Владимир Лапин - Цицианов

• Название: Цицианов
• Автор: Владимир Лапин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03484-6

Генерал от инфантерии князь Павел Дмитриевич Цицианов (1754— 1806) принадлежит к числу тех, кого принято называть строителями Российской империи. Представитель древнего грузинского княжеского рода, он был горячим патриотом России и в буквальном смысле слова сложил голову, защищая интересы своего Отечества. Именно на его долю выпала реализация судьбоносного для двух стран манифеста императора Александра I о присоединении Грузии к России; ему же пришлось делать первые шаги в «умиротворении» Северного Кавказа и, одному из первых, осознать масштаб тех проблем, решение которых спустя несколько десятилетий после его гибели назвали Кавказской войной. О трагической судьбе князя П. Д. Цицианова и об истории вхождения Закавказья в состав Российской империи рассказывается в книге доктора исторических наук, специалиста по русской военной истории Владимира Викентьевича Лапина.

---

Военная организация на инородческих окраинах была теснейшим образом связана с организацией социальной, с экономическим укладом и бытом. Новшества в схеме набора рядового и командного состава болезненно воспринимались именно потому, что являлись или по меньшей мере выглядели в глазах туземного населения покушением на основы их бытия. Кроме того, в военном деле заметную роль играет образ врага, поскольку ратная мифология — обязательная часть системы морального воспитания солдат и офицеров. Поскольку почти все национальные окраины были присоединены силой оружия или угрозой его применения, тамошнее население видело в русском войске вчерашних противников, и с этим обстоятельством Петербургу тоже приходилось считаться. Практически на всех национальных окраинах России местные воинские культуры, хорошо приспособленные к тамошним условиям, являлись серьезным препятствием на пути включения их в общероссийскую систему отбывания воинской повинности.

Разного рода льготы по отбыванию воинской повинности также оказывали влияние на этнический состав армии. Освобождение от рекрутчины пожизненно или на определенный срок, замена натуральной повинности денежным взносом являлись важными льготами, которыми пользовались иммигранты[70]. В 1799 году от рекрутчины во всех видах освобождались армяне Дербента, Григориополя и Старого Крыма[71]. «Вольные люди», поселившиеся в Курляндии, большей частью выходцы из различных европейских стран, освобождались от натуральной воинской повинности с обязательством платить по 500 рублей за рекрута[72]. Разного рода льготы фактически принимали «национальный» характер в тех случаях, когда они относились к территории, где проживало однородное в этническом смысле население. Широко была распространена практика льгот для территорий, включаемых в состав империи для того, чтобы привлечь симпатии новых подданных или по крайней мере снизить напряженность во вновь завоеванных областях. Так, например, введение рекрутчины в Литве началось с того, что жителям края разрешили выставлять наемников, которые обязывались служить только восемь лет[73]. В 1783 году от рекрутского набора были освобождены прибалтийские и белорусские губернии[74]. Правительство не решилось ввести рекрутчину в Финляндии, хотя вопрос об этом неоднократно поднимался в первой половине XIX века[75]. «Уравнение» финнов с остальными подданными Российской империи в этом отношении «отбрасывало» их на полтора столетия назад, когда они сумели добиться введения особой системы комплектования — так называемой индельты. О распределении уроженцев края по русским частям не могло быть и речи, а формирование национально однородных регулярных частей представлялось опасным делом. На территориях, доставшихся России после разделов Польши, оказалось много людей, не имевших права на поступление в полк юнкером (как дворянин), но в то же время и не подлежащих рекрутчине. Выход отчасти был найден в вольной вербовке уланских и гусарских полков. Наборы не проводились и в 100-верстной приграничной полосе, поскольку ее уроженцы считались особо склонными к дезертирству. В Закавказье ситуация осложнялась тем, что здесь часто имели место переселения добровольные и насильственные.

Судя по публицистике, мемуарам и военно-географическим сочинениям, в военной среде России в XIX столетии сложились некоторые устойчивые представления о «природных» качествах различных народов. Качества эти рассматривались через призму пригодности для воинской службы в рамках армейской субкультуры своего времени. Во внимание принимались физические кондиции и «характер», воинские традиции, политическая благонадежность и «уровень культуры». При всей расплывчатости последней формулировки несомненным является то, что за точку отсчета этого самого уровня принимался некий «европейский» стандарт (тоже четко не обозначенный). Наиболее «культурными» назывались поляки, немцы-остзейцы и латыши, наименее — кочевые народы Сибири, Казахстана и Средней Азии. В наиболее концентрированном виде эта точка зрения представлена в работе полковника Генерального штаба А.Ф. Риттиха «Племенной состав контингентов Русской армии и мужского населения Европейской России», изданной в 1875 году. Аналогичный подход мы видим в трудах военных географов и статистиков XIX века[76]. Грузины считались хорошими воинами за природную храбрость, любовь к оружию и прочные воинские традиции. Риттих особенно выделял сванов, называя их народом «переносливым и упорным в обороне»[77].

Специфические условия Кавказского театра военных действий также стимулировали мобилизацию местных контингентов. Полковник Краевич в «Военном обзоре Рионского края» считал целесообразным привлекать грузин к службе в иррегулярных частях: «Способность к аванпостной службе и действиям малой войны, воинственный дух, привычка и умение обращаться с оружием, знание и привычка к горной местности делают из милиции превосходное войско для выполнения всех действий до решительной встречи с неприятелем и при столкновении в открытом бою; по крайней мере, с турками, милиция, несмотря на неправильность строя, отсутствие военного образования, малое знакомство с требованиями дисциплины и вообще, несмотря на свой главный характер как войска иррегулярного, одерживала блистательные победы. Нужно воспользоваться военными способностями населения, которое еще не отвыкло от оружия и радостно откликается на военный призыв»[78]. Мысли о необходимости использовать местные кавказские ресурсы для пополнения армии приходили в голову начальства в связи с высокой смертностью солдат, непривычных к климату Грузии и Азербайджана[79]. О том же писал и известный публицист В. Величко: «В армии русские… теснее всего сходятся с грузинами… Генералы из грузин популярны среди русских солдат, как люди с надлежащей осанкой и мужественные»[80]. Сказанное, скорее всего, соответствует действительности. Офицер-дворянин, независимо от своего происхождения, был «барином», социокультурным чужаком для солдата, выходца из крестьянства. И не так уж важно, говорил ли он чисто по-русски или с акцентом. Все равно это был не народный русский язык. Доверие и популярность среди солдат начальник завоевывал своей храбростью и «удачливостью», к какой бы национальности он ни принадлежал.

Можно смело говорить, что в правительственных кругах имела место своего рода «грузинофилия». «Неурядицы» начала XIX века, потребовавшие депортации правящей фамилии за пределы края, участие многих князей в разного рода мятежах, восстание 1812 года в Кахетии, восстание 1821 года в Гурии, заговор князей 1825 года, сотрудничество представителей мингрельской и имеретинской знати с противником в 1854— 1855 годах[81] — все это не поколебало доверие Петербурга к грузинам. И это на фоне сомнений в лояльности других народов, дававших для того куда меньше поводов. Оставим за скобками поляков — старые счеты (1612 и 1812 годы), восстания 1831 и 1863 годов давали правительству веские основания для применения к ним дискриминационных мер. Финны в своем движении к независимости не только не вступали в схватку с правительственными войсками, но и не выходили за рамки, очерченные законом. Тем не менее власти с большой тревогой смотрели на Северо-Запад, хотя и воздерживались здесь от дискриминационных мер. Не встречали препятствий для успешной карьеры и немцы-остзейцы, хотя бытовой «антигерманизм» был довольно заметен в российском обществе. Не было примеров у правительства и «ненадежности» бурят, но в 1838 году генерал-губернатор Восточной Сибири В.Я. Руперт настаивал на ликвидации бурятских и тунгусских иррегулярных полков, называя их «опасными по единоверию с заграничными монголами»[82].

Грузины же оставались вне всяких подозрений. Член комиссии по составлению «Проекта по управлению Кавказом» Р. Фадеев считал, что «для русского государя грузины такие же православные подданные, как кровные русские, и на войне их можно ставить под ружье всех поголовно, даже с их собственными офицерами»[83]. Правительственные чиновники сходились в высокой оценке преданности жителей Западной Грузии (имеретин, гурийцев и мингрелов)[84]. Православие грузин не позволяло вводить против них какие-либо ограничения. К тому же в «иерархии верности» инородцев грузины стояли на первом месте. Массовым явлением были браки русских офицеров с местными жительницами, в результате чего в некоторых полках Кавказского округа в жилах половины штаб-офицеров текла туземная кровь[85].

* * *

Таким образом, нерусские корни Павла Дмитриевича Цицианова нисколько не мешали ему делать военную карьеру. Все зависело от его личных данных и, разумеется, от благосклонности фортуны.

Впервые понюхать пороху Цицианову довелось в 1788 году в ходе шестой по счету Русско-турецкой войны (1787—1792). Первые две состоялись еще в XVII столетии: в 1670-е годы стрельцы и янычары впервые сошлись друг с другом в боях на Украине. В 1695—1696 годах Петр Великий прорубил если не окно, то довольно большую «форточку» на восток своими Азовскими походами, основал Таганрог, построил флот, но в 1711 году потерпел сокрушительное поражение в Прутском походе и лишился практически всех плодов прежних побед. В 1735—1739 годах русские полки под командованием Миниха выиграли несколько сражений, но последовавшие затем территориальные приращения не имели особого значения для изменения военно-стратегической ситуации в Причерноморье. В ходе же следующей войны 1769—1774 годов победы Румянцева и Потемкина, разгром турецкого флота при Чесме (1770) обозначили радикальный перелом в соотношении сил двух империй. Русская граница продвинулась до реки Прут; Крым и Кабарда объявлялись независимыми, что предопределило в самом скором будущем включение этих территорий в состав империи Романовых. Так и случилось. Присоединение Крыма и Тамани к России в 1783 году привело Стамбул в ярость, а европейские дворы — в большое смятение. Путешествие Екатерины II на берега Черного моря в 1787 году сопровождалось рядом символических действий (закладка новых городов, спуск на воду военных кораблей в Херсоне, смотры войск и т. д.). Все говорило о том, что императрица действительно собирается продолжать дело Петра Великого, который начал завоевание выходов к южным морям, но не закончил его. Иностранцы, участвовавшие в этой поездке, отметили, с каким удовольствием проехала царица под аркой с надписью «Путь на Царьград». Во времена, когда поездки были сопряжены с массой неудобств, подобные «смотры» владений являлись событием исключительной важности. Султан принял вызов, и вечером 19 августа 1787 года русские корабли, стоявшие на рейде у крепости Кинбурн, были атакованы турецкими галерами.