Татьяна Мудрая - Карнавальная месса

• Название: Карнавальная месса
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

…Земля, покрытая куполами городов-мегаполисов и невидимой Всемирной Сетью. От купола к куполу странствует на своем верном автомобиле беспечный бродяга Джошуа, не зная, куда ведут его дороги, и попросту наслаждаясь движением. Так происходит до тех пор, пока он не находит в пустыне рядом с магистралью двух очень странных персон: наполовину парализованную собаку древней породы и свойского мальчугана в рваной джинсе, утверждающего, что он король и сын расстрелянного короля. И не прикипает к обоим всем сердцем. И не предаёт невольно, пожелав быть всего-навсего осмотрительным.

Джош потеряет их обоих, в процессе поисков обшарит уйму удивительных мест — сумасшедший дом, в котором преподают древнюю и современную философию, монастырь боевых искусств, где учат суфийскому кружению, изысканной кулинарии и умению выращивать прекрасные деревья и цветы… Побывает в непонятных сказочных землях, которые не найдёшь ни на какой карте, вмешается в сомнительного свойства заговор. Везде будет встречать своих любимых — и не узнавать их, и снова с ними разлучаться.

Также Джош, по заклятью, наложенному на него некими удивительными призраками, видит вещие сны и на них учится сообразоваться не с текущими обстоятельствами, а с самим собой — своим умом, сердцем и совестью. Сам учит, проповедует, сочиняет сказки и развязывает тугие узлы, завязанные другими. Ему помогают мифические животные-помощники.

И, естественно, под самый конец, Джошуа находит сразу всех, которых искал и которые находили его сами, выручал из беды — и принимал их помощь, кого любил — и кем был любим. С кем был одним целым. Вот это завершение, собственно, и будет карнавальной мессой — священнодействием, которое неразрывно сплетается с маскарадной сменой лиц, обликов, настроений. С феерическим празднеством, которым завершается старое исчисление времен и начинается новое.

---

В общем, настоящий монастырь служит ширмой для еще более настоящего…

— Аббатства, — сказало пространство звонким голоском Сали.

Сали прячет за собой Сальватора. Оба имени — полноценные. Латынь прячет в себе русскую стихотворную строку, кальку первой, но кальку, несущую в себе самостоятельный смысл. Автор стиха о молчании, внебрачный сын, получивший по прихоти отца изящную фамилию Фет, до конца жизни бьется над тем, чтобы скрыться от ее мирового резонанса под фамилией… под скромной аристократической фамилией…

Шеншин. Сен-сен. Синг-Синг. Фу! Самсунг.

Аббатство Шамсинг.

Книга пустыни

…Много позже они оправдывали свой выбор тем, что приговоренные — полные тезки. Вот только Назареянин, в отличие от Вараввы, слыл сугубой безотцовщиной.

Апокриф от Дэна

И вот я как следует заправился дистиллировкой, минералкой, очищенной родниковой, машинным маслом, концентратами и сублиматами — и направил стопы, то есть колеса, которые у меня, как и прежде, имелись, по дороге в ту обитель, куда, как я вычислил, навострился мой названый папаша. Официально ее, как и желтого детдома, на свете как бы и не было, но за жидкую валюту я раздобыл и карту закрытого района, и допуск на его территорию. Излишество, по бездорожью можно проехать где угодно, если у тебя такая Дюранда. Только я стал осторожен, а до аквавиты все равно никакой охотник.

Аббатство Шамсинг имело циклопические стены из плоско отесанных глыб и выглядело частью матери природы. Кверху стены сужались, по их скатам карабкались ежевика и лимонник, цепляясь за выступы и щели своими коготками.

Жизнь вне стен проявлялась, но скудно. На вшивом огородике у подножья рукотворной горы копались два лысых монашка в широких черных портах и длинных рубахах навыпуск.

— Мир вам, братья, — сказал я, останавливаясь и открывая дверцу Дюранды.

Они кокетливо заулыбались, блестя острыми белыми зубками: оказывается, то были девицы.

Я осведомился насчет въездных ворот и въездной визы. Они показали, все так же любезно и с некоторой долей насмешки. Одна спросила:

— Так, значит, господин не по приглашению?

— Нет, я ищу одного вашего собрата.

Я удержал выразительную паузу и чуть погодя назвал имя папаши.

— Тогда, если господин позволит, я побегу рядом. Могут не пустить и отказаться разговаривать.

Притормаживал я не очень, но босые ноги моей сопроводительницы передвигались по фантастически неровному грунту почти так же резво, как Дюрандины шины. Ворота здесь оказались шикарные: в игольное ушко, однако двустворчатые, из вороненых стальных пластин, слегка протравленных под средневековье и утопленных в камень сверху, снизу и по бокам.

Я остановился и вышел. Парень из привратницкой и моя дева позвали для военного совета еще одну здешнюю особь в плаще с капюшоном и окладистой бороде. Оная растительность была на конце забрана в косицу, а долгий волос на голове перехвачен поперек бечевой, которая врезалась в лоб. Все трое обнюхали меня на манер Пульхерии, от чего у меня пуще прежнего засвербило под черепной коробкой и я едва не возопил, что я честный гражданин, сиречь горожанин, а не какой-нибудь там… перевертыш.

— Письмо он получил, — сообщил наконец бородач.

— И прочел быстро, — добавила моя лысая девушка. — Это из-за переменчивого камня?

— Скорее, из-за знака трансферта, — ответил он. — Странно: такой информации о нем мы не имеем.

— А что такое этот… — начал было парнишка, но его быстренько перебили:

— Те, кто это сделал, не обязаны отчитываться перед нами, а мы вынуждены верить им на слово. И хватит вопросов, дети мои.

— Ну как, — вмешался я, — достоин я того, чтобы доверить мне страшную тайну: по адресу я попал или в Божий свет как в копеечку?

— Брат Данило Раббани здесь, — провещал бородач, — однако мы его бережем от постороннего вмешательства, ибо делались попытки вернуть его в лоно матери нашей официальной науки, и неоднократные. Правда, именно сюда никто не прибредал; кроме вас, натурально.

С этими словами он постучал тяжелым башмаком о порожек, и ворота растворились. Следовало бы сказать — в камне: ушли в стену сразу по всем четырем направлениям, потому что порог исчез тоже.

— Загоняйте амфибию, — скомандовал бородач. — Не волнуйтесь, в самый раз пройдет, если действовать аккуратно и впритирочку. Стены толстые, вот и создается оптическая иллюзия.

Навидался я этих самых оптических иллюзий и того, как они переходят в физические ловушки… Ну ладно.

Двор, вымощенный двуцветным — темным и светлым — кирпичом и довольно нарядный, был тесен для глаза и окружен гульбищем, этакой двухъярусной галереей из колонн с кудрявыми капителями. Окрестность была пуста, только дрыхла на солнцепеке собака некоей трудноуловимой породы и сидел на корточках, завернувши пятки кверху, некто худой и задумчивый.

— Брат эконом о вас уже предупрежден, — крикнул вратарь мне в затылок, и двери опять сомкнулись, как диафрагма на фотоаппарате, который выстрелил из себя мгновенный снимок.

Мы с девицей поднялись на второй этаж и двинулись по гульбищу. Здесь было куда прохладней, чем во дворе, и возникший сквознячок со все нарастающей силой струил нам навстречу вкуснейшие запахи, напомнившие мне все близкое и до слез родное. Потом потянуло жаром иного качества, чем уличный, и я понял, что мы у цели.

На кухне вполне апокалиптического вида клубился пар, между чанов сновало штук пять монашков в грубой парусине. Заправлял этим явно мой экс-папаша: его собственная хламида неопределенного цвета и покроя была подвернута в рукавах и спереди заткнута за шаровары. Облик его осложнился и другими новыми деталями: распятием из огнеупорной глины с двумя рептилиями, переплетенными на манер кельтского орнамента или ДНК, и лысиной совершенно того же образца, как у ирландских клириков: от уха до уха. Прежняя заповедная плешь тоже пораздвинулась, и на ней просматривалась крошечная шишечка. Вот аккуратист он был прежний, даже на этой работе не прокоптел и не засалился.

Узрев нас, он всплеснул ручками, бросил деревянную ложку-пробник на край огнедышашей плиты и заключил меня в объятия. Монахиня снова улыбнулась, поклонилась нам обоим сразу и побежала назад.

— Мир тебе, сынок мой. Однако же долгонько ты ехал, а? Можно подумать, по дороге в яму провалился… или в озеро.

Судя по тону, он не только читал у меня в башке, как все, кому не лень, но и как-то способствовал моему нечаянному приключению. В том его письме опять же…

— Как ты тут, Дэн — не обижают тебя? Как Агнесса?

— Поздоровела, оправилась, хромота почти не заметна. Врожденное искривление таза и ущемление нерва, а главное, гены. Иначе говоря, щенков ей нельзя иметь, а жаль. Можно было бы в принципе вырастить ее детей в подходящей собаке, но как-то неэтично, что ли. Впрочем, этот вопрос пока не возникал: дает отлуп всем кавалерам подряд.

— Ты вроде и тут кухаришь?

— Это эпизод, из-за собак. Пример показываю. Вообще-то я ведаю размещением братьев и веду приходо-расходные и ужинно-умолотные книги.

— Считаешь, что ли, сколько за ужином умолотили?

Нет, сколько сжали и сколько с гумна свезли, — он стукнул меня в лоб согнутым пальцем. — Я же говорю не ужинные, а ужинные. С акцентуацией у тебя и в детстве было неважно — в книги воткнулся раньше, чем лепетать приспособился.

— Ужиные — это от такой змеи?

— Не занимайся поверхностным каламбурением, не идет. У нас тут натуральное хозяйство, что поработаешь, то и поешь. Вот мы и поедим сначала, а уж потом поговорим как следует.

А что мне безусловно захочется проверить, какова монастырская кухня, — это для него было без сомнений.

Мы набрали по широкому и глубокому блюду всяких разностей и уселись на продуваемом всеми ветрами подоконнике. Готовил он по-прежнему классно, только почти перестал солить и возмещал это пряной зеленью, которую полагалось сыпать сверху на уже готовое блюдо.

— Суть вопроса в том, — объяснил он, — что почти все люди подкармливают бедных животных тем, что едят сами, и никакого удержу им не предвидится. Теперь смотри: свинина собакам вредна? Вредна, от нее кишечник прослабляет. Сняли. Теперь соль: лизунец любит каждый, от ежика до лошади, но это лишь лакомство, стандартную человеческую дозу ради них убавить трудно. А не совать белый порошок в братский котел совсем просто — так и делаем. За общим количеством мы как-нибудь уследим: рацион животинам урежем. Им сколько ни дай, все равно в твою миску смотрят. Привыкли, что самое лучшее детям, хитрецы. И чтобы чужой едой наедались, а не объедались, надо ее самую малость подпортить. Скажем, сделать так, чтобы она пахла слишком сильно для тонкого звериного нюха. Так что разрабатываем оптимальный вариант. Хотя бывает всякое: один неофит кобелю дольку апельсина подбросил, тот удивился, однако сожрал. А ведь там какие эфирные масла — прямо глотку жгут!