой бы плохой ни была она признана всеми втайне. Итальянцы неистово хлопают, вызывают, кричат браво, брависсимо, и примадонна благодарит за незаслуженное торжество!

Вот и третий акт, лучший из всей оперы; вот фантастическая декорация, представляющая древние склепы Ахена.

Среди темной подземной ротонды высится мавзолей, воздвигнутый Барбароссою, и чудные стихи Виктора Гюго, которому принадлежит первоначальная драма, заменены музыкою не менее величественной, не менее красноречивой.

Выходит молодой Карл Пятый, король Испании, правнук Великого Карла, которого теперь же имперский сейм должен избрать в кесари и провозгласить властителем полвселенной, ибо солнце не заходит во владениях испанских королей, с тех пор, как Христофор Колумб подарил Новый Свет дедам молодого Карла. Он надеется и сомневается: его судьба висит на волоске, а с нею участь вселенной. Юноша, вдруг возмужавший, чувствует великость своего призванья и торжественность этой минуты: он отвергает, как вздорные игрушки, детскую любовь, мгновенно потревожившую его царственный ум, он готовится к своему избранию, опираясь о гробницу своего славного предшественника, просит Карла Великого руководить его — он хочет быть подражателем и достойным преемником усопшего императора.

«Oh, somme Carlo… piuche di nome…
Delle tue geste saro imitator»[37]

В эту минуту появляются Эрнани и Дон Диэго. Они собираются на таинственное свидание, чтоб условиться в действиях против испанского короля… но вот выстрел… вот другой… звон колоколов… крики народа — Карл избран, он торжествует… сбрасывает с себя скрывающий его плащ, выходит на авансцену, и начинается великолепнейший финал, который когда-либо мог быть найден истинным вдохновением великого художника, — финал, исполненный дивной гармонии, возвышенного чувства и глубокой мысли.

«A Carolo-Magno sia gloria e onor!»[38]

Аккорды растут постепенно, превращаются в гром голосов и инструментов, наполняют своды здания и потом также постепенно замирают, оставляя в сердцах слушателей какое-то сладкое и чудное благоговение…

После этого финала, обыкновенно в театре долго соблюдается невольное безмолвие. Умы и души, увлеченные обаянием чудной музыки и переполненные восторгом, не вдруг возвращаются к действительности и обыденности, не скоро сходят с гармонического эмпирея в тесный и суетный предел театральной залы. Но после нескольких минут молчания все, как будто вдруг пробужденные одною электрическою искрою, встают с своих мест, отряхают с себя остаток внутреннего опьянения и принимаются изъявлять свой восторг шумными рукоплесканиями, громкими криками и дружными вызовами. Тут вызывают всех артистов, игравших и певших, но каждый внутренно вызывает композитора, доставившего ему эту минуту высокого наслаждения и увлечения.

Много пошлых арий и затейливых кабалетт можно простить маэстру Джиузеппэ Верди за один этот финал третьего акта в его Эрнани!.. В этот антракт общее внимание зрителей сосредоточилось на одной ложе второго яруса, в которой сидела молодая женщина необыкновенной красоты. Она была совершенно одна, и этого обстоятельства уже было бы достаточно, чтобы привлечь к ней любопытные взоры и лорнетки, если бы она еще более не бросалась в глаза ослепительным блеском наряда, скорее предназначенного для великолепного бала, чем для оперы, куда женщины ездят не в полной своей победоносной форме, особенно когда идет представление обыкновенное и нет праздника, нет никакого gala, вызывающего сверхобычайную иллюминацию а giorno[39].

Не только цветы и дымка, но и бриллианты возвышали очаровательную красоту этой женщины. Белокурые волосы, того чудного цвета, который так был любим Тицианом, Паолом Веронезэ и Леонардо да Винчи, белокурые волосы с золотистыми отливами, ниспадали и струились длинными невзбитыми локонами, ниже плеч; голубые глаза сияли детскою невинностью и простотою; прямой, греческий нос соединялся с мраморным челом, дышащим гордым спокойствием; зато алые и крошечные губки улыбались так нежно и так страстно, что обещали целый эдем очарований. Тонкий и гибкий стан, перевитый голубою лентою, терялся в прозрачных складках легкой голубой ткани, облекавшей верхним платьем другое платье, голубое шелковое; две ветки разноцветных роз были прикреплены к густой косе бриллиантовыми шпильками; горностаевая мантилья, сброшенная с блондинки, лежала на спинке ее кресел. В руках ее и на пышной, белоснежной груди благоухали два букета из живых цветов. Но так как в Италии камелия не редкость, а померанцовый цвет и жасмины распускаются в каждом углу смиреннейших палисадников, то в дорогих букетах незнакомки не было ни одной камелии, ни одного жасмина: они были набраны из самых редких и дорогих тепличных растений, вывозных образцов богатой австралийской флоры.

Только что два-три человека стали рассматривать красавицу, как по магнетическому влиянию, всегда заметному в подобном случае, она сделалась единственным предметом внимания и любопытства всей залы.

В креслах мужчины спрашивали друг у друга: — Кто эта дама? Знаете ли вы ее? — Нет, отвечали вопрошаемые, — а вы?.. кто ее знает, господа?..

Везде есть люди, которые всегда хотят показать, что они всех знают и что от их зоркости и всеведения никто не ускользнет. «Это… это… — говорили такие господа, протирая стекла в лорнетах и прищуриваясь многозначительно, — это не здешняя!.. не наша!.. Верно недавно приехала, может быть, вчера… сегодня… потому что ее еще нигде не встречали… Без сомнения, опять англичанка!..»

— Нет, уж скорее немка! слишком женственна и нежна наружностью и в позах для англичанки!

— Но кто она, замужняя?.. девушка?..

— Девушка не сидела бы одна в ложе!.. это не принято ни у одного образованного народа в мире!

— Что она принадлежит к лучшему обществу, это видно столько же по ее осанке, сколько и по наряду. Как богато и хорошо одета!.. Какие волосы!.. это олицетворение Леонардовой Джоконды или Веронезовской Саломеи!

И партер волновался… Ложи догадались, что происходит что-то необыкновенное, и стали также рассматривать незнакомку и толковать о ней.

Каждый предлагал свои заключения… Вдруг в партер вошел знакомый читателю командор, посетитель кофейни в Кашинах и собеседник графа Валорми. Он решил задачу и удовлетворил всеобщее любопытство.

— Это, — сказал он, — новоприезжая. — Венецианка, предмет любви маркиза Лоренцо Форли!

Лоренцо?.. Быть не может! где ему отыскать такое чудо красоты?.. Разоренному повесе, обнищавшему игроку, заполонить такую Венеру, такую Гебу! нет! Это невозможно!.. Вы шутите, синьор!

И насмешки посыпались на маркиза Форли и на неудачного вестовщика.

— Честью могу вас заверить, господа, что я сообщил вам сущую правду! Да вот, кстати, человек, который может вам подтвердить мои слова. Господин де Монроа недавно из Венеции: он верно знает эту историю, он верно видел там эту чаровницу!

Монроа и Бонако в эту минуту входили в партер, покинув свою абонированную ложу, в которой уединенно и внимательно прослушали восхищавшую их музыку оперы, не желая нарушать своего наслаждения.

Все любопытствующие бросились к Ашилю. Никогда блестящий путешественник не производил такого фурора, как в эту минуту; каждый хотел первый вступить с ним в разговор; кто жал его руку, кто приветствовал его дружелюбно, даже незнакомые обращались к нему с вопросами.

Ашиль сначала не знал, кому отвечать, не понимал, чего от него хотят.

— Смотрите скорей на третье палко[40] второго яруса, направо, недалеко от графини Соранцо… там, где только одна женщина сидит, облокотясь… Узнаете вы ее? Скажите скорее, кто она?

Монроа и Бонако оба повернулись к показываемой ложе и оба сделали знак удивления: так поразительна была красота одинокой зрительницы; но ни тот, ни другой не знал ее.