Джером Сэлинджер - Собрание сочинений

• Название: Собрание сочинений
• Автор: Джером Сэлинджер
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-31203-0

Дж. Д. Сэлинджер (р. 1919) — великий затворник американской литературы, чьи книги уже полвека будоражат умы читателей всего мира. В данном томе собран основной корпус его работ в новых переводах. Роман «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов» и повести о Глассах можно смело считать духовным завещанием XX века грядущим столетиям.

---

— Не переваривает, значит? Очень интересно. — Сигара снова торчала у Зуи во рту. Он медленно повращал ее в пальцах, словно толкователь снов, которому всего не рассказали. Явно очень довольный. — Почему он вас не переваривает? — спросил он. — Без абсолютной искренности, вы же понимаете, руки у меня…

— Он меня не переваривает, потому что я хожу к нему на этот дурацкий семинар по религии и никак не могу заставить себя улыбнуться, когда он дает обаяния и оксфордства. Он у нас из Оксфорда по лендлизу или чего-то вроде, а на самом деле — старое самодовольное фуфло с такими непокорными густыми сединами. По-моему, он перед занятиями специально в туалет заходит и там их ерошит — вот честно. На свой предмет ему вообще наплевать. На свое «я» — нет. А на предмет — да. Что нормально само по себе — то есть, в общем, тут ничего странного, — но он вечно отпускает какие-то идиотские намеки, что, дескать, сам он — Реализованный Человек, и мы, детки, должны быть счастливы, что он живет в одной с нами стране. — Фрэнни скривилась. — Со смаком он только одно делает — когда не бахвалится то есть: поправляет, если кто-то скажет, что это санскрит, а это пали. Он просто знает, что я его не выношу! Видел бы ты, какие я ему рожи корчу, когда он не смотрит.

— А что он делал у бассейна?

— Вот в том-то и штука! Ничего! Абсолютно ничего! Стоял, улыбался и смотрел. Хуже всех.

Зуи, глядя на нее сквозь сигарный дым, бесстрастно произнес:

— Ты жутко выглядишь. Тебе известно?

Фрэнни уставилась на него.

— Мог бы все утро здесь проторчать и этого не говорить, — сказала она. Затем добавила многозначительно: — Только не нуди снова в такое прекрасное раннее утро. Пожалуйста, Зуи. Я не шучу, а?

— Никто не собирается нудить, дружок, — ответил Зуи тем же бесстрастным тоном. — Просто вышло так, что выглядишь ты жутко. Съела бы чего? Бесси говорит, у нее там есть куриный бульон, который…

— Если кто-нибудь еще хоть раз помянет куриный бульон…

Однако внимание Зуи отвлеклось. Он смотрел на омытый солнцем платок — там, где кашемир укрывал икры и лодыжки Фрэнни.

— Кто там? — спросил он. — Блумберг? — Зуи мягко потыкал пальцем в довольно крупный и причудливо подвижный комок под платком. — Блумберг? Это ты?

Комок шевельнулся. Теперь Фрэнни тоже смотрела на него.

— Не могу от него избавиться, — сказала она. — Он вдруг ни с того ни с сего совсем по мне с ума сходит.

Простимулированный пытливым перстом Зуи, Блумберг вдруг потянулся, затем стал медленно рыть тоннель наверх, к коленям Фрэнни. В тот миг, когда его непривлекательная голова вынырнула к солнцу, Фрэнни подхватила его под передние лапы и подняла на уровень интимного объятия.

— Доброе утро, дорогуша Блумберг! — сказала она и рьяно поцеловала его между глаз. Кот с отвращением моргнул. — Доброе утро, старый, жирный, вонючий котяра. Доброе, доброе, доброе утро! — Она одаривала его одним поцелуем за другим, от кота же ни единой волны взаимной нежности не поднялось. Он предпринял неумелую и довольно неистовую попытку добраться до ключицы Фрэнни. Очень крупный, серо-крапчатый «кастрат». — Какой нежный, а? — с восторгом произнесла Фрэнни. — Я никогда не видела, чтоб он так нежничал. — Она посмотрела на Зуи — вероятно, за подтверждением, — но лицо брата за сигарным облаком оставалось уклончиво. — Погладь его, Зуи! Посмотри, какой он милый. Погладь его.

Зуи вытянул руку и провел по выгнутой спине Блумберга — раз, два, — затем бросил, поднялся с кофейного столика и через всю комнату добрел к роялю. Тот боком, открытый настежь во всей своей черной «стайнуэевой» огромности, стоял против дивана, и табурет его располагался почти прямо напротив Фрэнни. Зуи сел на табурет — опасливо, — потом с очень откровенным интересом присмотрелся к нотам на пюпитре.

— У него столько блох, что даже не смешно, — сказала Фрэнни. Она немного посражалась с Блумбергом, пытаясь согнуть его в позу покорного ручного котика. — Вчера вечером я нашла на нем четырнадцать блох, только на одном боку. — Она могуче пригнула вниз ляжки Блумберга, после чего перевела взгляд на Зуи. — А как сценарий, кстати? — спросила она. — Его таки прислали вечером?

Зуи не ответил.

— Господи, — сказал он, не отводя глаз от нот на пюпитре. — Кто это вытащил? — Ноты были озаглавлены «Не надо быть гадюкой, крошка». На вид им стукнуло лет сорок. На обложке сепией воспроизводился портрет мистера и миссис Гласс. Мистер Гласс — в цилиндре и фраке, равно и миссис Гласс. Они довольно ослепительно щерились в камеру, оба подавались вперед, широко расставив ноги, и опирались на парадные трости.

— Что это? — спросила Фрэнни. — Мне не видно.

— Бесси и Лес. «Не надо быть гадюкой, крошка».

— А. — Фрэнни хихикнула. — Лес вчера вечером Воспоминал. Ради меня. Он считает, у меня болит живот. Из табурета все ноты до листика вытащил.

— Интересно знать, как мы после «Гадюки» заплутали в этих проклятых джунглях. Поди разберись.

— Не могу. Я пробовала, — ответила Фрэнни. — И как сценарий? Дошел? Ты сказал, как его… мистер Лесаж или как его там зовут, — должен был оставить сценарий у швейцара перед тем, как…

— Дошел, дошел, — сказал Зуи. — Мне об этом неохота. — Он вставил сигару в рот и правой рукой октавами в верхах заиграл мелодию песенки под названием «Кинкажу»,[206] которая, стоит отметить, завоевала и явно утратила популярность еще до рождения исполнителя. — Не только он дошел, — сказал Зуи, — но и где-то в час ночи сюда позвонил Дик Хесс, сразу после нашего скандальчика, и попросил, чтобы я с ним встретился и выпил, сволочь. Однако — в «Сан-Ремо».[207] Он открывает для себя Виллидж. Боже милостивый!

— Не лупи по клавишам, — сказала Фрэнни, не сводя с него глаз. — Раз ты там сидишь, я буду твоим режиссером. И первая моя режиссура вот: не лупи по клавишам.

— Во — первых, он знает, что я не пью. Во-вторых, он знает, что я родился в Нью-Йорке и атмосферу его не терплю, как мало что. В-третьих, он знает, что я живу, черт возьми, в семидесяти кварталах от Виллидж. И, в-четвертых, я три раза ему сказал, что я уже в пижаме и тапочках.

— Не лупи по клавишам, — срежиссировала Фрэнни, поглаживая Блумберга.

— Так нет же, подождать не могло. Ему во что бы то ни стало нужно было меня видеть. Очень важно. Без шуток, а? Будь хоть раз в жизни умницей, прыгай в такси и давай приезжай.

— И ты поехал? Крышкой тоже не хлопай. Это моя вторая…

— Ну само собой, поехал, как дебил! У меня никакой силы воли! — ответил Зуи. Он закрыл крышку — нетерпеливо, но не хлопнув. — У меня беда в том, что я не доверяю приезжим. И плевать, сколько они уже в Нью-Йорке живут. Всегда боюсь, что их машина собьет, где-нибудь отмутузят, пока они ищут армянский, допустим, ресторанчик на Второй авеню. Или еще какая чертовня. — Он угрюмо пустил струю сигарного дыма поверх «Не надо быть гадюкой, крошка». — В общем, я поехал, — сказал он. — И там сидел старина Дик. Такой унылый, такой тоскливый, у него было столько важных вестей, что подождать до сегодня он никак не мог. Сидел за столиком в джинсах и отвратном спортивном пиджаке. Беженец из Де-Мойна в Нью-Йорке. Я его чуть не убил, богом клянусь. Ночка дай боже. Я проторчал там два часа, а он мне рассказывал, какой я превосходный сукин сын и какое семейство гениальных психотиков и психопатов меня породило. А потом, когда закончил анализировать меня — и Дружка, и Симора в придачу, которых ни разу в жизни не встречал, — и зашел своим мозгом в тупик, где никак не мог решить, кем ему быть весь остаток ночи — какой-нибудь Колетт с кулаками или каким-нибудь недомерком Томасом Вулфом,[208] — вдруг вытаскивает из-под стола роскошный «дипломат» с монограммой и сует мне под руку этот новый сценарий в час длиной. — Зуи совершил в воздухе пасс, точно отмахиваясь от предмета обсуждения. Однако с табурета поднялся слишком уж беспокойно — по-настоящему отмахнуться не получилось. Сигара у него была во рту, руки — в задних карманах. — Столько лет я слушал, как Дружок распространяется об актерах, — сказал он. — Боже мой, сколько бы я ему наговорил о Знакомых Писателях. — Мгновенье он рассеянно постоял, затем бесцельно засуетился. Остановился у «Виктролы» 1920 года, безучастно воззрился на нее и смеху ради дважды гавкнул в раструб динамика. Фрэнни хихикнула, не сводя с Зуи глаз, но он нахмурился и двинулся дальше. У аквариума с тропическими рыбками, стоявшего на радиоприемнике «Фрешмэн» 1927 года, вдруг нагнулся и вынул сигару изо рта. Вгляделся в аквариум с безусловным интересом. — Все мои моллинезии вымирают, — сказал он. Машинально потянулся к коробочке с рыбьим кормом возле аквариума.