Татьяна Мудрая - Мириад островов

• Название: Мириад островов
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

Роман сюжетно связан с циклом «Меч и его Люди», но в него не входит. Действие происходит вскоре после женитьбы короля Кьяртана («Король и Лаборанта») но до событий «Камня Большого Орла» и посвящён молодости Барбе Дарвильи, сына кузнеца Брана.

---

— Верно, Гали бинт Алексийа Рутенка, — ответил тот же голос, довольно низкий и звучный. — Я сделал рисунок надписи для резчика по камню, как раньше набросал эскиз триптиха для лучшего из наших живописцев по стеклу.

Девушка оглянулась, наконец, — и встретила яркий, яростный, невероятной синевы взгляд мужских глаз.

Чтобы разглядеть юношу во всей красе, ей пришлось задрать голову — это при том, что их отделяло двое человек и, примерно около полуметра чистого расстояния. Его плечи возвышались над остальным народом подобно скале. Светлые, пшенично-рыжие кудри были, вопреки скондскому обычаю, собраны в две толстых коротких косицы — знак опытного вояки. Бородки он не носил, одни усы жёсткой щеточкой. Черты лица были правильны — и в то же время казались на фоне того, к чему Галина успела привыкнуть, чужеродными. Впрочем, как и рост, и повадка, и даже какая-то особенная, будто светящаяся кожа без веснушек.

Мужчина дотронулся до цветов в руках Галины и Орихалхо, произнёс:

— Это предназначено святыне — так же, как и ваши мольбы.

Аккуратно вынул из пальцев и опустил в одну из высоких фарфоровых ваз, что стояли у алтаря. Двигался он так плавно, будто ничего не весил, — вернее, вся его масса ушла в силу.

— Ты ведёшь себя очень уверенно, мэс, — сказала Галина. — И знаешь моё имя. А твоё как?

— Оба ваших имени, — поправил он. — Я же сам зовусь Рауди Красноволк ибн Яхья Ас-Сагри, поборник чистоты и всадник пустыни.

Но тут из-за алтарного возвышения, накрытого тугим камчатным полотном, вышел священник, поднял руки к небесам, и началось ритуальное песнопение. Без поддержки каких-либо музыкальных инструментов, но очень слаженное. Сначала Галине почудилось в нём что-то от литургии, но здесь не поднимали над толпой святые дары и не преломляли хлеба. И время здесь текло очень быстро.

Расходились после молебна поодиночке или попарно — все явно под впечатлением увиденного. А уж Галина с Орри — и подавно.

— Что за гордец этот Рауди, — вздохнула ба-нэсхин. — Поистине дитя двух отцов. Вдвойне мужчина. Не успел рта раскрыть, а уж высказался в свою пользу. Его искусство — своего приношение на алтарь, а такое во славу Божию безымянно.

— Ревнуешь никак?

— К мужчине? Ой, нет: просто отмечаю факт.

— Знаешь его?

— Не хуже, чем он меня. Помнишь, я хотела тебе рассказать про переписчика?

— Неужели о Рауди?

— Такое вот совпадение. При Домах Книги писцы работают во множестве, Любому желающему вручают бумагу, чернильницу и тростниковый калам, чтобы он мог переписать понравившееся. Там же учат всем прекрасным почеркам и продвигают таланты. Наш Рудольф, или Красный Волк — так звучит его имя на Западе — и в грамоте, и в миниатюрах преуспел. Ты, кстати, заметила, что эти сквозные стеклянные мозаики выглядят не очень пропорционально — будто малую картинку увеличили раз в сто?

— Ой, нет, — Галина повторила за Орри присказку рассмеялась. — А ведь и правда. Только все равно красивые. Великого рутенского скульптора Бенвенуто Челлини обвиняли, что любой его монумент больше или меньше, но похож на статуэтку.

— Так ты слушаешь? Помнишь, на чём ты меня оборвала?

И Орри докончила историю. Яхья ибн-Юсуф, державший крепость Ас-Сагр для Братьев Чистоты, наполовину тайного общества, которое специализировалось как на утончённой философии, как и на защите восточных границ с оружием в руках, — так вот, он был прекраснейшим из плотских существ и в то же время «увечным полукровкой». Из тех, кого в особенности не любят: ни земной человек, ни морянин, ни морянка, ни привычная помесь. В Рутене таких вынуждают определяться со своим сексом и даже прибегать к хирургу.

— Понимаю, — ответила Галина. — Синдром Морриса или нечто вроде.

— Яхья испытывал собой неофитов. Воин Братства должен быть терпим ко всему помимо того, что касается его непосредственной цели, и не иметь предубеждений. Никто не думал, что Белый Шайх может родить дитя — тем более от юного отрока, почти мальчика. Но так получилось. Если ты хоть немного искушена в рутенском родовспоможении…

— Нахваталась по верхам, как любая прокажённая, — сухо ответила девушка. — Нас в самом деле готовили к безопасным родам. Безопасным для младенца, имею в виду.

— Так вот у Яхьи это было подобие неуместной тягости из тех, что иногда возможно сохранить и вырастить дитя до времени, когда оно становится жизнеспособным.

— Как его… «вторичная брюшная беременность, наступающая после прорыва первичной трубной».

— Да. Не понимаю до конца твоего жаргона, но… да. Никто не понимал, что дитя укоренилось, причём вне связи с точными сроками. Последнее редко, но случается у помесей. Яхью пришлось усыпить и резать чрево. Но, говорят, опоздали, да и натура его была не слишком пригодна к вынашиванию. Шайх не выдержал операции, истёк кровью — и теперь Рауди полный сирота.

— А кто отец?

— Ты имеешь в виду — другой отец? Право, я уже открыла тебе всё, что можно, и часть того, что нельзя. Сопоставляй, если умеешь.

Говорит прелестная Марион своему супругу, подливая ему чай в плоскую пиалу с двойными стенками — чтобы пил горячее, не обжигая пальцев:

— Наш ручной сизый вяхирь принёс на крыльях весть о том, что новая фигура вошла в игру, и теперь всё предречённое повернётся иной стороной.

— Не на крыльях — на лапке, — мягко возражает сьёр Энгерран. — И кто подал сию весточку?

— Не кто иной, как твоя любимица. Говорит, приметила сына Морского Кречета ещё в тот раз, когда ты посылал её столицу иного Полумирья с дипломатической миссией.

— Ну-ну, дай им всем Боже. Только чем-то кончится твоя собственная авантюра?

— Как чем? Авантюры — то, что происходит в дороге. Когда путь приводит к цели, любые из них кончаются либо достижением, либо постижением, но всегда — Разлучительницей Собраний, — задумчиво отвечает крестница и любимица королевы-матери Эстрельи.

Авантюра двенадцатая

После посещения часовни Юханны отряд попарно или поодиночке разбрелся по городу — дивоваться на здешние дива. Орихалхо занялась некими чуть таинственными делами, для которых и была послана в далёкое путешествие — может быть, готийской политикой, возможно — экономикой (нужно ведь было снаряжать отряд для перехода через степи и пустыню), но скорее всего — политической экономией или, что то же, политикой экономии.

— Вот лошадей едва не загубили, гоняя без передышки, — ворчала она. (И это при двух не очень коротких дневных привалах и одной ночёвке.) — А заводных иметь — так это ж целый конский табун гнать рядышком. Вот пересадить бы вас всех на мулагров — они куда как выносливее.

Под мулагром в Сконде понимался вовсе не гибрид мула и онагра, а животное вроде ламы или альпаки — небольшой верблюд, в отличие от андско-рутенского собрата пригодный для верховой езды, а не только под вьюк. Животное пустынь, прыткое и неприхотливое, похожее на гладкошёрстую непарнокопытную лошадку с чересчур длинной шеей, мулагр был в равнинных краях редок, но особого любопытства не вызывал.

— А что мешает-то, в самом деле? — спросила Галина. — Давай сюда животинок.

— Не гонористо. Для клириков годится и для женщин.

— Так шутила раньше про мулослов?

— Не совсем.

— Тогда теперь насчёт гонора?

— Тоже нет. Рядом с Полыми Холмами хорошо бы пересесть на малышей — кони пригодятся на обратный путь, если и у кого он будет, а мулагрики, помимо прочего, ходко идут в гору и с горы. Наверху им будут рады куда больше, чем нам.

— Полые Холмы? Орри, это ж из сказки о феях и чародее Мерлине.

— Ну, называют их так, что поделаешь. Или Пустые Холмы, но это не отражает смысла. В общем, малые горы на подступах к большим.

Галина, оставшись в тот день одна и без призора, на правах то ли калечной (повязки с мазью она носила по-прежнему, но меняла далеко не так усердно), то ли мелкого начальства при главном начальнике, решила прогуляться не просто так, но с целью — памятуя недавние откровения подруги.

Толпа на улицах принимала Галину вдвойне легко — как «белую», то есть уставного цвета кожи, и как «смуглую», вернее, загорелую. О ба-нэсхин, с которыми она стала схожа после многих дней на открытом воздухе, все были наслышаны, что их женщины не отличаются от мужчин и оттого имеют полное право не закрывать лиц и не кутать фигуру прямо уж до смерти.

Оттого рутенке было более-менее легко расспрашивать всех и проникать повсюду. Заодно наловчилась по легчайшим намёкам распознавать, кто перед нею. Иллами, даже явно из беднейших, отличались подчёркнутой чистоплотностью и даже щеголеватостью, достигнутой с помощью минимума средств. Живая иллюстрация к тезису о рутенских денди — те любили рядиться в вещи, обношенные по фигуре до состояния «второй кожи». Поклонники Энунны, если то были не жрицы и не жрецы из разряда их защитников, с излишним усердием защищали свою наготу от посторонних взглядов и пренебрегали украшениями. Здешние нохри — те были ни так ни сяк. Светские монахи и монахини, иными словами.