Татьяна Мудрая - Карнавальная месса

• Название: Карнавальная месса
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

…Земля, покрытая куполами городов-мегаполисов и невидимой Всемирной Сетью. От купола к куполу странствует на своем верном автомобиле беспечный бродяга Джошуа, не зная, куда ведут его дороги, и попросту наслаждаясь движением. Так происходит до тех пор, пока он не находит в пустыне рядом с магистралью двух очень странных персон: наполовину парализованную собаку древней породы и свойского мальчугана в рваной джинсе, утверждающего, что он король и сын расстрелянного короля. И не прикипает к обоим всем сердцем. И не предаёт невольно, пожелав быть всего-навсего осмотрительным.

Джош потеряет их обоих, в процессе поисков обшарит уйму удивительных мест — сумасшедший дом, в котором преподают древнюю и современную философию, монастырь боевых искусств, где учат суфийскому кружению, изысканной кулинарии и умению выращивать прекрасные деревья и цветы… Побывает в непонятных сказочных землях, которые не найдёшь ни на какой карте, вмешается в сомнительного свойства заговор. Везде будет встречать своих любимых — и не узнавать их, и снова с ними разлучаться.

Также Джош, по заклятью, наложенному на него некими удивительными призраками, видит вещие сны и на них учится сообразоваться не с текущими обстоятельствами, а с самим собой — своим умом, сердцем и совестью. Сам учит, проповедует, сочиняет сказки и развязывает тугие узлы, завязанные другими. Ему помогают мифические животные-помощники.

И, естественно, под самый конец, Джошуа находит сразу всех, которых искал и которые находили его сами, выручал из беды — и принимал их помощь, кого любил — и кем был любим. С кем был одним целым. Вот это завершение, собственно, и будет карнавальной мессой — священнодействием, которое неразрывно сплетается с маскарадной сменой лиц, обликов, настроений. С феерическим празднеством, которым завершается старое исчисление времен и начинается новое.

---

— Мутагенез, — сказал Сали с умным видом. — Встряска генетического аппарата. — У нее же с самого начала были нелады именно с наследственностью, твой Дэн задним числом докопался. Тебя как, сначала кормить или сразу брать в оборот? Повар у меня исключительный: практиковался в буддийском монастыре. Соя во всех ста видах и двух сотнях подвидов, перемежаемая чечевицей.

Я был не понаслышке знаком с этими мастерскими подделками под рыбу и мясо, но не видел в том проку. Хочешь, чтобы тебе стал неприятен вид живого существа у тебя на тарелке, так зачем его имитировать? Так и сказал.

— Мораль скотовода.

— Добрый пастух хорошую овцу не прирежет, а если ей или ее ягненку все равно не жить…

— Уволь от разговоров. Так чего тебе подать?

— Отварной картошки в чугуне, и побольше. И, знаешь, давай-ка все сразу — и есть, и говорить, а то ты меня совсем заинтриговал!

Мы перешли в столовую. По стенам сплошные фарфоровые и хрустальные посуды, в буфете — бывшие диктаторские серебряные ложки, вилки, пивные кружки и крюшонницы, а на скатерке — закопченный глиняный горшок, покрытый лепешкой. Повар явно понимал в деревенской кухне и был куда как скор на руку. И вот мы запускали в эту махину вилки, а потом, когда поостыло, и просто пальцы, — и разговаривали.

— Ты мне вот зачем нужен. Я их разбаловал, моих конституционных граждан. После победы — коалиционное правительство, отпущение грехов и тому подобные прелести. Люди Совета у меня замечательные, умельцы в своем ремесле. Я при них работаю вроде как непредсказуемым фактором: сглаживаю нелицеприятности в документах, амнистирую тех, кого закон не позволяет, внезапно скручиваю с места тех, кто к нему уж очень сильно прирос и присосался, — ну, ты представляешь. Суть фокуса в том, что если подобное решение примет официальный орган, это создаст прецедент, на который чуть что можно ссылаться. А если король, сам лицо уникальное и беспрецедентное, сделает это же — исключение так исключением и останется. Вот и все, для чего я хочу существовать. Но вот парламент мой… Требует, чтобы под лупу моей непогрешимости помещали каждое пустяковое решение. Горы бумаг, в которые приходится вникать! Право короля — казнить и миловать, а не ворочать потными мозгами над очередным плодом кабинетных ухищрений. И ведь, поросята, нарочно всякие детали добавляют в уже выверенные Советом формулировки. Вот и приходится чуть что в Совет обращаться. Так и бегаю от парламента к Двенадцати и обратно. Ты ведь слышал о гражданском мире? Я и Марциона помиловал. Теперь он и его люди уж такие скверноподданные, прямо пол передо мною лижут, как перед богдыханом. Совет им ничто, секретари и заместители мои — прах суть и в прах обратятся… Ну, всё. Я решил — ухожу в бессрочный поиск. Невесты. Королю необходим наследник, которого с нетерпением ждет вся его родня и заранее ликующее простонародье. Скажи, ведь неплохо Юсуф меня надоумил?

— Наверное, не меньше меня в детстве сказок перечитал.

— То-то и оно. Все Двенадцать такие вольнодумные и больно умные: вот пусть теперь и будут совокупным регентом. Управляйтесь, родные мои, с парламентом и плебсом, как можете, у тех-то, на ваше счастье, щита больше не будет. Наладите дела — вернусь, пожалуй.

— А отпустят тебя? Они же вроде твоих опекунов.

— Двенадцать — конечно.

— А народ?

— С тобой и только с тобой, братец. У тебя же стойкая репутация героя и святого. Поддерживается она твоей жертвой и двоекратным исчезновением с последующим возникновением. Это для нас куда как распрекрасно. Дюранду, конечно, тоже возьмем.

— Как бы здесь без тебя пятколизы не возобладали, — усомнился я.

Сали помотал головой:

— Особенности здешнего мироустройства, — пояснил он в перерыве между двумя кусками, — таковы, что все благие тенденции распространяются гораздо быстрее, чем скверные и разрушающие. Принцип Щита Ахурамазды, как говорят мне кое-какие священнослужители.

— Против Стрелы Аримана. Некий врач из сумасшедшего дома говорил, что это у тебя такая аура.

— Я ее приношу, а ты создаешь и оставляешь.

— Снова смутные дифирамбы, ну их!

— Если б вот не крупный довесок в виде одной мерзкой штуковины…

— Сети, — догадался я.

— Ага, ты тоже почувствовал… Так и вообще никаких хлопот не было бы и не предвиделось. Идти против нее по всему фронту мы не можем и не умеем. Ну что, согласен нам помочь?

— Спрашиваешь!

Упокоили меня, всеконечно, в парадных покоях. Шик-блеск, особенно после Саулова овечьего загона. Розовое масло и лаванда вместо добротного запаха дубленой шкуры и овечьих шариков. А кровать! Подозреваю, что Сали сбагрил мне свой династический одр с короной над балдахином, ступеньками, пышными пуховиками, на которых того и гляди схлопочешь себе искривление позвоночника, и потрясным фаянсовым сосудом в золоченой гербовой лепнине. А сам роскошествовал в комнатке для охраны на кушетке с подлокотником.

Поутру он заявился ко мне, с грохотом волоча одной рукой сервировочный столик, а другой — два умеренно больших рюкзака. Взгромоздился на ложе и начал теребить меня за уши и за нос, а я спросонья ныл и отбрыкивался, пока не сообразил, что это же не Саулова ребятня, а он, друг мой сердечный!

— Слушай, а рюкзаки зачем? На Дюранде едем, — говорил я, поспешно умываясь и чистя зубы. С поры моего восхождения всякая заплечная тяжесть стала мне подозрительна.

— Для экстремальных случаев, я ведь люблю все предусматривать.

На нем уже были его любимые и заветные шортики с бахромой, хотя, по зрелом размышлении, более скромный их вариант. Поверх них болталась рубашка явно с более широкого плеча, доходящая до середины бедер. Фамильные кольцо и бриллиантик остались: так и сверкали от удовольствия, что прибились ко свойской компании.

Дюранда приветствовала нас радостным пофыркиванием. Должно быть, она поняла, что вернулся хозяин, когда ее начали обихаживать и раскочегаривать. Вся она стала гладкой, лакированной какой-то, и прямо лучилась нерастраченной солнечной энергией. Я подумал, не проверить ли, как изменилось ее внутреннее содержание и не стало ли еще больше походить на анатомический муляж, но не рискнул: тем более самочувствие у нее было хоть куда.

Проводы были кратки: его расцеловали, мне сделали ручкой. Среди немногочисленной толпы скромно стояли ребе Шимон, наполовину вылезший из бороды, реб Нафан, обутый и приглаженный, Якуб в наиреспектабельнейшем сером галстуке и штиблетах из тонкой кожи, два-три чалмоносца и дама средних лет, довольно бесцветная. Трубок, серег с висюльками, мечей и прочей романтической бутафории не наблюдалось. Поэтому я так и не понял, кто из Совета подстроил мне ту первую конфузность и они ли то были вообще.

Мы тронули с места, плавно набирая скорость, и полетели. Дюранда явно соскучилась по быстрой езде, и ей даже не приходилось управлять — сама чуяла невидимую нам цель, как борзая.

Так мы ехали по знакомым местам, далеко не таким безотрадным, и ветер пел нам старые песенки.

— Слушай, а ради чего мы так и сидим с горбом? — кивнул я на свой заплечный мешок. Он не висел за плечами, понятное дело, иначе как бы я управлял, но вместе с Салиным отягощал собой переднее сиденье.

— Чтобы не забывать, что мы выехали навстречу приключениям, — важно сказал мой братик. — Как паладины короля Артура.

Приключения, уж точно, назревали. Это я понял, когда мы миновали Донжон (а где он раньше был, ведь совсем в другой стороне?) и свернули под шлагбаум, который перегораживал до боли знакомую мне трассу.

— Слушай, брат, я ведь на этом месте уже два раза ловился. Однажды меня подцепил Разноглазый, а до того…

Я оборвал себя. Неясно, что он обо мне знает, что нет, а Лес и Руа, чего доброго, и вообще были из области сновидения.

Сали глубокомысленно кивнул:

— Да, здесь такая дорога — анизотропная. Это потому, что на ней стоял древний Княжгород. Ты слыхал про города, которые в тяжкий для себя час отразились в воде и в ней исчезли? Винета. Китеж.

— Нет, мальчик. А он тоже город из таких — зеркальных?

— Сали кивнул.

— Знаешь, в чем их загадка? В тех местах, где есть зеркало чистой воды, соединяются пространственно-временные клаузулы. Это естественные окна на границе миров, и через них ты можешь перейти из твоего мира в любые другие.

— Погоди, я, кажется, вспомнил. Винета ушла на дно из-за корыстолюбия ее жителей. Это еще описано в сказке про диких гусей, верно? Китеж спасался от врага. Кёнигсгард был разрушен по-взаправдашнему, и рядом с ним не было никаких водоемов.

— Чистая вода есть и под землей, целые моря. Если человек создает на земле прекрасное, он тоже рождает окно, — быстро и монотонно говорил Сали. — Дурное — тоже окно, в пагубный мир, — но не такое властное. Если нечто отразилось в зеркале воды и прошло через окно, здесь его можно и убить, но оно будет жить в своем двойнике. Время там отсутствует, потому что там зародыш нового времени и нового мира. Ты понимаешь?