Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

• Название: Собрание сочинений в 6 томах. Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы
• Автор: Габриэле д'Аннунцио
• Издательство: Книжный Клуб Книговек
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904656-34-8

Габриэле Д’Аннунцио (настоящая фамилия Рапаньетта; 1863–1938) — итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель, оказавший сильное влияние на русских акмеистов. Произведения писателя пронизаны духом романтизма, героизма, эпикурейства, эротизма, патриотизма. К началу Первой мировой войны он был наиболее известным итальянским писателем в Европе и мире.

В третий том Собрания сочинений вошли новеллы и пьесы «Слава», «Франческа да Римини», «Дочь Иорио», «Факел под мерой», «Сильнее любви», «Корабль».

---

Монах Траба. Горе тебе, женщина-убийца, горе тебе!

Фаледра вздрагивает и гневно оборачивается, не выпуская из рук лука.

Базилиола. Траба, чего ты хочешь от Фаледры?

Траба. О, Иезавель, среди горячей крови ты чувствуешь себя лучше, чем среди пара твоей ванны, но предсмертные вздохи умирающих не насытят горечи терзающего тебя сладострастия. Горе тебе!

Базилиола. Если я — Иезавель, дочь царя, то уж ты, конечно, не Илия, а с Елисеем ты, лжепророк, сходен лишь в том, что у тебя тоже лысина.

Траба. Ты глумишься надо мною, но — как жив еще Господь и как душа твоя мертва — я говорю тебе, что моя мозолистая нога будет попирать твою прекрасную шею.

Базилиола. О, пророк, глотающий сырых рыб, состязаясь с гагарами Славонии, а потом переваривающий их, лежа лицом к солнцу, — умолкни, если не хочешь, чтобы тебе не сомкнули челюсти железной уздой.

Траба. Ты издеваешься надо мной. Знаю, как безмерна твоя дерзость. Но Господь заострил мой язык больше, чем твою стрелу, и покрыл меня тенью Своей длани, чтобы я разил тебя. Хотя ты бесплодна, как соль, что белеет на усеянной камнями отмели, но я заставлю тебя выть, как вопит разрешающаяся от бремени.

Базилиола. Глупец, разве кто-нибудь может сказать, что я не послана Господом на людей вместо бича? Я послана как огонь среди рек без шлюзов. Неужели ты берешь под свою защиту племя, живущее во лжи и клятвопреступлении, в распрях и грабежах? Они захлебываются в крови. И сказала Сила: «Кого послать мне? Кто пойдет за меня?» Я сказала: «Вот я! Меня пошли, ибо они ослепили моего отца, ослепили и изувечили моих четырех братьев, разрушили мой дом, уничтожили мой род. Меня пошли». И сказала Сила: «Ступай и истреби!» Итак, Траба, я — слуга моего Бога. Но ты не веришь мне и мелешь вздор. Неужели я поверю тебе потому, что ты грязен и на бедрах своих носишь власяницу из конского волоса?

Траба. Конечно, ты служишь богу, но богу позора, которого язычники ставили для охраны садов, этому чудовищному богу Лампсака.

Базилиола. Значит, ты знаешь его?

Ревнитель веры указывает на языческий алтарь между тремя колоннами.

Траба. Ты воздвигла алтарь позору, приносишь на нем жертвы и сжигаешь ароматные травы вблизи гробниц мучеников!

Под галереей, в темном проходе между двумя колоннами появляется Марко Гратико. Делает шаг, потом останавливается. Кажется, будто он сейчас только поднялся с звериных шкур, пробудился от летаргии опьянения, и будто туман застилает его мысли. Дикая, телесная скорбь прерывается в его глазах проблесками противоположных желаний.

Базилиола. Это алтарь архангела, которого сражающиеся называют Победой.

Траба. Какое богохульство!

Базилиола. Разве ты не видишь, что в руках у статуи труба и крест?

Траба. Это принадлежности трофея. Ты подделываешь даже идолов!

Базилиола. Этот крест гораздо красивее, чем орудие казни рабов у римлян; это самое видное украшение корабельной кормы.

Траба. Да будет вовеки славен тот крест, к которому были пригвождены руки Искупившего грехи мира.

Гратико подходит ближе, Фаледра замечает его.

Базилиола. Ты вовремя приходишь, повелитель.

Траба. А почему ты не зовешь его рабом?

Марко Гратико. Кто это кричит?

Базилиола. Этот человек поносит алтарь Наумахов.

Траба. О, сын Эмы, до дна ли ты испил чашу опьянения?

Марко Гратико. К чему этот крик?

Базилиола. Этот человек преследует меня!

Траба. От какого сна ты очнулся?

Гратико, все еще окутанный скорбным туманом, говорит, как человек, который хочет понять загадку рока медлительным умом, в то время как инстинкт его готов к вспышкам ярости.

Марко Гратико. Горе пробудившему меня!.. Кто кричал во время моего сна? Темная Яма?.. Базилиола, у тебя в руках лук. Кого собираешься ты убить?

Несколько мгновений смотрит на праведника. Узнав его, говорит тише, в его голосе слышится религиозная душа того, кто добыл святые мощи.

Это тот самый монах из Морго, которому явился Илия на огненной колеснице…

Базилиола. Где явился? Когда? Как? Это шарлатанство. Пусть он покажет мантию и разделит ею воды.

Траба. Я — тот, кто выходил смотреть на море… до семи раз я возвращался к нему и в седьмой раз увидел, как поднимается туча.

Внезапная тревога овладевает навархом. Его душа стремится к горизонту, где сталкиваются между собой грозные тучи, полные бури, и, внезапно разрываясь, пропускают сквозь себя сноп солнечных лучей. С бухты доносятся заунывные призывные звуки букцины и протяжные крики маневрирующего экипажа.

Марко Гратико. Где мои корабли?.. Где мои корабли?..

Траба. Их сила ослабла, их обшивки потрескались, и корабельные мастера бессильны исправить их.

Бесплодное возбуждение Гратико падает. Он отступает назад и с грустью опускается на изогнутый руль, поддерживаемый козлами на переднем плане галереи. Склоняется к земле, упираясь локтями в колени и закрывая лицо ладонями.

О, Гратико, разве не ты вернулся, облитый пурпуром триумфальной крови и был поднят на руле, на котором ты скорбишь, помазанный миром, возвышенный Богом, избранный судьбою над народом! И вот ты погибаешь теперь, в безумии своем предавшись в руки женщины; и прерван суд, и священным гимн превратился в хвалебную песнь блудницы.

Марко Гратико поднимает голову, словно отделяя ее от мыслей, в которые был погружен, силясь постичь их глубину. Сжимает кулаки, подпирая ими то одну, то другую щеку, и остается неподвижным свидетелем дальнейшего словесного поединка. Вся сила жизни сосредоточивается в глазах, блуждающих под сжатыми бровями и останавливающихся то на праведнике, то на его противнице.

Базилиола. Ты слышишь его, властитель? Не чувствуешь ли ты в его лае куска черного хлеба, полученного им не от вдовы Сарептской, а от той, другой, которая живет еще и сохранила нечто большее, чем горсть муки.

Траба. Ты смеешь вспоминать свое преступление! Разве ты не был по отношению к ней почти матереубийцей? Своим двойным кощунством ты опозорил в ней диаконису и мать. Если великое сердце изнывает где-то в изгнании, на острове Констанции, где кишат змеи и вороны и бушуют наполовину разрушившие его ветры Сирокко…

Базилиола. Значит, ты видел ее. Она послала тебя. Со змеиного острова она погнала тебя против нас. Слышал, властитель?

Траба. Сын Эмы, искупи преступление: верни мать в святое место и брось в Яму блудницу к ее любовникам, чтоб она погибла в пламени своих страстей и оставила там всю свою грязь.

Внезапно женщина разражается сухим смехом, который как будто душит ее, запрокидывает голову, роняет лук на землю и порывистым движением поднимает руки к плечам, покрытым густыми волнами кудрей. Туника, расстегнувшаяся с обеих сторон, спадает, как шелуха плода, открывая две маленьких, полных соблазна груди. Весь торс обнажается, лишь руки еще остаются прикрытыми пестрыми рукавами, поддерживаемыми сверху двумя маленькими полосками, которые блестят на коже лопаток и груди. Чуть повыше пояса виден край второй туники, прикрепленной к рукавам другими полосками, перекрещивающимися между бедрами и мышцами, так что божественная жизнь торса сосредоточена в точках пересечения геометрической фигуры, таинственной как монограмма.

Базилиола. Приблизься ко мне, праведник, если смеешь! Властитель, вели ему схватить меня и бросить к заключенным, которые для меня очнутся от усыпившего их голода и заморозившей их смерти.

Траба. Дай мне силы, Бог мой!.. Сокруши ей зубы, обнаженные ее ужасным смехом.

Базилиола. Не над тобою ли дух Илии? Смелее же! Ну, исполни угрозу. Ты ведь хотел своей мозолистой ногой наступить на мою шею. (Сбрасывает свой блестящий пояс и нагибается, чтобы разложить его на земле.) Вот я сняла с себя пояс и кладу его на землю, поставь же хоть на него ногу, пройдись по нему и выполни то, что сказал.

Зеленая туника распускается и соскальзывает с бедер, раскрывая вторую тунику неописуемого цвета, черного и голубого, окрашенную соком тарентинского багрянца; она тоньше египетских тканей и вся заткана столь легкими узорами, что они не увеличивают ее веса. Противница напоминает змею, которая, обновляясь, медленно выползает из своей кожи. Она не прекращает издевательств.