Татьяна Мудрая - Мириад островов. Строптивицы

• Название: Мириад островов. Строптивицы
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

Мириад островов — пятнадцать лет спустя.

---

Вот только зачем Фаль повелел своему задушевному приятелю нарядиться в длинное платье поверх десятка нижних юбок и накинуть на голову и стан кунье покрывало замужней дамы? По возникшей за время беременности Кола привычке? Гордился союзом и возникшим благодаря ему потомством? Есть такая слабинка у наших мейстеров.

Ибо для через два после их отбытия ко мне наведалась Супрема в количестве трёх персон. Вели они себя достойно и уважительно: понимали, что встреча с ними сама по себе не подарок.

А дальше начались расспросы. Как давно и по какой причине сошлись эти двое. На каких основаниях я полагаю, что Коломба — вовсе не Коломбо (таково женское окончание имени). Сколько лет мы с ним знакомы и из-за чего возникло знакомство. Вписаны ли моряне мужского пола в мою лицензию и прописан ли там весь перечень доставляемых ими услуг. Нет, уверили они меня под конец, меня и не подумают ни в чём обвинять. Более того, мне, даже если я сам так решу, воспрепятствуют свидетельствовать во вред. Только в пользу пары, обвиняемой в смертном грехе. (А это означало, что я никак не попаду в тяжёлые, нежные лапы какого-нибудь внучатного племяша мейстера Годи.)

Наконец, от меня отстали, весьма учтиво предупредив, что выезжать из Марсалии и вести с кем-либо переписку, явную и тайную, мне воспрещено. А то куда хуже придётся.

Но зачем переписываться с загородом, если можно поговорить кое с кем в самой Большой Дырке?

К великой моей печали, самого главного предотвратить не удалось. Оповестить молодожёнов было никак невозможно — под фонарём оказались все мои клиенты вкупе с их домашними. О моих девицах и юношах даже речи не было — по причине сугубой очевидности вопроса. И поэтому как только наши любовники ступили ногой на причал, их тотчас арестовали, повязали и проводили — не в сам город, а снова в «Вольный Дом», где было уже набито под завязку всякого пришлого люда.

Сие положение можно было считать почти льготным. В камерах тепло и сухо, солому меняют регулярно, стража в основном из своих — в большом семействе друг за друга отвечают, всем кагалом ведь не сбежишь. И грудничков тем паче с собой не утащишь.

Собственно, винили во всём одного Кола: его партнёр лишь находился под строгим дознанием. И допрашивали одного Кола — можно сказать, по-семейному. Пытатели — не простые наёмники, присягают городу и маэстрату, а вы как думали? И стряхнуть эту клятву далеко не так просто, как рукавицу. Некоторые из них платятся за неповиновение головой.

Ну, прилагать к морянину землянские методы — что пороть бараний окорок. Да он и не скрывал ничего, что касалось обвинения в мужеложстве. Я, как помню, вгорячах расспрашивал моих собеседников из Супремы: неужели то обстоятельство, что он родил, не послужит к облегчению его участи? На что мне ответили, что да, уже послужило, однако сие касается не раба Колумбануса, а будущего городского господина Фальбера. Коий показал себя поистине заботливым отцом. Вон и кормилицу приискал, как только стало ясно, что его сожитель не способен питать дитя грудью. (Парадокс — но иные морянские мужи могут.) Признано, что мейстер — человек пострадавший от чар и ведовского соблазна, оттого самое большее, что ему грозит, — епитимья, соответствующая прегрешению.

А когда я возмутился замшелым формулировкам, что не имели силы последние лет двадцать, мне намекнули, что дело не в них. Просто голубок замешан в соглядатайстве.

Этим пришлось, в конце концов, удовлетвориться: мне было ни к чему возникать на горизонте таких осведомлённых особ.

Дознание продолжалось недолго: братья куда как резвы на руку, тем, в частности, и славятся.

Не прошло и двух месяцев, как маэстратский суд, действующий по прямой их подсказке, постановил главного содомита покарать огненной смертью. Что, кстати, легко угадывалось заранее. Он же, то бишь суд, указал, что в рамках епитимьи следует поручить исполнение приговора новому городскому мейстеру, что и будет зачтено ему как шедевр. Монахи упросили суд (или суд упросил монахов — не столь важно) предоставить палачу возможность убить своего пациента ещё до того, как пламя коснётся его кожи. (Обычная, кстати, практика, иногда такое сразу прописывают в приговоре, но чаще палач совершает мизерикордию на свой страх и риск.)

Семья во всём поддержала Супрему. Иначе бы ей грозила потеря города, богатства, потомства и кое-что похуже. Деду Годомиру очень кстати напомнили, что близнецы в древности считались исчадием сатаны. Тем более от морского существа. Тем более — от мужчины. И те, кто покрывает…

В общем, вы поняли.

Фальбер поддался таким убедительным и всесторонним аргументам, хотя вряд ли охотно.

Накануне казни смертнику разрешается принимать посетителей. Поэтому девочки купили на рыбном рынке и приготовили кое-что из специфически морянских деликатесов — это на официальном языке называлось «Финальная трапеза приговорённого», а на моём личном — «Последняя в жизни отрава». Я отнёс это к нему в камеру.

Коль выглядел совсем мальчишкой. Изрядно похудел, волосы, совершенно седые, ему обрезали — наверное, чтобы не казался девицей и не вызывал излишних симпатий. Ел принесенную мурцовку он с большим аппетитом и нимало не показался мне угнетённым.

— Тебя не страшит завтрашний день? — отважился я, наконец, спросить.

— Что? А, понял. Повешение было бы куда хуже. И утопление. И наказание стеной. Ты ведь знаешь, содружник: мы можем долго жить, совсем не поглощая воздух. Мне повезло — я вообще жутко везучий.

И ободряюще улыбнулся.

— А Фальбер что говорит?

И тут Кола выдал несообразное. Почти разыграл представление в лицах.

Фаль спросил, как ему действовать: проткнуть шейную жилу или ударить в сердце. Поскольку всё легально, он может подарить другу смерть чистую и безболезненную.

— Не нужно делать ничего такого, — воспротивился Кола. — Ты плохо знаешь Морской Народ. Мы живём на грани, сражаемся на грани, зачинаем себе подобных на грани, на грани же уходим в Вечные Поля. И прошу: не подходи ко мне со спины, я ведь не трус. Зажги оба огня перед моим лицом и стань впереди костра, чтобы мне видеть и знать: ты снова погружаешь меня в пламя и кутаешь в жар. Тогда мне легко будет взлететь.

А ещё Коль попросил о вещи более прозаической: проверить, глубоко ли вкопан столб, и надёжнее закрепить цепи, чтобы ему в беспамятстве не разметать вокруг пылающие брёвна и не попасть ими в толпу. Ибо моряне очень сильны — мало кто подозревает насколько.

На следующее утро его сожгли при большом стечении народа. В Марсалии обожают смотреть на то, как мужеложцы расплачиваются за грех, поэтому Коля нарядили в тончайшее полотно и специально установили поверх сруба: огонь первое что делает, — раздевает. Законом предписывалось вводить обречённого внутрь колодца из брёвен, чтобы только голова и плечи выступали наружу, но тут ритуал был нарушен специально — чтобы, вдобавок, все могли убедиться в кардинальном отличии морской бестии от человека. Господин Фальбер вёл себя безупречно: подмастерьями не пользовался, ковал надёжно, поджигал бестрепетной рукой и держался вблизи от огня даже и тогда, когда явно некому было оттуда на него любоваться. От такого жара глаза даже у ба-нэсхин лопаются и вытекают почти сразу.

А потом толпу разогнали, чтобы палач и его помощники могли убрать на эшафоте: разгрести угли, разбить череп и крупные кости специальными щипцами и… ну, собрать несгоревшие внутренности, они обычно остаются практически невредимыми благодаря своей влажности, в нечто вроде реликвария.

Ларец из цельного малахита, внутри которого спрятана большая серебряная капсула, я видел в «Вольном Доме» не однажды.

Я ведь не разорвал своих отношений ни с семьей, ни с городским господином по имени Фальберг Годисон. Сейчас вы поймёте, почему.

Он явился ко мне первым, хотя и у меня было что ему сказать.

И попросил представить его какой-нибудь девице-морянке из последних поступлений. Сказал, что хочет взять её в жёны — ни больше ни меньше — и вполне доверяется моему выбору.

Я настолько ошалел от его наглости, что даже подходящее имя назвал:

— Ситалхо. Совсем молоденькая, тридцати пяти не исполнилось. Мужа не было, детей тоже, одни любовники с любовницами. Пока не в работе.

Наш мейстер слегка оторопел, чтобы не сказать большего.

— Так я и знал. Скот безмозглый, — выругался я. — Ты думаешь, покойный Коль от допросов второй ступени так поседел? Да всего-навсего по причине того, что краска у него кончилась! В зрелости употреблял скондийскую хну, потом стал мешать с басмой.

— Сколько ж ему лет? — пробормотал он.

— Умер где-то на восьмом десятке. Погоди, дай сообразить: встретились мы, когда мне было девятнадцать, но он был лет на пять старше. Они ведь такие, Морской Народ: выглядят вечными юнцами, а в свой последний год, можно сказать, прахом текут. Начинается это со сплошной седины. В это время они стараются отойти ото всех, зарыться под землю и прочее в том же духе. Но ребят своих ты бы получил однозначно.