Александр Майсурян - Другой Ленин

• Название: Другой Ленин
• Автор: Александр Майсурян
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9697-0292-7

Ни об одном другом человеке в советское время не говорили и не писали так много, как о В. И. Ульянове (Ленине). Но и сейчас мы не знаем о нем самого главного — какие качества поставили его во главе 150 миллионов людей? Почему именно он оказался одной из ключевых фигур истории XX века? Что в жизни считал важным и что несущественным? Что думал о смерти и как сам хотел бы умереть? Как ссорился и умел ли мириться? Как предпочитал отдыхать?

Автор освещает многие малоизвестные стороны личности Ленина.

Книга публикуется в авторской редакции.

---

«Он чуть-чуть засмеялся, вполтона, — вспоминал Троцкий, — оделся и твердо сказал Свердлову: «Идем». Лицо его изменилось, стало каменисто-серым. Недешево Ильичу давалась эта поездка в гогенцоллернское посольство с выражением соболезнования по поводу гибели графа Мирбаха. В смысле внутренних переживаний это был, вероятно, один из самых тяжких моментов его жизни».

И сразу же большевики получили новый удар. В руках эсеров оказался глава чекистов Феликс Дзержинский, который пытался погасить восстание словами и уговорами.

— Дзержинский арестован, — сообщили Владимиру Ильичу.

Эта новость потрясла Ленина. Трудно было надеяться, что первый чекист уцелеет (хотя именно так и случилось). «Владимир Ильич — нельзя сказать побледнел, а побелел, — писал Бонч-Бруевич. — Это бывало с ним тогда, когда охватывал его гнев или нервное потрясение…» Он с гневом выкрикнул:

— Власти мы не отдадим!

— Конечно, — кивнул Бонч-Бруевич.

«Сейчас же, — вспоминал Троцкий, — Владимир Ильич произносит в телефон: «А проверены ли все входы и выходы у Большого театра?»»… В Большом театре проходил в это время V съезд Советов. Большевики решили действовать твердо — арестовать всех делегатов съезда от партии левых эсеров (а их было 353 человека). (Позже, когда восстание было подавлено, почти всех арестованных отпустили.)

Новость о том, что несколько сотен их делегатов во главе с Марией Спиридоновой арестованы прямо в здании Большого театра, довела эсеров до белого каления. «За Марию снесу пол-Кремля, пол-Лубянки, полтеатра», — заявил командир восставших Д. Попов. Левые эсеры принялись обстреливать Кремль. Правда, не очень успешно: на крепость упал один-единственный пушечный снаряд. В. Бонч-Бруевич так описывал этот момент: «Нарядное солнце заливало старинные здания Кремля, поблескивая на золотоносных куполах собора. Вдруг что-то ухнуло, затрещало, заколебалось и вслед за тем посыпалось и зашуршало.

— Стреляют! Это артиллерийский выстрел! — крикнул кто-то…

Благовещенский собор был пробит…»

— Ведь они и стрелять-то не умеют! — добродушно смеялся Ленин над этой бомбардировкой. — Метят все в Кремль, а попадают куда угодно, только не в Кремль…

Также восставшие захватили главный телеграф и разослали по всей стране телеграммы, в которых объявили действия большевиков «вредными для советской власти вообще и правящей в настоящее время партии левых эсеров в частности»… Ленин показывал эти телеграммы Свердлову и возмущался: «Полюбуйтесь, какая самоуверенность, какая наглость. Да, да, наглость!»

Большевики могли опереться только на латышских стрелков — часть, сохранившуюся еще от старой царской армии. Большевик Петр Стучка вспоминал: «Ленин сообщил нам, что левые эсеры восстали и что единственной вполне преданной революции воинской частью, по его мнению, является латышская стрелковая дивизия». Но даже верность этих войск внушала некоторые опасения. Ленин беспокоился:

— Каково настроение латышских стрелков?.. Не поддадутся ли латышские стрелки агитации заговорщиков?

Верные правительству войска действовали очень медленно. В ночь на 7 июля Ленин с тревогой спрашивал у командира латышских стрелков:

— Выдержим ли мы до утра, товарищ?

Потом ворчал:

— Наконец-то продвигаются… Вот уж копуны… Хорошо, что у нас еще враг-то смирный, взбунтовался и почил на лаврах, заснул, а то беда бы с такими войсками…

Вожаки восстания успели покинуть свой штаб раньше, чем его заняли латышские стрелки. После этого либеральная печать язвительно подшучивала над побежденными:

«— Вы продаете рысака? А хорошо он бегает?

— Лучше любого левого эсера!»…

«Партия левых эсеров, — заявил Ленин, — взяла на себя ответственность за убийство Мирбаха и поставила Россию на волосок от смерти». Немцы потребовали ввести в Москву батальон императорской армии для охраны посольства. По сути, это был новый ультиматум. Ленин, прочитав это известие, побледнел: «Чего захотели?.. А!.. Прохвосты! Вот левые эсеры добиваются своего. В колонию нас обратить?.. Нет!..»

И засмеялся… Хотя германское требование было Москвой отклонено, немцы на этот раз не решились возобновить войну.

По привычке запоминая услышанные характерные реплики простых людей, Ленин заметил: «Серая, безграмотная старушка, негодуя, говорила по поводу убийства Мирбаха: «Ишь, проклятые, толкнули-таки нас в войну!». Поэт Эмиль Кроткий (Эммануил Герман) в оппозиционной газете «Новая жизнь» едко высмеивал это наблюдение Ленина. Стихи назывались «Старушка»:

Опять июль. Грохочет пушка.
Воспоминанья шевеля,
Стоит недвижная старушка
У потрясенного Кремля.
Коммунистическая вера
Непоколебима, как гранит.
Она еретика — эсэра —
Коммунистически бранит.
Мол, что за войны, — Брест-де ценен.
Ей верить в «скифство» не дано…
Сей добрый отзыв слышит Ленин
В автомобильное окно.
О, неожиданная ода!
Не оскудел народный дух.
Блажен, кто слышит «глас народа»
В невнятном лепете старух.
…
Гляжу назад: иные лета,
Давно забытая пора.
Взглянул — узнал: старушка эта
Стоит у Гусова костра.
С ней, знаю, всякое бывало.
Увы! и нынче, как давно,
Старушка надвое сказала, —
Хоть многим слышалось одно.

«Мне пришлось выдержать жесточайший бой». Любопытно, что история Брестского мира во многом повторилась в 1920 году, во время войны с Польшей. В какой-то момент казалось, что Красная армия в одном шаге от триумфальной победы. Газета украинских левых эсеров «Борьба» писала в августе 1920 года: «Еще день-два, перед нашими красными полками заблестят шпили варшавских башен, и судьба столицы белогвардейской Польши будет решена… И потому мы приветствуем слова тов. Троцкого, обращенные к нашим красным полкам:

— Вперед, к Варшаве!»

Ленин тоже был захвачен этим победным настроением. Большевик Т. Сапронов вспоминал: «Во время польского наступления тов. М. Минков, выходя из столовой, встретил тов. Ленина. Последний его спрашивает:

— Читали, как наши бьют поляков?

— Нет, не читал.

— Так подождите, я вам сейчас принесу газеты.

И, несмотря на протесты Минкова, пустился бегом и через несколько секунд тащит газеты и говорит:

— Нате-ка, почитайте, как их лупят».

А вот анекдот того времени:

«— Что-то Троцкий и Ленин потолстели.

— Да нет. Это они щеки надули.

— Зачем?

— Изо всех сил раздувают пожар мировой революции».

Однако предвкушение победы обернулось горьким разочарованием: Красная армия потерпела в Польше сокрушительный разгром. Ленин говорил Кларе Цеткин: «Радек, впрочем, нам предсказывал, как все произойдет, он нас предостерегал. Я страшно злился на него, ругал его пораженцем, — но в главном он оказался прав. Он лучше нас знает положение дел на Западе, и он талантлив. Он нам очень полезен. Я недавно с ним помирился во время длинной политической беседы по телефону глубокой ночью или на рассвете. У меня это случается».

Советская Россия согласилась на тяжелый мир, который его противники назвали «вторым Брестом». Ленин продолжал свой рассказ: «Известно ли вам, что заключение мира с Польшей сначала встретило большое сопротивление, точно так же, как это было при заключении Брест-Литовского мира. Мне пришлось выдержать жесточайший бой, так как я стоял за принятие мирных условий, которые безусловно были благоприятны для Польши и очень тяжелы для нас… Я сам думаю, что наше положение вовсе не обязывало нас заключать мир какой угодно ценой. Мы могли зиму продержаться… Но самое главное было то, — могли ли мы без самой крайней нужды обречь русский народ на ужасы и страдания еще одной зимней кампании?.. Новая зимняя кампания, во время которой миллионы людей будут голодать, замерзать, погибать в немом отчаянии. Наличие съестных припасов и одежды сейчас ничтожно. Рабочие кряхтят, крестьяне ворчат, что у них только забирают и ничего не дают… Нет, мысль об ужасах зимней кампании была для меня невыносима. Мы должны были заключить мир».

Владимир Ильич замечал в начале 20-х годов: «Первая волна мировой революции спала, вторая же еще не поднялась. Было бы опасно, если бы мы на этот счет строили себе иллюзии. Мы не царь Ксеркс, который велел сечь море цепями».

Любопытно, что после всех яростных споров Владимир Ильич обычно мирился с несогласными большевиками, такими, как Радек. Один из водителей Ленина, Михаил Кузьмин, как-то спросил у него, почему он терпит таких строптивых людей вроде Зиновьева и Каменева, которые вечно спорят с ним и выражают свое несогласие.

«Так это… как раз и хорошо, — ответил Ленин, — что открыто спорят. Они свои взгляды не скрывают и из лучших побуждений спорят, хотят, чтобы было как можно лучше. Когда есть несогласные, голова лучше работает, ведь их переубеждать приходится, веские доводы находить. Сам не всегда все увидишь и предусмотришь, а они своими возражениями и спорами мне помогают на вещи с другой стороны взглянуть».