Татьяна Мудрая - Паладины госпожи Франки

• Название: Паладины госпожи Франки
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

Посреди заповедной эпохи, что наступила в мире после смерти Кромвеля и воцарения короля Карла II…

Впрочем, о них самих не будет, можно сказать, ни слова…

Посреди времени и широкого водного пространства возвышается заповедный остров, где братски живут представители всех трех мировых религий, где войны — скорее даже состязание в своеобразном благородстве, которое разрешается всеобщим братанием и возникновением новых дружеских и торговых связей, где возникают тайные организации, побратимские и любовные союзы. По нему бродит странная молодая девушка, почти девочка, то наивная, то не по годам властная, в речи которой проскальзывают необычные для слуха других людей и такие нам знакомые слова…

Нет, это не вовсе не очередная «мерисью» — эта женщина-дитя неотделима от самой островной земли и ее истории. И не хочет никого спасать: просто именно так она живет — и не умеет иначе.

Это на нее и ее верных рыцарей — купца, священника, урожденного шахского сына и нового аристократа — падет главная тяжесть сражения с теми, кто вносит в жизнь счастливого острова неуместный социальный разлад в духе и стиле «Утопии» господина Томаса Мора.

А что насчет мизерности и «невсамделишности» зла… Оно воплотилось — и погибло-таки — в ничтожном и не таком даже плохом человечке.

---

Шахский подданный требует от шаха, помимо жалованных земель, еще и исконные, отчужденные от него вопреки обычаю. Учтиво требует — пока всё чин чином. Однако эта история обретает дополнительный оттенок: государь Эрка и Эдина, чьи нерадивые слуги толпами бегут к Аргалиду, стеснен в проявлениях своего недовольства, ибо не хочет ссориться с шахом из-за пустяка. Его герцоги и графы пытаются обойтись своими скромными силами, ни в коем случае не преступая границ. Имею в виду — как моральных, так и географических…

Безнаказанность рождает веру в успех. Уверенность в собственной правоте — повышенную обидчивость. Малое недовольство — соблазн раздуть его внутри себя в большое.

И когда Дивэйн начал, по примеру короля, словесно воспрещать своим гражданам уходить к Аргалиду и торговать с ним оружием и металлами — Аргалид двинулся и осадил город.

Он всё знал и рассчитал. Как машина. Машина?

Я как-то сказал в споре с Френсисом:

— Мир — мозаика, в которой часть камней потерялась. Человек может с ним справиться, ибо он умеет мыслить с пропуском логических звеньев: мысль его крылата. Но иногда и он скатывается до уровня мыслящей машины, когда злоупотребляет рассудком, логикой и точными смыслами.

Он воззрился на меня, недоумевая:

— Машины не умеют думать.

— Ну… то была безумная машина.

Разумная машина. Безумная машина. Логика как разновидность безумия… Какая странная мысль для католического теолога!

Дивэйн, по сути, беззащитен перед Аргалидом. Стены его прочны, но люди за ними нынче мирные, долго не продержатся. Призвать герцога Гэдойнского — нужно время, пока он испросит у шаха позволения вмешаться в его внутренние дела. Скорее уж самого Саира позвать, только не успеет и он. Аргалид, уж конечно, узнал, что «зеленого огня» нет нынче во всем Великом Динане.

А если Яхья сдаст город его владельцу, это будет бесповоротно».

Рассказ Френсиса

«Кузен Вулф поутру всполошил всех домочадцев.

— Наш душка Эйтель побесился и прет на Дивэйн церемониальным маршем, как свинья на полное корыто, — сообщил он, влезая в гремящий доспех. — Я пойду в ополчении, попытаемся его придержать, хотя на многое рассчитывать не приходится. Так что, братец Фрэнк, храни мое семейство на правах старшего!

Город выпустил войско, впустил беженцев и запер ворота.

Наше войско смели, как горстку пыли. Аргалид разорил пригороды, обступил город, и его кулеврины били по улицам и домам крепости навесным огнем. Снаряды у него были какие-то необычные: строение не разваливалось, а обрушивалось внутрь, в подвал, раздавливая и сжигая тех, кто в нем укрылся. Так, в первые же дни, погибла семья Вулфа. Некого мне стало хранить и оберегать… Не будет над могилой Вулфа узорного креста. И рода его в этой земле не будет.

Мельком я видел Яхью, в кольчуге, но без шлема. Лицо осунулось и как бы сгорело изнутри. Он подозвал меня:

— Хорошо, что Мариам в Гэдойне. Сунуться туда Эйт не посмеет, — сказал он вместо приветствия.

— А сам Гэдойн не придет на помощь?

— Не затевать же ему войну, по сути дела, с шахом, кэп Френсис! Здесь я, и это мое дело: улаживать отношения с отцовым вассалом. Если бы нам продержаться сколько-нисколько, пока отец или кто бы то ни было… Но ведь Аргалиду и не нужно штурмовать нас или брать измором. Достаточно немного пострелять! И еще. Умелые головорезы вашего названного брата легко перебираются ночью через стены и режут людей как баранов. Часовые боятся заступать на пост. Обыватели близки к бунту. И многие опять вспоминают, что этот, снаружи, — законный их владелец. А я не могу дольше губить людей во имя принципа, как может он. Поэтому он в выигрыше.

Я ответил:

— Всю жизнь мне было мало проку от моего мистического побратимства, наместник.

Ибо я прекрасно знал, куда он клонит.

Нас, жителей, выгоняли разгребать завалы и вытаскивать изувеченные, обгорелые тела взрослых и трупики детей. Чинить пробитые ядрами городские стены и подгонять друг к другу камни, чтобы они плотнее ложились в брешь. Так я вновь взял в руки тесло — и весь гнев, и скорбь, и ужас вкладывал в работу. Идрис — дьявол во плоти. Идрис — совратитель ины Франки. Идрис — Иблис. Идрис — Ирбис, хищный зверь. Но всё было обречено, всё напрасно, и моя злоба на него — тоже.

Днями я работал, ночью, кое-как проглотив сухой кусок, валился на матрас в подвальной каморе, единственном, что уцелело от дома моего брата Вулфа. Железная кованая дверь надежно закладывалась изнутри щеколдой: помимо гябров и под их прикрытием действовали свои, дивэйнские грабители.

В ту последнюю ночь люди Идриса тоже посетили город.

… Я проснулся оттого, что мне охватили ладонью рот и с силой встряхнули за плечи. Около моего ложа стояло двое: некто с головой, обмотанной черным шарфом по самые глаза, и с фонарем в руке, и… он, тот, кто приходит по ночам, как вор!

— Успокойся, побратим. Я не хочу тебе дурного, но мне надо сказать тебе несколько слов. Возьми свой нож назад, если тебе угодно.

Я сел, выпроставшись из чужих объятий. Третий человек отошел от матраса, бросив мне на одеяло кинжал, вынутый ранее из-под моего изголовья. Теперь я мог разглядеть и его: прядь, выбившаяся из-под обвязки на лоб, была светлой.

— Слушай, брат. Меня не устраивала ваша гэдойнская кормушка для богатых и тупой рай для бедняков. То, что было вначале у Эйтеля, нравилось мне куда больше — чистая жизнь в труде и молитве, как завещали нам праведные халифы. Но здесь, под стенами, куда я пришел по доброй воле и повинуясь разуму… Я не хочу того, к чему понуждают меня и моих стратенов, и кое-кто из них не хочет тоже. Мы знаем, как убрать отсюда Эйтеля. Если ты проводишь меня к наместнику…

Я перебил его. Яхья никогда ко мне особо не благоволил (почему — понятно: из-за госпожи). А теперь, когда я отказал ему в чем-то для меня не вполне ясном, — тем более. Заявись я ночью к нему с этакой черномордой свитой — повяжут без дальних размышлений. И разве я сам могу доверять ему, Идрису?

Изложил я это, понятно, чуть деликатней. Он печально улыбнулся в ответ.

— Я это заслужил. Вот что: скажи ему, пусть он не торопится выбрасывать белый флаг, а подождет хотя бы дня три.

Я саркастически заметил, что уж этой ночью мы вряд ли вывесим простынку — в темноте ее некому увидеть. А за утро не поручусь.

— Тогда придется делать сейчас. А ты, брат, пойдешь с нами, чтобы говорить тайные слова: мы больше не хотим рисковать. Так надо, и не заставляй меня грозить тебе силой!

Откуда-то он знал, что мне ведом пароль этой ночи: я должен был выйти с похоронной командой часа через два, в самую глухую пору, чтобы не увеличивать боязнь мирного населения… Мною овладела непонятная апатия. Ничего почти не соображая, я поднялся, поправил одежду (я так и спал в ней) и вышел за ними через дверь со сквозной дырой в косяке и аккуратно распиленной щеколдой.

Как удалось Идрису — не знаю, но на улицах нас не задержал никто. И прекрасно: я боялся, что не сумею ответить «друг» на вопрос «Кто идет?».

У стены один из них чуть слышно засвистел, и оттуда выкинули узловатый канат.

— Ступай вперед, брат. Ты моряк и сумеешь.

— Зачем я тебе? Отпусти!

— Тогда ты никогда не узнаешь, что мы задумали для спасения твоего города, потому что без тебя оно не состоится.

Он, как всегда, умел искушать! И вот мы перелезли через стену (я удивился ловкости Идриса и тому, что наш помощник остался невидимым, но как-то тупо), переправились через высохший еще до осады ров и вступили в пригороды, что за последнее время возникли на месте бедняцких кварталов. Здесь уже не было людей Яхьи — на заставы ему не хватало сил, — но и разъезды Аргалида попадались нечасто. Мои спутники спешно переодевали меня, смешивая свою тюркского образца одежду с моей. Краем уха я уловил их негромкую беседу.

— …не страшней, чем пузыри жечь на болоте.

— Пузыри — тоже жутко, когда вокруг огоньки пляшут, духи потоплых мертвяков. А ты чего, поджигал? — спрашивал варанг.

— Приходилось. В храмах есть такие скважины — по десятку лет, а то и по сотне. И прочищать было нужно — забивает песком: и новые сверлить.

— И здесь веками будет? Нет, ты спятил!

— Здесь, по слову хозяина, дня на три, от силы четыре. Я ж говорю — пузырь.

Странно — дома стояли во тьме по внешности невредимые. Видимо, ни недолета снарядов, ни мародерства и поджогов в своей вотчине их вождь не допускал. Лагерь его расположился в одной из рощ и выхлестывал на ее опушки. Мы обошли его с краю, мельком оглядывая чадящие костры, палатки и крытые фуры. Похоже, крыше над головой Эйтельред доверял менее, чем лесным чащобам. Вокруг огней сбивался военный народ. Кажется, я и самого Первого Лорда видел тогда, в золоченой кирасе и шлеме с поднятой стрелкой, но не знаю точно — и уже не узнаю никогда.