Варлаам Рыжаков - Капка

• Название: Капка
• Автор: Варлаам Рыжаков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

А если бы с папой был дядя Афанасий?

Я на миг увидела наш овраг. Папа лежит кверху лицом. К нему подходят немцы, с автоматами, с ножами.

Я стиснула зубами край одеяла.

Предатель.

- Капа, ты не спишь?

- Нет, мама.

- Чего это в лесу произошло?

- Я не знаю, мам.

- Как не знаешь?

- Не знаю.

- Афанасий давеча прибежал из лесу и орет на всю деревню: убийца, убийца! Капа видела.

- Я ничего, мам, не видела.

- Я так и подумала: болтает. Совсем, господи прости меня, спятил.

Я съежилась и зарылась головой в подушку.

Нет, мамочка, не спятил. Испугался. И в тот раз, когда папа рассказывал, он быстро ушел от нас. Ушел расстроенный, хмурый.

А Шурка? Может, и он такой же?

Нет. Нет-нет. Шурка не выдаст товарища. Когда они с Колькой спалили сарай, он написал Колькиным родителям записку. Написал, что он один виноват.

Шурка не такой. Мама говорила, что дядя Афанасий в парнях был тихий, робкий. А Шурка смелый, отчаянный.

А вдруг... Ведь он любит отца. Нет. Он любит отца за то, что он был партизаном.

Партизаном...

- Эх, Шурка, Шурка...

- Кап... Ты что, дочка?

Я не отозвалась, притворилась спящей.

- Бредит. Неужто и впрямь в лесу что случилось?

Заскрипела кровать. Шлепая босыми ногами по полу, мама прошла на кухню. Попила воды, легла, успокоилась.

Не спит. О телятах думает. Найдем ли мы их завтра? Мама сказала найдем. А сама не спит.

А если Шурка узнает про отца?.. О... Он бешеный. А узнает он обязательно, у нас в деревне ничего не утаишь. Что тогда будет? Шурка... Он ни за что не останется в деревне. В разведчики готовится. Руку иголкой протыкает, немецкий учит.

Он убежит. И я бы убежала. Позор-то какой... Позор...

Но я, Шурка, все равно буду тебя любить. Что, ты виноват, что ли? Ни крошечки.

А если мама выйдет замуж за дядю Еремея, как мы его звать будем? Я зажмурилась.

Дядя Еремей в нашем доме. Большой, угрюмый. Ходит, задевает головой за матицу. Половицы скрипят. В доме тесно, хмуро.

Я улыбнулась.

Папа был легкий. Хоть и хворый, а веселый. С ним в доме было и светло и уютно.

Не поженятся они.

Нам и так хорошо. Нам... А ему?

Вот не было бы у меня никого-никого. Ни мамы, ни Нюрки, ни Сергуньки с Мишкой...

Я долго всматривалась в темноту и неожиданно для себя спросила:

- Мам, а ежели бы дядя Еремей снова посватался, ты бы поженилась с ним?

Мама тихо ответила:

- Ни к чему все это, дочка. Не надо об этом.

И глубоко вздохнула. И я вздохнула.

Шурка вечерами больше не приглашает меня прогуляться вдвоем по улице. Один разочек пригласил, а больше нет. Не соскучился, видно, он по мне, пока я была в пионерском лагере.

И Колька ко мне не подходит. Некогда Кольке, они с отцом на тракторе до глубокой ночи в поле. Колька загорел и похудел. И не удивительно. Я ложусь спать, а их трактор еще шумит, а утром, когда мы выгоняем стадо, Колька с отцом уже на тракторе катаются по полю. Чумазый Колька, а руки страх глядеть. Говорит, не отмываются, в кожу, говорит, мазут впитался.

Ничего, за зиму отчистятся.

А еще Колька ко мне не подходит - Шурки боится. Избил его Шурка. Избил за то, что мы с Колькой однажды в воскресенье вечером на озеро на рыбалку ходили.

Шальной. Разыскал нас. Меня домой прогнал, а Кольку избил. А сам не догадывается, глупый, что я и на гулянье-то хожу только ради него. И пляшу и пою для него. Все видят, а он не видит.

Плохо быть девчонкой.

Жди, когда к тебе подойдут. Гадай: подойдет, не подойдет. Мучайся, томись, а сама подойти не смей.

Стоят девчонки на гулянье табунком в сторонке и тайно соревнуются между собой. Ревниво переглядываются, злословят в душе, завидуют.

А мальчишки... Рванет Шурка гармонь, запоют они озорные частушки и уйдут в соседнее село.

Будто там им веселее, будто там девчонки лучше, будто там их медом кормят.

К Розке, как и прошлый год, из города дачники приехали. Ее двоюродные сестры: Алка да Галка. Обе в модных сарафанах, прически - загляденье. Алка еще ничего. Она постарше Розки и лицом шадривая, а Галка нам ровесница и уж очень красивая. Как нарисованная.

На гулянье они пока не ходят, у мазанки сидят. А вот погоди, пойдут. Чего им делать-то? Днем станут спать до обеда, затем у пруда нагишом валяться - загорать, а ночью гулять до рассвета.

Влюбится мой Шурка. Ой, боюсь, влюбится! Он вертлявый.

Предатель.

Я вздрогнула. Нет, Шурк, я не о том, ты за отца не ответчик. Я потому, что у нас с тобой уговор был. Помнишь? Ни с кем не дружить. Тебе с девчонками, мне - с мальчишками. Держи свое слово.

И почто они повадились в нашу деревню? Словно валяться голым другого места нет. Ехали бы в лагерь.

Ну ничего. Через несколько дней начнется сенокос, и Шурка - он на лошади работает - на две недели уедет в луга.

Хорошо бы и мне уехать в луга. Только вряд ли отпустит мама. Я повернулась на бок, светает уже. Попрошусь. Не утром, а когда пропавших телят найдем. Она подобреет.

Я закрыла глаза. Задремала... Смотрю, телята. Все три. Дядя Еремей их гонит. Молодой, веселый, улыбается, говорит: "Твой Шурка - парень ничего, толковый..."

Проснулась. Мама.

- Пора, дочка.

* * *

Сон в руку оказался. Дядя Еремей нашел наших телят. И был он такой же, как во сне, веселый. Сидел у порубки на толстом пне, смотрел на мамину радость и улыбался.

Я подбежала к нему, обняла его.

Он смутился:

- То не я, - и погладил лежащую рядом собаку.

Цыган лениво поднялся, обнюхал меня, лизнул мою руку и снова лег к ногам хозяина.

Дядя Еремей заговорщически подмигнул мне:

- Узнал. Он друзей сразу распознает.

Я посмотрела на маму и вдруг сказала:

- Мам, а можно мне на сенокос?

- Ты что, дочка, а пасти?

- У-у, Капа, какая хитрая, - насупилась Нюрка.

- И не думай.

- И не думай, - повторила Нюрка. - Мы, что ли, опять с мамой вдвоем?

Я помрачнела, мне было обидно.

- Да, - крякнул дядя Еремей.

- Не могу я, Еремей Николаевич, - оправдывалась мама.

- Отпусти. Вишь, как девчонке хочется!

- Да ты что, смеешься?!

- Нет, зачем же. Я замену тебе дам. Получше.

Дядя Еремей наклонился, ласково потрепал лохматую голову Цыгана.

- Вот этой собаке цены нет. Я ее выменял у вередеевского пастуха на стог сена. Он, когда отдавал, плакал.

Дядя Еремей посидел, подумал.

- Ну как, отпустишь?

Мама шутя махнула рукой:

- Сбежит от меня твой пастух.

- Не сбежит. Он у меня умница.

Дядя Еремей встал, подошел к маме, взял ее за руку.

- Цыган, хозяйка.

Собака покорно легла у маминых ног.

- Цыган, пас!

Собака вздрогнула и широкими скачками побежала к стаду. За минуту собрала телят в тесный табун, легла в стороне на бугор. Восхищенная Нюрка кинулась к Цыгану, села возле него, залебезила, крикнула маме:

- Отпусти ее, мам!

Вместо мамы ответил дядя Еремей:

- Поезжай. Я помню, в детстве сенокос для меня был праздником. Тяжелым, но счастливым, светлым праздником.

Я радостно закружилась.

Сенокос. Травяной дурман. Душистые шалаши. Общеколхозный обед. Вечерами костры, игры, шутки, смех. Я еду, Шурка, еду, еду! И сникла. Прильнула к дереву. Из леса на порубку вынырнула высокая, сгорбленная фигура дяди Афанасия. Собака затявкала. Нюрка подбежала к нам.

- Все бродит, сердешный, - проговорила мама. - Все ищет.

- А чего он ищет, мам? - прошептала Нюрка и подняла спрашивающие глаза к дяде Еремею.

Я затаила дыхание.

Что он скажет?

Дядя Еремей дружелюбно посмотрел на меня, улыбнулся:

- Кто его знает. С дурака спрос, что с гумна покос.

Достал из кармана папиросу, прикурил, старательно заплевал спичечный огарок, взглянул из-под ладони на солнце, сказал:

- Однако я припозднился.

И ушел.

В воскресенье я готовилась к сенокосу. Мама отпустила меня. Пасти с собакой легко.

Правильно говорил дядя Еремей - Цыган умница. И знает пастушье дело лучше нас троих. Телята боятся его и слушаются, от него не убежишь. Рыжий блудня попробовал - Цыган так надрал ему хвост, что с тех пор он как шелковый, на край табуна не выходит, в середине пасется, а как гавкнет Цыган - вздрагивает.

А Нюрка... Нюрка души не чаяла в Цыгане. Делилась с ним каждым куском хлеба. Мыла его в озере, старым гребнем расчесывала его длинную шерсть, играла с ним в прятки. И как только не ласкала его!..

Зато в полдень, когда Нюрка, разморенная жарой, утомленная, засыпала под деревом в холодке, Цыган чутко сторожил ее. И даже, как человек, осторожно спугивал с ее лица мух своим шершавым черным носом.

И вообще Цыган в нашей семье стал общим любимцем.

Мишка с Сергунькой в ясли по утрам уходили со слезами - все просились в лес: пасти с Цыганом стадо.

Я сходила к плотнику дяде Степану, получила новые грабли, сухие, легкие.

Погладила свое любимое коричневое в белый горошек платье, надела его. Повязала мамину, она разрешила мне, шелковую косынку. Долго стояла перед зеркалом, прихорашивалась.