Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.3. Дружба

• Название: Собрание сочинений. Т.3. Дружба
• Автор: Антонина Коптяева
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: О войне
• Год: 1973

Роман «Дружба» рассказывает о героической работе советских хирургов в период Сталинградской битвы.

---

Руки Варвары цепко держали крохотное, барахтающееся существо, которое она, сидя на корточках, подставляла под струю тепловатой воды. Потом Лина подала ей вместо полотенца кофту матери. Варвара вытерла ребенка, поискала взглядом, во что бы его завернуть, и нашла: из всех углов передавали дары — кто ситцевый платок, кто нижнюю юбку, кто нательную рубаху.

— Возьмите совсем мою скатерку, — раздобрилась Паручиха, вспомнив последний день, проведенный с мужем, ласки его, заботу и наказы — на случай, если почувствует она себя в тягости, не ходить ни к бабкам, ни к докторам: «Вернусь с фронта, порадуюсь».

Не пришлось солдату вернуться, и не вернется уже никогда.

— Возьмите совсем, — повторила Паручиха. — Выстирать, да ребенку заместо одеяльца. Давайте я ее постираю сама.

И Варя краем глаза увидела, как Фирсова передала женщине свернутую комком льняную скатерть.

— Что ты вырываешься? Ну что ты кричишь? — тихонечко приговаривала Варвара, пряча под пеленку непослушные ручки. — Пальчики-то какие крошечные!

— Где купили? — весело спросил подошедший со своими бойцами старшина, обласкав взглядом хорошенькую девушку, которая держала ребенка на руках.

Варвара молча кивнула в угол, где все еще суетились женщины и что-то делала Фирсова.

— Скажи пожалуйста! Такая война идет страшенная — и вдруг ребенок родился под самым боем! — заметил старшина с выражением живейшего участия.

Он всмотрелся в красненькое личико новой сталинградки и неожиданно погрустнел.

— Придется на армейское довольствие зачислить, — сказал он серьезно. — У нее-то паек есть уже, а мамаше надо что-нибудь подкинуть: консервов там, крупы, матрац принести. Ковалев, слетай за матрацем, чего она на голой земле лежит!

12

— Как мы тут? Пригрелись? — спросила сияющая Лина, подходя к Варваре. — Славненькая, правда? Вот бы нам с Сенечкой такую! — добавила она, не стесняясь незнакомых бойцов, вытянув пухлые губы, почмокала ими, поагукала возбужденно, весело: — Правда, большое событие произошло! Правда, праздничное что-то, будто солнышко заглянуло в подвал! А гремит-то как над нами. — Она прислушалась, затем оглянула просветлевшие лица людей и сказала с еще большим душевным подъемом: — Давайте назовем девочку Викторией. Ви-кто-рия! — повторила она, отвечая на взгляд Наташи и вывела пальцем в воздухе большие буквы.

— Очень хорошо! Только спроси у матери, согласна ли.

— Не нашенское имя-то? — ответила та слабым еще голосом.

— Виктория — значит победа! — громко объяснила Лариса, которую тоже радовали благополучно окончившиеся роды и то общее сочувствие, которым были окружены мать и ребенок. Так изболелось сердце женщины-хирурга в постоянной борьбе с жестокой травмой военного времени, что появление крошечного, но целенького человечка, которому она помогла явиться на свет, просто осчастливило ее.

— Победа! Это хорошо соответствует!.. — поддержал предложение Лины старшина.

— Ну-ка, где она, наша Победа? — сказал часом позднее Иван Иванович, входя в подвал вслед за Ковалевым, принесшим за плечом сумку с продуктами и матрац, набитый так туго, что боец тащил его в обнимку, едва сомкнув руки в обхвате, верхняя часть матраца была продрана осколком, и оттуда свисали клочки сена.

— Удивительно: уже по всему берегу известно — родилась девочка, назвали Победой! — говорил Аржанов.

Доктор зашел в подвал, повинуясь тому же чувству, которое двигало солдатом, «летавшим» за матрацем для роженицы, которое владело сейчас девчатами, Фирсовой, жителями подвала. Над кромкой берега звенели осколки, свистели пули. Это уже стало обыденностью. А здесь свершилось необычное, светлое, и всех как-то потянуло сюда. Но, едва ступив через порог, Иван Иванович увидел Фирсову. Несмелая радость и почти юношеское волнение охватили его. Лариса и девушки сидели тесной группой и отлично пели знакомую, грустную песню. Припев откликался хором по углам подвала.

Далека ты, путь-дорога…
Выйди, милая моя,
Мы простимся с тобой у порога,
И, быть может, навсегда…

Только Наташа молчала, обводя взглядом лица поющих, силилась уловить мотив, приоткрывала рот, шевелила губами, но запеть не решалась.

Жаркою страстью пылаю,
Сердцу тревожно в груди.
Кто ты? Тебя я не знаю,
Но наша любовь впереди.

Грусть песни сразу околдовала Аржанова, Все пели серьезно, с чувством. Может быть, в самом деле навсегда распростились, но ждали, но верили: «Любовь впереди», — как верил и ждал Иван Иванович. Он посмотрел снова на Ларису. Она сидела, привалясь к соседке, запрокинув голову, отчего выгнулась гладкая шея, нежно охваченная белым подворотничком — единственная роскошь, которую можно было себе позволить, — и пела, глядя куда-то в пространство черными в сумраке глазами. Иван Иванович стоял и не мог оторвать взгляда от лица молодой женщины, от рук, которыми она обнимала плечи Лины, полулежавшей на ее коленях. Потом он встряхнулся, подошел к роженице, привычным, почти машинальным движением взял ее руку — проверить пульс. Пульс был ровный, хорошего наполнения, и доктор неожиданно улыбнулся — забытым, милым повеяло на него: нормальные роды, здоровая мать… Как это приятно!

— Иван Иванович! Подсаживайтесь к нам! — услышал он голос Варвары и только тогда увидел ее в живом венке на полу подвала.

— Где Виктория? — спросил он, наблюдая, как женщины начали уминать принесенный матрац и, смеясь, вытаскивали из него излишек сена.

— Мы ее отдали на воспитание. — Лина шутливо кивнула на женщину, окутанную клетчатым платком, под которым Виктория-Победа скрывалась, точно в шалашике. — Эта тетушка сначала ворчала на мамашу, что ей, видите ли, приспичило не вовремя… Ну чего ты меня толкаешь, Варя, я правду говорю! Да, ворчала! А теперь завладела нашим ребенком и не отдает его даже матери. «Пусть, дескать, она окрепнет. Дескать, у меня под шалью теплее всего».

— Ворчала? — Иван Иванович, улыбаясь, присел рядом с девчатами на чей-то сундучок.

— Еще как! Особенно фыркал вон тот гражданин. Но все так обрадовались, когда родилась девочка, что ему стыдно стало, и он подарил «на зубок» брелоки от карманных часов. То-то они нужны Витусе!.. Знаете, люди сразу ожили. Вот я говорила девчатам: произошло у нас большое, праздничное событие…

— А разве нет? — Иван Иванович снова посмотрел на Ларису. — Самое большое событие произошло сегодня здесь. Недаром сейчас об этом говорят по всему берегу. Красноармеец ходил за матрацем, а молва бежала впереди него. На складе он узнал, что ребенка назвали Викторией…

Аржанов замолчал: ему вспомнилось подразделение сибирской дивизии Батюка, которое он видел утром в минуту затишья по дороге в госпиталь. Бойцы шли с переправы на передовую, к Мамаеву кургану… Ветер, тянувший вдоль берега, отгибал полы их шинелей, относил в сторону пыль, взбитую тяжелыми сапогами.

Хха-хха! Хха-хха! — как будто вздыхала земля, покорно откликаясь на шаг растянувшейся колонны. Лица солдат, обветренные и обожженные солнцем, раскраснелись, руки набрякли… Хирург смотрел на них, хмурых, целеустремленных, и всем существом ощущал жаркую силу проходивших мимо него молодых сибиряков. Сколько утраченного женского счастья, сколько неизведанных радостей, волнений, невыплаканных слез, сколько нерожденных детей осталось за чертой, которую переступали солдаты!

— Слушаем, Иван Иванович! — поторопила Лина.

— Я хотел сказать: самое важное событие в настоящей человеческой жизни — рождение ребенка. Доброе отношение всех людей, далеко не счастливых сейчас, к женщине-матери, которая родила здесь, в подвале, показывает нашу силу, нашу моральную стойкость. Вот что внушает веру в победу. И мы должны победить!

— Как же я не посочувствую матери, ежели я сама мать! — сказала Паручиха, которая слушала доктора с жадным вниманием. — Ни мужа возле нее, ни родных… А ведь был кто-то… Как и возле меня был. — В горле Паручихи что-то странно булькнуло, шея ее расширилась, но женщина справилась с жестокой судорогой, остановившей ее дыхание. — Ежели мне теперь суждено одной век коротать со своими детишками, без заботы мужской, безо всякой бабьей радости, то разве можно мне от людей отгораживаться?!

13

Проводив доктора, девушки уснули на одной подостланной шинели, сбившись в кучу, словно кутята. Тут же пристроилась Лариса. Больше площади для них не нашлось, но на это никто не жаловался. Спать теперь в одиночку было страшно. Когда так случалось, Варвара закрывала глаза с ощущением обреченности. Вместе с другими куда легче… И кажется, нет дороже людей, шевелящихся рядом.

«От меня немножечко, от нее немножечко, и как-то теплее!» — подумала девушка, прикрывая на всякий случай свободной рукой голову Лины, примостившейся между нею и Наташей.