Клара Фехер - Море

• Название: Море
• Автор: Клара Фехер
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1959

О периоде Второй мировой войны, о жизни в осажденном Будапеште и о первых годах свободной Венгрии говорится в романе «Море».

Хотя «Море» не автобиографический роман, однако в нем нет ни одного образа, прототипом которого не служили бы живые люди, нет ни одного выдуманного эпизода — все рассказанное автор либо видела, либо сама пережила. Как и героине романа, Кларе Фехер пришлось бежать с военного завода, скрываться в оккупированном нацистами Будапеште.

---

— Приготовили итальянский перевод?

— Да, только начерно.

— Не беда, принесите. Тибор, сделайте милость, просмотрите, пожалуйста.

Агнеш покраснела, как вареный рак. Не только потому, что ее обижало недоверие доктора, но и от сознания, что недоверие уместно. После тридцати уроков не следовало браться за перевод.

— Отлично, — произнес Тибор, дочитав письмо. — Отлично. Без единой ошибки. Так безупречно писал один только Данте.

— Ну, тогда перепечатайте, — сказал, любезно улыбаясь, Император, — мы и впредь будем давать вам возможность проявлять свои языковые познания. С сегодняшнего дня я поручаю вам вести всю итальянскую переписку.

— С превеликой радостью, — произнесла Агнеш и с триумфом вернулась на свое место.

Несколько минут спустя к ней подошел Тибор.

— Барышня Агнеш, не угодно ли вам пройти со мной в приемную?

— Пожалуйста, — ответила удивленная Агнеш.

В приемной Тибор разразился громким смехом.

— Боже правый, милая Агнеш, как вы пишете? Знаете, кто говорит на таком итальянском языке? Неаполитанские поварихи, да и то не все, а только уроженки Греции. Погодите, я вырву листок из блокнота… О чем говорилось в венгерском тексте? Прежде всего не употребляйте форму «ты», ведь это же оскорбительно. Если полоумный дуче и упразднил вежливую форму обращения, мы должны и впредь пользоваться вместо «Voi» формой «Lei». Муссолини подохнет, a «Lei» и «Loro» будут жить еще тысячи лет после него. И не пишите «abbiamo ascoltato», ведь этот термин имеет совсем иное значение, чем «abbiamo sentito», не так ли? Если вы снова окажетесь в затруднении, немедленно звоните мне, я приду и помогу.

Агнеш с благодарностью улыбнулась.

— Право же… как мило… даже не знаю, зачем вы только мне помогли.

Тибор засмеялся. Но с каким юношеским задором, как лукаво, как приятно он умеет смеяться! Его серо-голубые глаза наполнились теплотой и нежностью, белые зубы блестели.

— Не стоит об этом говорить. Я люблю итальянский язык и никому не позволю над ним издеваться. К тому же я люблю таких милых девушек, с которыми можно поговорить и о более умных вещах, чем выставка весенних мод или танцы. Скажем, о хорошей книге или о красивой статуе.

Вот так все и началось. Агнеш с бьющимся сердцем ждала писем, и каждый раз при виде продолговатого синего конверта с надписью «Giacomo Bini е Fratello» и штемпеля миланской почты лицо ее озарялось счастьем, словно она получала любовное послание!

Иногда Тибор не мог прийти, в таком случае она сама бежала к нему на улицу Надора. В валютном отделе Тибор имел отдельную уютную комнатушку с большой картой мира на стене, круглым курительным столиком и двумя удобными креслами в углу. Здесь они усаживались и под предлогом перевода письма разговаривали о стихах и о желаниях, здесь радовались, что оба любят игривую музыку Моцарта. И, если Агнеш ни под каким видом не удавалось убежать из конторы в течение дня, они встречались на полчаса во время обеденного перерыва или после работы, и уроки итальянского языка постепенно сменились длинными прогулками, концертами и бессонными ночами. «Как же это я раньше жила и не знала Тибора?» — часто думала Агнеш. Тибора, который так непохож на других юношей, во всем разбирается, полон сил, веселья и насмешек, которому стоило сказать только слово, и Агнеш пошла бы за ним хоть на край света. Мелкие и незначительные предметы от его присутствия обретали жизнь. Какой-нибудь карандаш, которым он писал, книга, которую он перелистывал, становились для нее милыми и задушевными друзьями, молчаливыми свидетелями ее любви. Если строго взвесить, сколько нежности, сколько любви, сколько искренности она нашла в Тиборе, или сравнить, чего она испытала больше — радостей или печалей, желаний или разочарований, — то, пожалуй, картина была бы безотрадной. Но зачем взвешивать? Надо смотреть на любовь, как на миллионы сияющих лучей, миллионы проблесков радости, как на дорогие минуты.

А сколько незначительных воспоминаний! Как-то раз они случайно встретились на углу Банковской улицы. Тибор выходил из Национального банка, а она входила в него. Оба спешили. Остановились только на минутку. Тенистые каштаны в розовом цвету кивали ветками, небо было ясное, веселое, голубое. По проспекту Вильгельма шел какой-то мальчик лет семивосьми, белобрысый, чумазый, в сандалиях; он задумчиво грыз ногти. Тибор погладил мальчика по головке и неодобрительно сказал: «Малыш, не бери пальцы в рот». Мальчик оторопел, вынул пальцы изо рта, вытер их о штанишки и убежал. Они громко засмеялись, еще с минуту постояли под лучами майского солнца, затем пожали друг другу руки и пошли по своим делам. И вот эта глупая сценка тоже воскресла в ее памяти. Розовые кисти каштанов, солнце, мальчик… Голос Тибора, он здесь, он с нею в этом запертом складе, он, словно луч, проникает к ней сквозь заботы и горести.

Агнеш поднялась и, как сомнамбула, снова направилась к водопроводному крану. Воспоминания доставили столько радости, что, казалось, навеки пропал страх, не покидавший ее в часы бдения. Она повернула кран и вздрогнула. Желтая, ржавая вода, разлетаясь брызгами, с шумом вырвалась наружу. Теплая, грязная, ржавая вода.

Но то была вода.

Сотая ночь

Неужто мне больше туда не возвращаться?

— Нет, никогда.

— Неужто я свободна?

— Свободна.

— А вдруг все это мне только снится?

— Не снится.

— Клянешься?

— Клянусь.

В распахнутое окно врываются миллиарды лучей майского солнца, вливается аромат сирени. На туго натянутом бледно-голубом шелке неба нет ни одного пятнышка. На далеких крышах домов реют красные и белые знамена, всюду букеты цветов. Она в объятиях Тибора, голова невольно склоняется ему на плечо. А Тибор не перестает ласкать ее, целовать.

— Я так счастлива, — шепчет Агнеш.

— Я так счастлива, — отдается эхом в пустом зале.

Глубоко вздохнув, Агнеш протягивает окоченевшие ноги.

Нахмуренные глаза ее в первые мгновенья, часто мигая, пытаются найти оборвавшийся сон.

Нет никакого сомнения — это был сон: она все еще находится в заброшенном складе. Сквозь стекла огромного окна по полкам и стенам расползаются тонкие пучки света. Глухая ночь, город в ожидании воздушного налета.

Сотая ночь! Агнеш вздохнула, прижав к сердцу руки. Сотые сутки проводит она здесь, взаперти, всеми забытая, сотый раз видит сон, будто снова свободно ходит по улицам, сотый раз со страхом прислушивается к жуткой тишине, когда внезапно останавливаются трамваи.

Если бы она заранее знала, что пройдут не одна-две недели, а месяцы! Каждое утро Агнеш просыпалась с надеждой, что, «может быть, сегодня все изменится», а засыпала с думой о завтрашнем дне. Но чем больше дней она вычеркивала из своего календаря, тем путанее и непонятнее становился мир, тем меньше она верила в то, что когда-нибудь выберется отсюда. Она пришла сюда в начале июня, теперь середина сентября. Тогда был жаркий летний день, теперь довольно прохладная погода. Теплой одежды, пальто у нее нет, поэтому она целый день вынуждена сидеть, завернувшись в самодельное одеяло. Распорядок дня тоже нарушился. В пустых банках из-под томата и варенья она хранит воду и гораздо строже распределяет запасы продуктов. С середины августа пришлось довольствоваться несколькими пригоршнями сырой таргони, одной-двумя ложками варенья или томата. Сырое тесто ужасно невкусно, противно, прилипает к зубам, комком застревает в горле, но что поделаешь, другой еды нет. В конце августа несчастье усугубилось — запасы невкусной таргони быстро убывали. Десять дней назад Агнеш еще уменьшила дневной рацион: перешла на неполную горсть таргони и ложку варенья. Теперь продуктов хватит на более длительное время. Но этот рацион — голодная смерть. Даже если лежать без движения. Она отважилась наконец вскрыть ящик, найденный ею еще в первые дни за полкой. Ей давно хотелось посмотреть, что в нем есть, — она надеялась найти там пищу. Но боялась, что за ним могут прийти, а еще больше боялась разочароваться. Агнеш снова вспомнила Робинзона, который, найдя в затонувшем корабле слиток золота, отшвырнул его прочь. Что она станет делать, если в ящике окажутся драгоценности? Вдруг там серебро или отрезы шерсти?

Агнеш осторожно принялась вскрывать ящик. Сначала развернула верхнюю обертку. Делала она это медленно, бережно, чтобы не разорвать бумагу и оттянуть работу на более длительный срок. Ящик был заколочен гвоздями. Она вытаскивала их по одному ржавым костылем. Два дня продолжалась операция по вскрытию ящика. Внутри опять оказалась бумага. Под ней лежали маленькие пакетики, мешочки, коробочки. Агнеш с волнением открыла верхний: лущеный горох. В следующем — палочки ванили, тщательно завернутые в целлофан и станиоль. Огромная масса. Но что с ними делать? Краюшка хлеба и кусочек сала были бы гораздо дороже всего этого. Сокровища какой-то скопидомки. Каперсы, майоран, имбирь — все это, очевидно, спрятала здесь ее крестная, а потом забыла. Неужели с таким богатством придется умереть от голода?