Геннадий Обатнин - История и повествование

• Название: История и повествование
• Автор: Геннадий Обатнин
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793-465-9

Сборник научных работ посвящен проблеме рассказывания, демонстрации и переживания исторического процесса. Авторы книги — известные филологи, историки общества и искусства из России, ближнего и дальнего зарубежья — подходят к этой теме с самых разных сторон и пользуются при ее анализе различными методами. Границы художественного и документального, литературные приемы при описании исторических событий, принципы нарратологии, (авто)биография как нарратив, идеи Ю. М. Лотмана в контексте истории философского и гуманитарного знания — это далеко не все проблемы, которые рассматриваются в статьях. Являясь очередным томом из серии совместных научных проектов Хельсинкского и Тартуского университетов, книга, при всей ее академической значимости, представляет собой еще и живой интеллектуальный диалог.

---

Арест был важен для жизнеописания Керенского. Биограф писал, явно преувеличивая тюремный стаж вождя: «И если когда-нибудь отдыхал Керенский, то только… в тюрьме»[386].

Керенский «заслужил свои шпоры», позорное клеймо выходца из «бюрократической среды» было наконец смыто. В октябре 1906 года молодому юристу позвонил Н. Д. Соколов, социал-демократ и видная фигура в среде «политических адвокатов». Керенскому предложили защищать в суде эстонских крестьян, участвовавших в разгромах имений остзейских баронов[387].

Некоторые биографы Керенского описывали этот поворот его карьеры так: «В эту темную и глухую ночь реакции принес гонимым братьям свою любовь и труд А. Ф. Керенский. Он оставил свою практику молодого, талантливого адвоката и всецело отдался политическим процессам»[388]. У читателя создавался образ популярного юриста, который отказывался от выгодной практики, от успешной карьеры. Это не соответствовало действительности, хотя на выбор помощника присяжного поверенного влияли, действительно, идейные мотивы.

Перед адвокатами, выступавшими на политических процессах, возникли сложные этические и профессиональные проблемы. Они должны были защищать своего клиента. Но, с другой стороны, им следовало защищать политические взгляды обвиняемого. Решать одновременно две эти задачи было сложно, порой невозможно. Разные защитники придерживались разных взглядов при исполнении своих обязанностей. Керенский избрал роль «народного трибуна», обвиняющего режим. Каждый процесс был для него полем битвы с ненавистной властью, которую олицетворяло государственное обвинение. В своих речах он не только защищал своих клиентов, но использовал свое положение для обличения режима[389].

Порой это сказывалось на судьбе подзащитных, коллеги Керенского предупреждали знакомых: «Если вы хотите, чтобы он защитил революцию, то он это сделает блестяще. Но если вам надо защитить подсудимого, то зовите другого, ибо в Керенском революционер всегда берет верх над адвокатом. Военные судьи его ненавидят»[390]. Но некоторым обвиняемым требовался именно такой адвокат. Так, известная большевичка Е. Б. Бош, арестованная в 1912 году, желала, чтобы ее защищал Керенский. Ее мать писала ему: «Она не хочет иметь защитником человека, к которому не могла бы отнестись с полным доверием и уважением к прежней его деятельности, и очень и очень просит Вас защищать ее»[391].

Некоторые биографии так описывали роль Керенского на процессах: «Меньше всего А. Ф. Керенский был профессиональным адвокатом, отдающим свое время и силы отдельным личностям, защите их эгоистических интересов и прав. Он всегда тяготел к интересам бесправных общественных классов, он всегда вел борьбу за их право на жизнь и точно старался довести их до того светлого времени, когда и они будут утверждены в полноправии»[392].

Другой биограф Керенского писал: «Надо ли говорить о том, что его роль в этих процессах была тяжелой, подчас трагической. Приходилось выступать перед судьями, заранее предрешившими исход процесса; перед судьями, глухими к логике сердца, логике и даже правосудия; перед судьями, делавшими себе на суровых приговорах карьеру. Защитники подсудимых находились при этих условиях в положении людей, принужденных прошибать лбом каменную стену. Керенский переживал это положение особенно остро, ибо на скамье подсудимых сидели люди, бывшие не только его подзащитными: там сидели его партийные соратники, боевые товарищи, иногда личные друзья. Керенский боролся за них до последней возможности, с отчаянием одного против всех, без надежды на торжество правды и справедливости»[393].

Особое значение для юридической и политической карьеры А. Ф. Керенского имел процесс армянской социалистической партии Дашнакцутюн (1912). Об этом деле упоминают различные биографы Керенского (В. Кирьяков, Е. В-ч, О. Леонидов). Перед судом предстала элита армянской интеллигенции. Керенскому на процессе удалось доказать ложность свидетельских показаний, один следователь был официально обвинен в лжесвидетельстве и подлоге, власти поспешили объявить его психически больным. Из 145 обвиняемых 95 были оправданы[394]. Биограф Керенского рассматривал его защиту на этом процессе как важную политическую победу: ему удалось доказать, что болен и невменяем не следователь, но система, созданная министром юстиции И. Щегловитовым[395].

Но другие биографы Керенского этот процесс описывали как трагический и безнадежный поединок честного защитника со всемогущей системой: «…Керенскому приходилось бороться с той же каменной стеной. Председатель суда не давал ему говорить, обрывал его на полуслове, когда разоблачение становилось слишком серьезным; грозил ежеминутно вывести его из зала; делал резкие замечания во время хода процесса. Перед потрясенным залом проходила картина героической борьбы безоружного с вооруженным, борьбы права с силой, борьбы с — увы! — предрешенным результатом»[396].

Известности молодого юриста способствовали события на Ленских золотых приисках. Думская оппозиция настояла на посылке особой комиссии, независимой от каких-либо ведомств, деньги для ее организации были собраны по подписке. В состав комиссии было включено несколько юристов из Москвы и Петербурга, ее возглавил Керенский. Адвокаты участвовали в переговорах администрации и рабочих, оказывая последним юридическую помощь[397].

Товарищи Керенского по комиссии характеризовали его так: «Это чудесный юноша, но уж очень горяч. При таком пламенном негодовании трудно быть следователем»[398]. Но радикально мыслящая часть общества с сочувствием относилась к Обличению всех возможных виновников происшествия, даже если их виновность и не была должным образом доказана. Биографы Керенского не проходили мимо этой страницы его жизни. Порой его роль явно преувеличивалась: «…Керенский заставил власть расписаться в содеянном ужасе, и перед той правдой, которая была сказана Керенским, преклонились самые верные слуги павшего режима»[399].

На молодого адвоката обратили внимание лидеры группы трудовиков, члены ее ЦК. Некоторые из них были ранее клиентами Керенского — он вел их защиту на процессе Всероссийского крестьянского союза. Они предложили популярному юристу баллотироваться в Государственную Думу по списку трудовиков. Несмотря на свои связи с эсерами, бойкотировавшими выборы, Керенский принял это предложение. Он был избран выборщиком от второй городской курии Вольска (Саратовская губерния), имевшего репутацию «радикального» города. Ради этого Керенский «приобрел» в городе небольшой дом, сделка была фиктивной, хотя биографы Керенского утверждали, что выборы были «строго-законными». Затем он был избран в Думу на губернском избирательном собрании[400].

Речи Керенского в Думе нередко провоцировали конфликты, — соответственно журналисты разных взглядов особенно часто их освещали. Его выступления нередко цитировались в газетах, он стал наиболее известным левым депутатом. Влияние молодого депутата росло, он подчас председательствовал на заседаниях фракции трудовиков, а с 1915 года он стал и ее официальным лидером[401].

Избрание социалиста-революционера Керенского в думу в качестве представителя более умеренной политической группы создавало в 1917 году для его биографов определенные проблемы. Они подчеркивали вынужденный характер этого: «Приходилось законспирироваться, окраситься снаружи в защитный цвет», проходить «под флагом» трудовика[402].

Трудно предположить, что Керенский сыграл бы большую роль в Февральской революции, не будь он депутатом. Однако после свержения монархии «цензовая» Дума становилась все менее популярной. Сторонники Керенского стали описывать «парламентский» период как вынужденный: «…связанность думской работы, необходимость постоянного общения с буржуазными партиями томила и раздражала его»[403]. Подчеркивалось, что его речи, которые «резко и смело» звучали в стенах Таврического дворца, встречали «враждебное отношение со стороны громадного большинства цензовой Думы», но находили «горячий отклик в рядах демократии»[404].

Биографы выделяли особое и уникальное положение Керенского в Думе: «…он сделался совестью четвертой Думы, одной из немногих ее светлых фигур. В моменты, когда недоношенный русский парламент бывал подавлен презрением и надменностью министерской ложи, когда царские холопы с трибуны Государственной Думы бросали народным представителям оскорбительные пощечины, вроде знаменитого „так было, так будет“, — один только голос звучал неизменно твердо, беспрерывно смело и уверенно. Это был голос А. Ф. Керенского. <…> Пять лет борьбы Керенского за волю и правду — одни могут оправдать пять лет безволия и бесправия четвертой Государственной Думы»[405].

Можно предположить, что в 1917 году члены Временного правительства и Исполкома Петроградского Совета — меньшевики, трудовики, прогрессисты, кадеты, бывшие депутатами Думы, вряд ли бы согласились с такой оценкой.