Александра Йорк - На перепутье

• Название: На перепутье
• Автор: Александра Йорк
• Издательство: Мир книги
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-486-01168-9

«Для меня искусство и секс — две самые священные вещи в мире» — таково кредо сероглазой красавицы Тары, американки греческого происхождения, молодого археолога, готовой ради очередной бронзовой статуэтки I века нырять в самые опасные океанские бездны. Археология для Тары — всепоглощающая страсть. Но не только здесь, в мире неотразимых древнегреческих атлетов и бесстрашных мифических героев, есть образы, достойные ее любви. Димитриос — знаменитый греческий археолог. Леон — известный скульптор-модернист. Оба максимально близки к идеалу. Проблема в том, кого из них выбрать? И как достойно выпутаться из опасного любовного треугольника, в который попалась эта дерзкая Богиня искусств?..

---

Ее глаза сверкнули опасным блеском зверька, попавшего в ловушку. Она была в такой ярости, что боялась заговорить.

Леон повернулся к ней. В нем снова вспыхнул гнев, он повысил голос:

— Я же сказал тебе: мое прошлое осталось в прошлом, я уже ничего не могу изменить. Кем я тогда был — это только в памяти. Такой, как я сейчас, я принадлежу тебе.

— Леон, когда же твое прошлое так волшебно закончилось? — еле слышно спросила она.

— Когда я встретил тебя. Ты это хотела услышать? Да! Я многие годы спал с кем попало, с Эйдрией, с Блэр, с кем угодно. Но после твоего появления в моей жизни я не спал ни с кем.

— Леон, мы познакомились в августе. Сейчас декабрь. Всего четыре месяца. — У нее появилось странное ощущение: то ли она заболела, то ли вывалялась в грязи. — Искусство и секс. Ты унизил и то и другое. Когда я увидела твое искусство, я должна была догадаться и о другом. Это моя всегдашняя проблема — видеть во всем только хорошее и двигаться слишком быстро. Я сама во всем виновата.

Такси остановилось на красный свет. Леон не успел понять, что происходит, как сиденье рядом с ним опустело. Дверца была открыта, а ее шаги уже поглотила темнота, в которой она скрылась.

Глава двадцать третья

— Так рано занимаешься домашним заданием?

— Вроде того.

— Не возражаешь, если я с тобой посижу?

— Да нет.

Ники со стуком поставил на пол деревянный овал, который держал в руках, склонился над ним и принялся зачищать его поверхность наждачной бумагой.

Кэлли задумчиво смотрела на улицу. Скорее всего, сегодня лимузин не появится. Готарды и их друзья теперь редко заглядывают в их ресторан по субботам и воскресеньям. С тех пор как о ресторане упомянули в «Нью-Йорк Мэгазин», они появлялись неожиданно, чаще в середине недели. «Интересно, — подумала Кэлли, — чем богатые люди занимаются в выходные?» Большинство из тех, кого она знала, выбирались в свет только в выходные. Для таких людей, как Готарды, поход в их скромный ресторан вряд ли мог считаться выходом в свет. Почему же они к ним приходят? Из-за хорошей еды? Даже она вынуждена признать, что ее отец и мать великолепные кулинары.

Ники заговорил, не поднимая головы от работы:

— Сегодня папа освободил меня от работы в ресторане, чтобы я мог поехать с Дориной в Массачусетс в музей, который когда-то был имением знаменитого художника девятнадцатого века. Ей нужно осмотреть некоторые картины из его коллекции. Леон тоже едет. Дорина позволила мне пригласить его. Ей нравится Леон, несмотря на его искусство. Мне он тоже нравится.

— Таре он больше не нравится. Вчера она уехала в Грецию и даже не попрощалась с ним перед отъездом. А накануне ночью я слышала, она плакала.

— Она видела его работы. Папа мне рассказал. Послушай, а ты не хочешь завтра с нами поехать? Выберешься отсюда хоть ненадолго. В горах так красиво. Я знаю, ты все еще зла на папу за то, что он тебя уволил и не позволяет встречаться с Готардами и их друзьями.

— Нет, я не поеду. Ты станешь думать, что я бегаю за Леоном, хотя он уже больше не нужен Таре.

— Нет, не стану. И ты меня прости, что я ударил тебя в тот день. Я не имел на это права. Папа никогда тебя не бил, даже когда ты была маленькой. Мне ужасно жаль. Я понимаю, это слабое оправдание, но я тогда был очень расстроен тем обсуждением. Понимаешь, я со своими работами довольно уязвим.

— Ты ни о чем думать не можешь, кроме своих работ.

— Ну допустим, а о чем думаешь ты?

— Я хочу стать богатой. Как Готарды. Такой же богатой. До того как Тара порекомендовала им наш ресторан, я видела таких людей только на фотографиях в журналах. Но стоило мне с ними поближе познакомиться, как папа все испортил. Кто знает, может быть, знакомство с такими людьми поможет мне найти хорошую работу или встретить подходящего парня. Связи — это все. Без них ничего не добьешься. Дело не в том, что ты знаешь, а в том, кого ты знаешь. На твоем месте я бы воспользовалась Леоном, чтобы завести связи в мире искусства.

— Леон уже пообещал мне привести в студию своего дилера, чтобы он взглянул на мои картины. И еще на скульптуру, потому что, по его словам, абстрактные вещи лучше продаются. Особенно корпорациям. Вот почему я спешу закончить эту вещь дома. Не хочу, чтобы Дорина знала, что Леон собирается мне помочь.

— И когда Леон сделал тебе это щедрое предложение?

— Он позвонил мне пару дней назад. Тогда я и решил попросить Дорину пригласить его на сегодня. Ведь хотя он и абстракционист, он учился рисунку и реализму. Интересно будет послушать, что он думает о скульптурах девятнадцатого века. — Ники перестал шкурить дерево и взглянул на сестру. Она снова смотрела в окно и жевала кончик карандаша. В глазах ее снова появилась хитринка. Он ненавидел это самодовольное выражение на ее лице. Ведь она такая хорошенькая! Почему у нее вечно недовольное выражение лица? — Почему ты меня спросила, когда Леон предложил мне свою помощь? — подозрительно спросил Ники.

Кэлли подышала на стекло и ластиком на конце карандаша нарисовала на нем сердце.

— Потому. Это вовсе не совпадение — он позвонил после того, как Тара увидела его работы.

— Какое это имеет значение? Он вообще впервые увидел мои картины неделю назад. Что ты имеешь в виду, Кэлли?

Кэлли ладонью стерла сердце со стекла и повернулась к брату все с тем же хитрым выражением на лице.

— Только то, что Таре явно не понравилось его абстрактное искусство, иначе бы она не рыдала в своей комнате. А Леон позвонил тебе на следующий день и сказал, что поможет тебе с твоими работами, особенно с абстрактными.

Ники поднял свою деревянную скульптуру.

— У тебя подозрительный умишко, не находишь?

— Угу. Знаю.

Он молча направился к двери. Кэлли пожала плечами и снова повернулась к окну.

* * *

Когда они ехали по длинной грязной дороге, ведущей в глубину Беркшира, Леону казалось, что они попали в одну из картин Дорины. Все трое молчали, и Леон уже начал жалеть, что вообще согласился поехать. Но другая часть его сознания знала, зачем он поехал. Он позвонил Ники только с одной целью: сохранить канал связи с Тарой. Вот и все. Но, услышав голос Ники, сообразил: ему требуется что-то большее. Вот почему он сидит сейчас в старом пикапе вместе с Дориной и Ники.

Ники откинулся на сиденье и уставился в потолок. Леону внезапно захотелось защитить юношу. Он сообразил: ему было столько же лет, сколько сейчас Ники, когда он решил, каким искусством ему заниматься. Для него выбор был ясен, но для Ники он явно мучителен. Сейчас Ники мог пойти по его, Леона, пути или следовать за Дориной. Но нельзя идти двумя путями сразу, ни один художник не может одновременно принять обе стороны.

Когда они добрались до широко раскинувшегося имения, Дорина оставила их наедине, сказав, что у нее есть работа в особняке. Ники, все еще в раздумьях, молча шел рядом с Леоном к тому, что когда-то было студией скульптора. Доброжелательный гид начал рассказывать им о жизни и творчестве художника, о котором Леон не знал ничего, кроме того, что он был автором Мемориала Линкольна в Вашингтоне.

Заскучав, Леон принялся бродить сам по себе, небрежно разглядывая большое количество гипсовых слепков. Он невольно отмечал: работы умершего мастера казались на удивление свежими и «американскими», в отличие от других работ такого рода. Хотя, честно говоря, за исключением слишком уж известных вещей, он вообще не знал американскую скульптуру девятнадцатого века. Это искусство из другого, более невинного времени не имело никакого отношения к современной жизни. Но здесь во всех работах чувствовалось ощущение модерна.

Некоторые фигуры были задрапированы, на других имелись своеобразные доспехи, и все же ощущалось стремление автора не скрыть, а показать обнаженную натуру. По сути, они все были обнаженными. Мастерство, безусловно, относилось к другому веку. Мало кто сегодня мог продемонстрировать такие технические способности. Разве что, если быть честным, Дорина в своих картинах. Впрочем, он не следил за современными реалистическими работами, так что откуда ему знать? Все, что попадалось ему на глаза, было мелким, сделанным на продажу, лишенным таланта и техники. Рисунки же скульптора, развешенные по стенам студии, были очень хороши. «Хотя в искусстве рисования, — решил Леон, — Дорина не менее великолепна». И опять же, справедливости ради надо признать, то, что сказала она насчет неумения современных художников рисовать, даже если они придерживаются реалистического направления, — абсолютная правда.

Леон оказался в холле перед основным рабочим помещением. Там стояло что-то, накрытое брезентом. Гид и Ники вошли за ним.

— Эта фигура Андромеды. Скульптор умер, не успев завершить, — поведала молодая женщина. Она сдернула брезент, и они увидели обнаженную мраморную женскую фигуру почти в натуральную величину. Никаких драпировок и никаких доспехов. Женщина, прогнувшись, лежала на спине.