Памела Джонсон - Особый дар

• Название: Особый дар
• Автор: Памела Джонсон
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Современная проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0159-1

Когда и как приходит любовь и почему исчезает? Какие духовные силы удерживают ее и в какой миг, ослабев, отпускают? Человеку не дано этого знать, но он способен наблюдать и чувствовать. И тогда в рассказе тонко чувствующего наблюдателя простое описание событий предстает как психологический анализ характеров и ситуаций. И с обнаженной ясностью становится видно, как подтачивают и убивают любовь, даже самую сильную и преданную, безразличие, черствость и корысть.

Драматичность конфликтов, увлекательная интрига, точность психологических характеристик — все это есть в романах известной английской писательницы Памелы Хенсфорд Джонсон.

---

— Дора процветает, а? Не иначе как она раздобыла волшебную лампу — совсем как Аладдин из пантомимы. Стоит мне только заикнуться — хорошо бы, мол, иметь то-то или то-то, как она сразу же все покупает. Не скажу, чтобы мне такое дело было очень уж по душе, но ей это, по-видимому, доставляет удовольствие. Поговаривает даже о том, что я скоро смогу уйти на покой, если мне захочется. Но я сказал — нет, к чертям. Чем же тогда заняться такому человеку, как я?

Рождество они отпраздновали не роскошней обычного: миссис Робертс всегда любила этот праздник и умудрялась отложить деньги на покупку разных деликатесов. Но на этот раз у Тоби не было чувства, что он ее «объел начисто, не оставил ни кола, ни двора»[30].

Под Новый год он поехал на субботу и воскресенье в Кембридж: хотелось поддержать связь с друзьями.

К его приезду Боб и Рита уже обосновались на Ленсфилд-роуд, за католической церковью, теперь они занимали половину дома. Поначалу Тоби показалось, что у них все хорошо. Рита была весела; они держали au pair[31], молодую шведку, которая нянчила девочку, и у Риты были развязаны руки. Дом был убран со вкусом, пластиковые скатерки исчезли. Боб купил кое-какие изящные вещицы: хрустальные бокалы, два серебряных подсвечника, красивый столик-консоль. Как выяснилось, он стал разбираться в старине, и эти приобретения обошлись ему не слишком дорого. Подсвечники он купил в какой-то лавчонке на Рыночной площади.

— Грязные они были до ужаса, но в хороших руках любая вещь засверкает.

Потом он позвал Тоби посмотреть Эстеллу, ее сейчас как раз будут укладывать.

— Ну вот еще, Тоби помрет от скуки, — возразила Рита. Но Тоби пошел с ними.

Эстелла, только из ванночки, лежала на розовом полотенце у Ингрид на коленях и улыбалась им, словно солнце, показывая два зубика.

— Надо признать, она у нас не по возрасту смышленая, — объявила Рита, и в голосе у нее была нотка гордости.

— Скажешь тоже, — обиделся Боб. — Она же сущее чудо, черт подери.

— Вот хвастун! — И Рита рассыпалась игривым смешком.

Боб заблаговременно усвоил стиль жизни ученого мужа: перед обедом — белое вино в новых хрустальных бокалах, к обеду — неплохой кларет. Но сам обед был далеко не профессорский: запеченные в тесте куски говядины, а к ним соус, до того вязкий, что вилка прямо-таки стояла в нем. В обязанности Ингрид стряпня не входила, а Рита готовила кое-как. Шведка, простоватого вида девушка, обедала с ними вместе, она не поднимала глаз и упорно молчала, видимо не уверенная в своем английском.

Наконец обед был закончен и Ингрид поднялась к себе в комнату заниматься; вот тут-то, за кофе Рита вдруг спросила:

— А где же ваш приятель? Давно не видела его постной физиономии.

— Ты это о ком? — спросил Тоби, хотя прекрасно понимал, про кого она спрашивает.

— Об Эйдриане, о ком же еще? Он у нас сто лет не показывался.

— И у меня тоже. По-моему, он вообще уединился и ото всех скрывается.

— Рассказывай, рассказывай! Когда увидишь его, можешь передать, что мы по нем скучаем. Живчиком его не назовешь, но он действует на меня как-то успокаивающе, правда, Боб?

Боб промолчал.

Тоби решил, что Боб сейчас и сам попытается скрыться — удерет в лабораторию, но тот не уходил. В последнее время он приглядывал за Ритой — видимо, не столько из любви, сколько от беспокойства.

— Эйдриану надо было пойти на телевидение, я ему сколько раз говорила.

— Вот уж что нужно ему меньше всего, — возразил Тоби. — Он хочет тихой, уединенной жизни.

— А я — нет, — внезапно рассердилась Рита, — но мне все равно ее навязали. Даже на танцы нельзя сходить: Боб их ненавидит, а уж если пойдет танцевать, все ноги мне отдавит.

— Раз так, не заставляй меня, — сказал Боб. Голос его прозвучал добродушно, но в нем была тревога.

— И раза три в неделю он обедает в колледже, — гнула свое Рита. — Весело мне живется, как ты считаешь?

А Тоби размышлял над тем, до чего непохожа эта женщина на то робкое юное создание, каким она была в день свадьбы. Насколько прочен этот брак, и вообще, остался бы Боб с нею, если б не ребенок? Интересуется Рита одним только Эйдрианом или другими мужчинами тоже? Наверное, нет. Она прямо помешалась на нем. А заполучить Эйдриана ей не удастся, пусть и не мечтает.

— Послушаем-ка мы пластинки, — сказала Рита, — а то девчонка опять ревет. С меня ее воплей на сегодня хватит.

— Не беспокойся, Ингрид с ней сладит.

— Бедняга Ингрид.

Тоби чувствовал, что Рита становится ему отвратительна. Редко кто вызывал у него такое отвращение. Обычно он людям симпатизировал и добивался ответной симпатии.

Против ожидания она поставила не свой любимый рок-н-ролл, а подобрала пластинки на вкус Боба. А тот чувствовал музыку, хоть и не был ее знатоком. Вивальди, увертюра к «Мейстерзингерам», половецкие пляски из «Князя Игоря». Боб слушал и явно успокаивался. Лаборатория, музыка, дочка — все это заполнит его жизнь.

Когда Тоби собрался уходить, Рита вдруг стала с ним ласковее.

— До чего приятно было тебя повидать. Почему ты появляешься так редко? Поверь, я рада, когда к нам приходят. А то, понимаешь, все одна и одна. — Лицо у Боба вновь стало раздраженное. — Я ничего не говорю, квартира у нас вполне сносная. Но Ингрид — это же не компания. Иной раз заглянет мама, когда улучит минутку, или папа, если он не на дежурстве. Но время тянется так медленно, — вдруг добавила она совершенно другим тоном: задумчиво, грустно, склонив голову набок. — Кстати, как там Мейзи?

— Еще не вернулась. Но должна скоро приехать.

— А где она?

— На Багамских островах.

— Подумать только, до чего здорово быть богатым, а? Как бы мне хотелось совершить кругосветное путешествие.

— Когда меня возьмут в колледж, мы с тобой поездим, — сказал Боб. — Жди и не теряй надежды.

На прощание Рита поцеловала Тоби в щеку. А он твердо решил впредь от ее приглашений уклоняться.

На следующей неделе он получил письмо от Эдуарда Крейна: во вторник состоится премьера его новой пьесы. В письмо были вложены два билета.

«Хотите приходите, хотите — нет. Боюсь, что пьеса быстро „пройдет“, как вы однажды выразились, на репетициях все время что-нибудь не ладилось. Но если у вас есть желание побывать на премьере не слишком удачной — милости прошу: возможно, она вас позабавит. Может быть, вы и ваша спутница (или спутник) согласитесь потом поужинать со мной. У меня нет никакого желания обходить после спектакля артистические уборные, и я всегда стараюсь удрать с банкета, который устраивают после премьеры, особенно если он предвещает, что в скором времени по пьесе будут справляться поминки».

Тоби принял приглашение и письменно поблагодарил Крейна. Сходить на спектакль все-таки стоит, решил он и позвонил Мейзи — хотел позвать ее с собою, но она еще не вернулась. В чем дело, почему ее поездка так затягивается? Может, пригласить Клэр? Нет, как бы это не вызвало у Эдуарда подозрение. Уж очень у него тонкое чутье, чересчур тонкое. И потом, Тоби не забыл их разговора в линтонской пивной.

Как раз в это время на горизонте вновь появился Эйдриан, он сказал, что охотно составит Тоби компанию. Ни один из друзей никогда не бывал на премьере. Новая пьеса Крейна — называлась она «Чародейки» — была, как и предыдущая, написана на историческом материале: культ ведьм при дворе Элинор, герцогини Глостерской. Публика была весьма изысканная, во всяком случае в партере. Эдуард сидел в первом ряду бельэтажа, он не подошел к молодым людям, а лишь помахал им рукой.

Едва поднялся занавес, они почувствовали неладное: не то чтобы дело было совсем плохо, но можно было заранее предсказать, что особого успеха пьеса иметь не будет, а если какой-то успех на ее долю и выпадет, то лишь благодаря популярности автора. Тоби и Эйдриану неприятно было сознавать, что настроение зрительного зала действует на них заражающе, ведь им самим пьеса нравилась и так хотелось восторгаться ею. В антракте друзья вышли покурить, пить они ничего не стали — цены в театральном буфете были недоступные. Эдуард не показывался.

Они обратили внимание на то, что зрители ни единым словом не упоминают о пьесе. Говорят о чем угодно, только не о ней. Мимо то и дело проходили разные знаменитости, чьи лица были им знакомы по телепередачам и снимкам в газетах, и это произвело на молодых людей большое впечатление. Впрочем, знаменитости в своих разговорах тоже не упоминали о пьесе. Тоби и Эйдриан стали опасаться, что публика примет спектакль с откровенной враждебностью. Но нет. Зал держался вполне корректно. Занавес поднимали пять раз. Раздавались возгласы: «Автора!» — однако Эдуард Крейн, разумеется, не выходил, теперь это уже было не принято. Но когда толпа поплыла к выходу, Крейн появился в зале: он искал их.

— Ну что ж, — сказал он, — рецензии в завтрашних газетах будут вежливые, и только, а этого, конечно, маловато. Пойдемте-ка через сцену. Так мы выберемся отсюда быстрее.