Александр Майсурян - Другой Ленин

• Название: Другой Ленин
• Автор: Александр Майсурян
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9697-0292-7

Ни об одном другом человеке в советское время не говорили и не писали так много, как о В. И. Ульянове (Ленине). Но и сейчас мы не знаем о нем самого главного — какие качества поставили его во главе 150 миллионов людей? Почему именно он оказался одной из ключевых фигур истории XX века? Что в жизни считал важным и что несущественным? Что думал о смерти и как сам хотел бы умереть? Как ссорился и умел ли мириться? Как предпочитал отдыхать?

Автор освещает многие малоизвестные стороны личности Ленина.

Книга публикуется в авторской редакции.

---

Глава 12

«Восстание рабовладельцев»

В Москву Ленин уехал, чтобы заработать побольше денег, да там и остался.

Из школьных сочинений о Ленине

В первый день после Октября большевики радовались тому, что им удалось взять власть почти бескровно — при штурме Зимнего погибли только шесть человек из числа штурмующих. Среди защитников дворца жертв не было. Спустя столетие такой переворот, вероятно, назвали бы «бархатным». Юнкера почти не оказывали сопротивления восставшим. Ленин потом замечал: «Нужно признаться, что даже «кадетские» дамы в Петрограде во время борьбы против нас проявили больше храбрости, чем юнкера».

Как и все, Владимир Ильич радостно улыбался, но вскоре стал серьезным и решил слегка охладить пыл всеобщего ликования: «Не радуйтесь, будет еще очень много крови. У кого нервы слабые, пусть лучше сейчас уходит из ЦК…»

Мир с Германией, а потом революция в Берлине, казалось, избавили большевиков от их самого опасного внешнего врага. Но гражданская война в самой России только разгоралась. Ленин называл ее «восстанием рабовладельцев». «Гражданская война — более серьезная и жестокая, чем всякая другая. Так всегда бывало в истории, начиная с гражданских войн Древнего Рима…»

Победу в гражданской войне Ленин сравнивал с чудом. «Революция в известных случаях означает собою чудо. Если бы нам в 1917 году сказали, что мы три года выдержим войну со всем миром и в результате войны… мы окажемся победителями, то никто бы из нас этому не поверил. Вышло чудо…» «Раньше западные народы рассматривали нас и все наше революционное движение, как курьез. Они говорили: пускай себе побалуется народ, а мы посмотрим, что из всего этого выйдет… Чудной русский народ! И вот этот «чудной русский народ» показал всему миру, что значит его «баловство». (Аплодисменты)…История идет странными путями; на долю страны отсталой выпала честь идти во главе великого мирового движения».

Правая оппозиция, разумеется, всячески высмеивала этот «мировой размах» большевиков. Характерный рисунок Л. Барского из московской газеты «Раннее утро» за 1918 год: могучий гигант Атлас, сгибаясь от тяжести, несет на спине земной шар. К нему подходит малютка Ленин и самоуверенно заявляет:

— Товарищ Атлас! теперь ты уж лучше отдохни, а я понесу дальше…

«У нас все есть — и чудеса будут!» До революции социал-демократы решительно выступали за упразднение постоянной армии. Сам Ленин писал: «Вырвем зло с корнем. Уничтожим совершенно постоянное войско. Пусть армия сольется с вооруженным народом, пусть солдаты понесут в народ свои военные знания, пусть исчезнет казарма и заменится свободной военной школой. Никакая сила в мире не посмеет посягнуть на свободную Россию, если оплотом этой свободы будет вооруженный народ, уничтоживший военную касту, сделавший всех солдат гражданами и всех граждан, способных носить оружие, солдатами».

Однако вскоре после Октября 1917 года выяснилось, что «вооруженный народ» (Красная гвардия) не в состоянии держать оборону против регулярной армии противника. И в январе 1918 года Ленин подписал декрет о создании Красной армии. Это была удивительная армия: без титулования, воинских чинов, без погонов и лампасов, поначалу без медалей и орденов… — всего того, в чем многие видели суть воинской службы. Армия, в которой все, от простого бойца до главнокомандующего, именовали друг друга «товарищами»…

Первое время красноармейцы обходились и без формы — каждый носил то, в чем он явился на службу. В ответ на самую обычную команду порой раздавалось недовольное: «Тут не старая армия, чтоб командовать. Можно и попросить». Не было и никаких заведенных ритуалов. Об установившихся в Красной армии простых и свободных нравах можно судить по такой характерной черточке. Часовой возле кабинета Ленина не стоял навытяжку, а сидел за столиком, на мягком стуле, обитом красным бархатом, и обычно бывал при этом погружен в чтение. Владимир Ильич сам заговорил с часовым, стоявшим у его дверей:

— Вы не устали? Почему бы вам не присесть?.. Вам не скучно?

— Не скучно… ведь я вас охраняю.

Владимир Ильич выразительно обвел рукой пустой коридор (было уже за полночь):

— От кого?.. Вы зря теряете время, товарищ… У вас есть книга?

— Есть… в сумке.

Ленин вынес из своего кабинета венский стул:

— Вот стул, сидите читайте и учитесь… Сидеть можно, только не спите.

С этого времени часовые расположились более комфортно. У одного часового, который при каждом его появлении вскакивал и отдавал ему честь, Ленин своей рукой отнял руку от козырька и попросил его не вставать… «Тогда у нас никому это не казалось странным», — замечала Крупская. «Ильич рассказывал мне как-то о посещении его Мирбахом… Около кабинета Владимира Ильича сидел и что-то читал часовой, и, когда Мирбах проходил в кабинет Ильича, он не поднял на него даже глаз и продолжал читать. Мирбах на него удивленно посмотрел. Потом, уходя из кабинета. Мирбах остановился около сидящего часового, взял у него книгу, которую тот читал, и попросил переводчика перевести ему заглавие. Книга называлась: Бебель «Женщина и социализм». Мирбах молча возвратил ее часовому».

«Красноармейцы требовали, чтобы их учили грамоте», — писала Крупская. Но старые буквари приводили их в негодование: «Маша ела кашу. Маша мыла раму». «Какая каша? Что за Маша? — стали возмущаться красноармейцы. — Не хотим этого читать!» И тексты букварей пришлось придумывать заново: «Мы — не рабы. Рабы немы. Мы — не бары. Баба — не раба»…

И все-таки в Красной армии уставшие от бесконечной революции обыватели разглядели некое «зерно будущего порядка». Либеральная газета «Современное слово» весной 1918 года передавала услышанный на улицах Петрограда разговор:

«— Мне, например, очень понравилось, как вчера отряд красной армии шел. Идут по мостовой, в ногу. Прямо приятно. По-моему, они скоро себе форму потребуют…

— А ведь красиво может выйти…»

Вскоре такая форма появилась, и она действительно была по-своему красива: шапки-богатырки (они же буденовки) в форме старорусских остроконечных шлемов, нарядные шинели с алыми разговорами…

У левой оппозиции возрождение постоянной армии вызывало тревогу и дурные предчувствия. Газета левых эсеров «Знамя труда» сокрушалась: «Восстает, как феникс из пепла, старая армия, с ее кастовым офицерским корпусом, ее «железной» дисциплиной… Снова восстанавливается разорванный было зачарованный круг старой государственности»… Да и сами большевики поначалу смотрели на Красную армию и все военное дело как на временное, неизбежное зло. Характерная шутка 1922 года (из журнала «Красный смех»), беседа в магазине детских игрушек:

«— Вот не угодно ли, для вашего сынка, большой выбор: пушек, ружей, сабель?..

— Покажите уже, кстати, и того глупца, который с детства приучает ребенка к воинственности…»

Первоначально Красная армия мыслилась как добровольная. Разумеется, либералы над такими планами только смеялись. На карикатуре А. Радакова толпа безногих инвалидов протягивала Ленину свои костыли и протезы: «О, добрый товарищ Ленин! Ты хочешь создать добровольную армию. На тебе наши костыли и протезы! Может быть, ты из этого и создашь что-нибудь добровольное!..»

Вскоре гражданская война действительно заставила большевиков начать призыв в Красную армию. «Буржуев» в нее не призывали — только рабочих и крестьян. Вплоть до конца 30-х годов сохранялось право не служить по религиозным убеждениям.

Сразу же встал вопрос об участии в новой армии «военных специалистов» (военспецов) — то есть царских офицеров и генералов.

— Без серьезных и опытных военных, — говорил Троцкий, — нам из этого хаоса не выбраться.

— Это, по-видимому, верно, — соглашался Ленин. — Да как бы не предали…

— Приставим к каждому комиссара, — предложил Троцкий.

— А то еще лучше двух, — поддержал Ленин, — да рукастых. Не может же быть, чтобы у нас не было рукастых коммунистов.

Между тем территория молодой Советской республики стремительно ужималась, съеживалась, подобно шагреневой коже. Большевики потеряли Симбирск и Казань. Лев Троцкий позднее писал про лето 1918 года: «Многого ли в те дни не хватало для того, чтобы опрокинуть революцию? Ее территория сузилась до размеров старого московского княжества. У нее почти не было армии. Враги облегали ее со всех сторон. За Казанью наступала очередь Нижнего. Оттуда открывался почти беспрепятственный путь на Москву».

— У меня такое впечатление, — заметил Троцкий в беседе с Лениным, — что страна, после перенесенных ею тягчайших болезней, нуждается сейчас в усиленном питании, спокойствии, уходе, чтобы выжить и оправиться; доконать ее можно сейчас небольшим толчком.

— Такое же впечатление и у меня, — согласился Ленин. — Ужасающее худосочие! Сейчас опасен каждый лишний толчок.