Памела Джонсон - Решающее лето

• Название: Решающее лето
• Автор: Памела Джонсон
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0159-1

Когда и как приходит любовь и почему исчезает? Какие духовные силы удерживают ее и в какой миг, ослабев, отпускают? Человеку не дано этого знать, но он способен наблюдать и чувствовать. И тогда в рассказе тонко чувствующего наблюдателя простое описание событий предстает как психологический анализ характеров и ситуаций. И с обнаженной ясностью становится видно, как подтачивают и убивают любовь, даже самую сильную и преданную, безразличие, черствость и корысть.

Драматичность конфликтов, увлекательная интрига, точность психологических характеристик — все это есть в романах известной английской писательницы Памелы Хенсфорд Джонсон.

---

Я представил себе, как ответила бы мне Хелена: «Иди к дьяволу, Клод, что тебе до того, писала я его или нет? Мне просто пришла в голову такая идея. Мало ли что мне могло взбрести в голову. Но я тут же одумалась, не так ли? К тому же он порвал его. Он поступил, как джентльмен. Я всегда говорила, что Джонни джентльмен, ты помнишь?»

Но я тут же услышал и другие слова. «Я никогда не предлагала ему стать моим мужем. Разве могла я унизиться до этого? Как могло мне прийти в голову взять в мужья мальчишку? Запрети ему лгать, Клод, скажи, что за это ему не миновать жариться на костре в аду. Скажи, что он скверный мальчишка и мне стыдно за него. Бедняжка Джонни! Он всегда был малодушен и слаб. Тебе не следовало бить его, да еще на улице, Клод, ведь ты такой сдержанный и умный. Но если он будет лгать, ему не миновать ада…»

Нет, мне никогда не узнать правду. Сознание того, что я никогда не получу ответа на свои вопросы, было настолько мучительным, что в эту бессонную ночь мне не раз приходила мысль встать, одеться, пойти к Филду и, подняв его с постели, добиться от него правды. Рассказав мне об этом письме, он отнял у меня Хелену, запятнал ее. Поведав мне эту недостойную тайну, он присвоил Хелену себе, сделал ее себе подобной! Я стал вспоминать, сколько у нее было секретов от меня, как она скрыла, почему Дэн Арчер не захотел завещать ей деньги. «Я поцеловала его просто так, в шутку — был сочельник, а в это время вошел Дэниель и устроил такую глупую сцену. Разве не смешно! Подумай только, ведь этому Уайтлоу за семьдесят!» Она утаила от меня, что продала ценные бумаги, чтобы поддержать какое-то сомнительное предприятие одного из своих не слишком щепетильных друзей. Всю жизнь она была со мной рядом, любила меня и неизменно лукавила. Влюбилась ли она в Джонни, «как это случается со всеми»? Писала ли она это письмо?

Хелена, будь хоть сейчас откровенна!

Но теперь она совсем умолкла. Наконец я услышал ее голос, далекий-далекий, как шум моря в раковине: «Ну зачем тебе ломать голову над этим? Ты все равно не узнаешь правду. Никогда не узнаешь, никогда. Ни сейчас, ни потом».

Так Джонни Филд окончательно освободил меня от Хелены. Какой бы ни была правда, но легенда была разрушена. Я мог беречь память о Хелене, любить ее, но не мог уже поклоняться ей, ибо такой, какой я ее считал, она, в сущности, никогда не была. Мы были теперь равны, я и Хелена, и между нами более не стояли как преграда ее деспотическая родительская опека и мое сыновнее поклонение. Мужчина и женщина, живой и мертвая, мы могли теперь достойно признать слабости, ошибки и поражения и простить их друг другу. В душе я не верил, что ее любовь к Филду, любовь глубокая, страстная, бескорыстная, могла толкнуть ее на этот рискованный шаг, но проверить это я уже никогда не смогу. В своих фантазиях и капризах Хелена не знала предела.

Я твердо понимал одно: Чармиан не должна знать о том, что произошло между мною и Филдом. Ей не нужна была настоящая Хелена, ей нужна была легенда о ней, достаточно прочная, чтобы не рухнуть под тяжестью тех мифов, которые Чармиан продолжала нагромождать. Культ Хелены, столь чуждый Чармиан при жизни матери (и, увы, столь знакомый мне), мог стать для нее теперь чем-то вроде религии — в ней Чармиан черпала бы свои силы и свое успокоение. Чармиан нужна была Хелена, чтобы снова вернуться к безмятежности детства, к беспечному и бездумному подчинению чужой воле, когда тебе постоянно диктуют, как себя вести, что надеть, куда пойти и что сказать. Она жаждала проповедей о терпении, послушании и гордой радости страданий. Живая Хелена наверняка отругала бы ее, потребовала бы жить своим умом, думать о себе и прежде всего не бояться быть эгоисткой. Хелена черпала силы в откровенном эгоизме, Чармиан просила у нее благословения на самоотречение. Я, целиком находившийся во власти Хелены при ее жизни, был теперь свободен. Чармиан, свободная ранее, становилась ее рабой.

Глава четвертая

Спустя два дня я снова уехал на север. Коллард сам встретил меня и с загадочно молчаливым видом привел к маленькому необитаемому дому из серого камня, стоявшему в миле от его поместья. Все так же молча он провел меня по всем комнатам первого и второго этажей, показал уборные, кладовые, погреб и встроенные шкафы под лестницей, а затем, не дав вымолвить ни слова, коснулся рукой моего плеча, словно посвящал в рыцари, и сказал:

— Дом вам подходит. Здесь будет удобно. Углем можно запастись вдоволь. Кое-где, правда, придется подновить и подкрасить, но это сущие пустяки.

Затем он поспешно увез меня к себе. Без каких-либо объяснений он вынул из сейфа три великолепных рисунка — это были Леонардо да Винчи, Ватто и «бархатный» Брейгель. Он позволил лишь взглянуть на них и тут же упрятал обратно в сейф.

— У вас было достаточно времени, чтобы подумать. Решайте. Завтра же я отвезу вас в город, — сказал он.

И хотя я давно уже все для себя решил, я не торопился сообщать ему об этом. Он не был уверен во мне — об этом свидетельствовали все его маленькие хитрости, а я не хотел открывать свои карты, пока не будут оговорены все детали.

Мне понравился дом, и я уже видел себя в нем вместе с Элен. Построенный в начале девятнадцатого века, он был прочен, удобен и радовал глаз простотой линий; густой кустарник позади дома защищал сад от ветров. Дом был как чистый лист бумаги, на котором я мог нарисовать что угодно, ничего не стирая и ничего не разрушая. Поначалу здесь будет непривычно и немного одиноко после шумного Лондона. Но мы с Элен зажжем все лампы, повесим любимые гравюры и заведем здесь друзей.

После ленча Коллард повез меня в город, где представил нескольким чиновникам, с которыми мне впоследствии предстоит иметь дело, и показал маленький, почти заброшенный музей, где пока ничего не было, кроме средневековых доспехов и коллекции рыб. Поначалу здание музея произвело на меня удручающее впечатление, но потом я увидел и его достоинства.

— Северный зал можно снова открыть, — с энтузиазмом воскликнул Коллард, — не так ли, Фейрсайд? Во время войны туда угодила бомба. Но это прекрасное помещение, лучшее во всем музее.

Во мне внезапно проснулся энтузиазм организатора. Я почувствовал желание превратить этот провинциальный склад всякого хлама в лучшую на севере Англии картинную галерею. И я уже строил планы, гадал, насколько смогу рассчитывать на помощь городских властей и как заинтересуют мои планы общественность города.

— Можно мне посмотреть северный зал? — спросил я.

Мои спутники переглянулись.

— У кого ключи? — спросил Фейрсайд. Все пожали плечами.

— Где сторож? — раздраженно сказал Коллард. — Что, нет сторожа? Не может быть! У него же ключи. Где он?

Наконец ключи были найдены и мы открыли дверь длинного просторного зала, где царили пыль и запустение. Половина потолка была разрушена, а дыра затянута брезентом.

— Да, вид неважный, — сказал Коллард, — но дайте время, и вы увидите, во что его можно превратить. — От пыли, попавшей в нос, он громко чихнул; Коллард стоял, прислонившись спиной к дверному косяку, красное лицо сморщилось в гримасу, глаза слезились.

Я подошел к окнам, прорезавшим по всей длине северную стену зала, и посмотрел на пешеходный мостик с балюстрадой, перекинутый через широкий канал. На другом берегу медью горели под лучами закатного солнца ряды буков.

— Что это, по-вашему? — спросил подошедший Коллард. — Сислей? Или восемнадцатый век? Сколько ни смотрю, так и не могу определить. Но красиво, правда? Вам нравится?

Картина, открывшаяся из окна, так пленила меня, что я не сразу ответил. У кого-то из художников я видел эти буки, но у кого, я, как ни пытался, не мог вспомнить. Чувство единства с этим пейзажем внезапно охватило меня, словно все здесь было моей собственностью и я стал правителем этого маленького королевства, которое давно ждало меня. Это был мой зал, мой музей, мои владения, мой мост через канал, мои деревья. Даже небо над ними было мое, и я наконец ответил Колларду:

— Да, красиво.

— Значит, вы думаете, что сможете здесь кое-что сделать, а? Нам нужен человек молодой, энергичный, с идеями и планами. Вы согласны со мной, Крейн? Человек, способный прославить нас, не так ли?

Солнце скрылось за вершинами буков, лучи его, пробиваясь сквозь нижние ветви деревьев, окрашивали их в алый цвет, и от этого они казались прозрачными, как слюда. Вода в канале отсвечивала то бирюзой, то рубинами. Белая каменная балюстрада ослепительно сверкала, словно вобрала в себя весь свет уходящего дня.

— Это же Ромни, смотрите! — воскликнул Коллард. — Вон там, посередине. Видите?

— Дайте мистеру Пикерингу подумать, — резонно заметил Крейн. — И мы тоже должны все взвесить. Вопрос такой, что не следует торопиться. Рим строился не в один день. Нашему гостю неплохо было бы встретиться еще с Гендерсоном. Вы не откажетесь позавтракать с ним, скажем, завтра?