Еремей Парнов - Заговор против маршалов. Книга 2

• Название: Заговор против маршалов. Книга 2
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: Терра-Книжный клуб
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1999

"Заговор против маршалов" - исторический детектив, посвященный страшным событиям, происходившим в Германии и СССР в 30-е годы нашего столетия.

 В двенадцатый том Собрания сочинений вошли заключительные части произведения.

---

—       Товарищи, я хочу сперва сказать несколько слов относительно речи, которую здесь произнес товарищ Микоян.— Бухарин уже не знал, от кого отбиваться. Оскорбительные нападки росли, как груда камней.— Товарищ Микоян, так сказать,— его голос дрожал, но он не слышал себя,— изобразил здесь мои письма членам Политбюро ЦК ВКП(б) — первое и второе, как письма, которые содержат в себе аналогичные троцкистским методы запугивания Центрального Комитета.

—      А почему писал, что, пока не снимут с тебя обви­нения, ты не кончишь голодовку? — поплавком выско­чила голова Хлоплянкина.

—      Товарищи, я очень прошу вас не перебивать, потому что мне очень трудно, просто физически тяжело говорить; я отвечу на любой вопрос, который вы мне зададите, но не перебивайте меня сейчас,— после недельного поста он едва стоял на ногах.— В пись­мах я изображал свое личное психологическое со­стояние.

—      Зачем писал, что, пока не снимут обвинения? — хлестнул по нервам новый выкрик.

—      Товарищи, я очень прошу вас не перебивать...

—      Нет, ты ответь!

—       Я не говорил этого по отношению к ЦК. Я говорил здесь не по отношению к ЦК,— вцепившись в лакиро­ванный бортик трибуны, Николай Иванович закрыл глаза. Он чувствовал, что зациклился, но уже не мог вырваться из круговерти жалкого лепета.— Потому что ЦК как ЦК меня в этих вещах официально еще не обвинил. Я был обвинен различными органами печати, но Центральным Комитетом в таких вещах нигде обвинен не был. Я изображал свое состояние, которое нужно просто по-человечески понять. Если, конечно, я не человек, то тогда нечего понимать. Но я считаю, что я — человек,— напрягшись до боли в ушах, он овладел течением мысли и, значит, действительно сумел остаться человеком.— И я считаю, что я имею право на то, чтобы мое психологическое состояние в чрезвычайно трудный, тяжелый для меня жизненный момент...

—      Ну еще бы!

—      В чрезвычайно, исключительно трудное вре­мя — я о нем и писал. И поэтому здесь не было ни­какого элемента ни запугивания, ни ультиматума.

—      А голодовка? — подавшись к микрофону, под­хлестнул Сталин.

—      А голодовка,— вздрогнув, повторил Николай Иванович.— Я и сейчас ее не отменил, я вам сказал, написал,— быстро поправился он.— Почему я в отчая­нии за нее схватился, написал узкому кругу, потому что с такими обвинениями, какие на меня вешают, жить для меня невозможно. Я не могу выстрелить из револьвера, потому что тогда скажут, что я-де само­убился, чтобы навредить партии; а если я умру как от болезни, то что вы от этого теряете?

Кто-то неуверенно засмеялся, и его поддержали, и по рядам, то спадая, то наливаясь крутым прибоем, про­несся хохот.

Потрясенный Бухарин, шевеля беззвучно губами, пытался понять, что происходит, и ничего не понимал.

—      Шантаж,— повернувшись к Ворошилову, бросил Сталин.

Замечание о самоубийстве он воспринял как вызы­вающий намек. Это было неприятно вдвойне, потому что на декабрьском Пленуме Серго явно пытался выго­родить Бухарчика.

Угаданное каким-то шестым чувством или по губам прочтенное слово пошло гулять.

—      Шантаж!.. Шантаж,— шипело то здесь, то там.

—      Подлость! — отреагировал Ворошилов на табач­ное дыхание Сталина.— Типун тебе на язык,— он погрозил Бухарину пальцем.— Подло. Ты подумай, что ты говоришь.

—      Но поймите, что мне тяжело жить.

—      А нам легко? — упираясь руками в край стола, вождь медленно возвысился над президиумом.

—      Вы только подумайте: «Не стреляюсь, а ум­ру!» — Ворошилов негодующе дернул плечами.

—       Вам легко говорить насчет меня,— Бухарин еще надеялся пробиться сквозь ледяную броню отчуждения. Никогда в жизни он не был более искренним, чем теперь.— Что же вы теряете? Ведь если я вредитель, су­кин сын и так далее, чего меня жалеть? Я ведь ни на что не претендую, изображаю то, что я думаю, и то, что я переживаю. Бели это связано с каким-нибудь хотя бы малюсеньким политическим ущербом, я, безусловно, все, что вы скажете, приму к исполнению.

В первых рядах уже откровенно потешались.

—       Что вы смеетесь? Здесь смешного абсолютно ничего нет,— Бухарин всматривался в лица старых то­варищей, но они расплывались — чужие, неузнаваемые. Его заставили сбиться на обсуждение голодовки, но он помнил, с чего начал и чем собирался закончить речь.— Мне хочется, говорит Микоян, опорочить органы Наркомвнудела целиком. Абсолютно нет. Я абсолютно не со­бирался это делать. Место, о котором говорит товарищ Микоян, касается некоторых вопросов, которые задают­ся следователями. Что же я говорю о них? Я говорю: такого рода вопросы вполне допустимы и необходимы, но в теперешней конкретной,— движение руки усилило смысловой нажим,— обстановке они приводят к тому-то и к тому-то... Относительно политической установки... Товарищ Микоян говорит, что я хотел дискредитировать Центральный Комитет. Я говорил не насчет Централь­ного Комитета. Но если публика все время читает в резолюциях, которые печатают в газетах и в передо­вицах «Большевика», о том, что еще должно быть доказано, как об уже доказанном, то совершенно ес­тественно, что эта определенная струя, как ди­рективная, просасывается повсюду. Неужели это труд­но понять? Это же просто случайные фельетон­чики.

Старый чекист Петере возмущенно гаркнул что-то в защиту НКВД.

—      Я скажу все, не кричите, пожалуйста,— он болезненно ощущал полнейшую отчужденность. Так, наверное, толпа заодно с инквизиторами сжигала гла­зами еретика, уже не различая в нем мыслящую лич­ность.

Неожиданно на помощь пришел Молотов.

—      Прошу без реплик. Мешаете.

—       Товарищ Микоян сказал, что я целый ряд вещей наврал Центральному Комитету,— Бухарин благодарно кивнул, всем существом откликаясь на проблеск, пусть даже мнимый, сочувствия.— Что с Куликовым я двад­цать девятый год смешал с тридцать вторым годом. Что я ошибся — это верно, но такие частные ошибки возможны...

—      Прошибся,— подал голос начальник Полит­управления РККА Гамарник, огладив окладистую чер­ную бороду.

Сидевший рядом с ним Тухачевский почти де­монстративно отвернулся. Он никого не защищал, но и участвовать в травле считал невозможным ни при каких обстоятельствах.

На следующее утро выступил Молотов. Очередная фантазия Николая Ивановича развеялась при первых словах. Сочувствием или хотя бы элементарным чело­веческим отношением тут и не пахло.

—      Вчерашние колебания неустойчивых коммунис­тов перешли уже в акты вредительства, диверсии, шпи­онажа по сговору с фашистами, в их угоду,— скры­вая заикание, он говорил с монотонной тягучестью.— Мы обязаны ответить ударом на удар, громить везде на своем пути, отряды этих лазутчиков и подрывников из лагеря фашизма.

—      Я не Зиновьев и не Каменев! — не выдержав, крикнул Бухарин.— Я лгать на себя не буду!

—      Арестуем, сознаетесь,— убежденно тряхнул голо­вой Вячеслав Михайлович, придержав пенсне.— Фа­шистская пресса сообщает, что наши процессы провока­ционные. Отрицая свою вину, и докажете, что вы фа­шистский наймит!

Излюбленный довод следствия с обнаженной, прямо- таки ошарашивающей откровенностью прозвучал из уст главы правительства. Перед Бухариным была стена, которую не прошибешь и не перепрыгнешь. Дьяволь­ский софизм. Иезуитская мышеловка.

И все же он вместе с Рыковым потребовал огла­сить их совместное заявление. Не отрываясь глазами от текста, Николай Иванович кончил на том, что пред­ложил создать комиссию по расследованию деятель­ности НКВД.

—      Вот мы тебя туда пошлем, ты и посмотришь! — взорвался Сталин.— Будет тебе комиссия.

ПРОТОКОЛ заседания комиссии Пленума ЦК ВКП(б) по делу Бухарина и Рыкова

27 февраля 1937 года

Присутствовали: тов. Микоян — председа­тель

Члены комисии:               т.т. Андреев, Сталин, Моло­тов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Ежов, Шкирятов, Крупская, Косиор, Ярослав­ский, Жданов, Хрущев, Улья­нова, Мануильский, Литвинов, Якир, Кабаков, Берия, Мирзоян, Эйхе, Багиров, Икрамов, Варейкис, Буденный, Яков­лев Я ., Чубарь, Косарев, Постышев, Петровский, Николае­ва, Шверник, Угаров, Антипов, Гамарник.