Владимир КОРОТКЕВИЧ - Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

• Название: Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)
• Автор: Владимир КОРОТКЕВИЧ
• Издательство: ЗАО ТИД «Амфора»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00142-4

Волею случая и по произволу духовных и светских властей недоучившийся школяр Юрась Братчик принимает на себя роль Мессии. Странствуя по просторам Белой Руси со своими «апостолами», труппой жуликоватых лицедеев, он, незаметно для самого себя, преображается и вступает на крестный путь.

---

«Ага. Надо сразу же открыться, сказать ему, где дочка мечника. Дурень, она же здесь, здесь. Может быть, даже в этой башне. А может, в другой. В молчании. Под надзором одной лишь этой игуменьи, почему-то действительно выславшей всех своих монахинь из обители. Почему?».

Это её тревожило. Такого, да ещё без надзора, вообще не должно быть. И третий день подряд.

«А, всё равно. Может, просто крутит с кем-то? – Мысли проваливались. – Что надо сказать ему? Сейчас же?».

Христу показалось, что у неё лёгкая горячка. Он положил ей на лоб ладонь, но руки его были горячими от огня, ибо он ворочал рыбу, – не поймёшь, есть горячка или нет. И тогда он, склонясь, коснулся лба губами. Нет, всё хорошо. Просто огонь и свежий воздух.

Она почувствовала прикосновение его губ ко лбу. И этот простой жест открыл ей очевидное: она никогда не скажет, что ожидает его за этой стеной. Будет ненавидеть себя, брезговать собой, но никогда не скажет. И не из-за пыточных Лотра.

«Не надо мне ни поселений панцирных бояр, ни Ратмы, ни кого-то другого. Ничего мне не надо».

Одно это прикосновение заставило её понять то, в чём она целый месяц – а может, и больше – боялась себе признаться.

Из дальней рощи, куда ушли апостолы с монашками, долетел сильный и страстный женский голос, полный ожидания и тоски. Зазвенела лютня.

За стенами, за чёрными вежами –
Воля, ветер, солнце в гаях.
Каждый вольный стрелок Беловежья –
Мука и радость моя.

И она вдруг вся затряслась от непреодолимой, острой, последней тяги к этому человеку, сидящему рядом и не думающему про неё. Да нет, она не могла сама, своими руками… отдать. Вся постепенно вытягиваясь, она словно умирала от всего, что свалилось на неё. Будто пронзённая смертоносной стрелой.

Ломит турам рога он железные.
Сталь чужую руками гнёт.
Ах, зачем он монахами брезгует
И монашку, меня, не возьмёт?

Взять бы его в руки, в объятия и не выпускать, пока не наступит конец света, пока не рассыплются земля и небо и не останутся они одни в пространстве, где нет ни тьмы, ни света.

Теперь пели и мужские голоса. Они изменили бег песни, и она звучала слегка угрожающе, словно с топотом копыт неслыханная напасть летела на бедное человеческое сердце, и без того отстукивающее последние удары.

На зов мой он вмиг прискачет с мечом.
Бросит дом средь лесов и озёр,
За его богатырским белым конём
Сотня всадников спустится с гор.
Как архангел, придёт он к этим стенам,
Затрубит – и рухнут они,
И пускай тогда моё сердце сгорит.
Пускай моё сердце сгорит.

«Любимый, – молча умоляла она. – Наклонись, обними, я больше не могу. Даже грубость стерплю, только не безразличие. Мне уже невозможно жить без этой моей любви, без этой печали».

Ещё мгновение – и она сказала бы это вслух. И кто знает, чем бы все закончилось. Потому что она любила, а он уже несколько недель назад поверил, что никого не найдёт и что дочь мечника в действительности его предала.

Но в это время мягкие вечерние потёмки прорезал многоголосый девичий визг, крики.

– Непременно это они раньше времени от теории к практике перешли, – заметил Христос. – Ах, белорусский народ, белорусский народ! Слабоват в теории, глуп. И не учится.

Визг между тем поднялся вновь. Неистовый, будто женщин там, в роще, окружили полчища мышей.

Он приближался. Христос смотрел в ту сторону, как раз на запад, и вдруг понял, что не просто полоса заката пылает на горизонте. Да, это был закат. Но свет кое-где шевелился, был против обыкновенного дымным, почти как в жестокий мороз.

Внезапно он понял. И уже не постигал, почему раньше не видел, не догадался. На западе, в отсвете заката, где-то далеко бушевало пламя. Что-то пылало ярко и безнадежно.

Затем он увидел их. К стенам издалека бежало несколько десятков мужчин и женщин в белом. Бежали, спотыкаясь, падая и вновь вскакивая на ноги. Бежали во все лопатки, сломя голову, во весь дух, как можно бежать только от чего-то страшного и смертельно опасного.

Довольно далеко за ними появилась какая-то тёмная масса. Некоторое время он не мог понять что. А потом узрел блеск стали, хвостатые бунчуки, гривастые тени коней – и понял.

Бегущие могли убежать. Главное – чтоб были открыты ворота.

Он схватил Магдалину, поставил её ноги себе на плечи, а потом вытянул, как мог, руки вверх.

– Прыгай за внешнюю стену! Прыгай!

– Я не…

– Руки мне развяжешь! Прыгай!

Магдалина прыгнула.

– Беги к внутренним воротам! Грохочи! Зови!

Сам он бросился к воротам во внешней, низкой стене. Схватил за верёвку колокола, которым вызывали сестру-привратницу. Ударил раз, другой, третий… Изо всех сил, со всех ног, близко уже летели беглецы. А за ними, прямо из зарева, мчалась орда, сотни две татар.

– Иги-ги! Иги-ги! Адзя-адзя! Иги-ги-и-и! – визг холодом отдавался в спине.

…Игуменья в своей келье услышала и подняла голову с ложа.

– Ну вот, кажется, всё кончено.

Человек, лежащий рядом с ней, тот самый великан Пархвер, что когда-то вёл Христа и апостолов на пытку, лениво раскрыл большие синие глаза:

– Ну и хорошо. Недаром я тебе приказ привёз и три дня исполнения ждал.

– А мне грех, – сказала та, одеваясь.

– Три дня – и уже грех, – улыбнулся тот.

– Я же не об этом. – Игуменья погладила его мокрые золотые волосы. – Я ж их сама три дня отпускала. В какой-то из них, мол, и схватят.

– Ты не спешишь?

– А чего? Я так и вообще с этим делом не спешила. Один день не пришли за ними – ах, как хорошо! Другой – ну просто чудесно! Третий… И если бы ещё не приходили – слава Богу. Я же знаю, разве ты на меня позарился бы? Так просто, от скуки три дня ожидая. Да ещё в соседней келье закрытый.

Могучая грудь Пархвера затряслась.

– Брось! – улещал он. – Ты баба ничего. Просто мне, видно, всю жизнь от одной к другой идти. Пошутил Бог, наделил росточком. Обнимаешься где-то в роще, а она тебе хорошо если под дых головой… А что, есть, наверное, страна великанш?

– Наверное, есть… Ладно, пойдёшь так пойдёшь. Идём, девку ту из башни выпустим.

– Идём. А как ты её вытуришь?

– А просто. Выведем за большую стену, а после я из-за неё коловоротом внешнюю решётку подниму. Не думай, поймают.

– А нас они не поймают?

– В той башне поймают? Глупости! Там одному можно против всей орды продержаться. Припасов хватит. – Она улыбнулась. – Вот и посидим.

– Ну-ну, разошлась.

– Я тебя, голубок, не держу. Понадобится – в тот же день ходом выведу, и гони в Гродно… если дорогой нехристи не перехватят.

Они вышли.

Христос всё ещё метался у стены. В глазок ворот увидел лицо Магдалины.

– Не открывают!

– Беги, – голос его одичал. – Бей, греми, руки разбей – достучись!

Снова начал бешено дёргать верёвку колокола.

Между беглецами и конниками всё ещё сохранялся разрыв. Христос не знал, что ордынцы уверены – ворота не отворят и потому не торопятся.

Да и лезть на рожон не хотелось: Тумаш и ещё пара апостолов временами останавливались и бросали в конников камни.

Но двери не отворяли, а он уже видел не только лица своих, но и физиономии крымчаков, в основном широкие и скуластые, горбоносые, с ощеренными пастями. Шлемы-мисюрки, малахаи, халаты поверх кольчуг, лодочки стремян.

Ноздри его уже ловили запах врага, дикий, чужой, – смесь полыни, бараньего жира, пота и чегото ещё.

– Иги-ги! Иги-ги!

И вдруг он всем нутром понял: не отворят. Испугались или с намерением, чёрт его знает для чего. Теперь и самому не вскочишь. И значит, все попали в западню и он также. Колодка на шее, цепи, аркан, путь в Кафу. Вот каков будет твой конец, лже-Христос. И нечего с надеждой глядеть на небо, не поможет.

Запыхавшиеся беглецы, с красными от напряжения, искаженными диким ужасом лицами, были уже близко. Даже если подсаживать людей – прежде всего женщин – на стену, успеешь подсадить от силы троих-четверых. А стало быть, схватят и Тумаша, и Иуду, и всех, и его. Бедных не выкупят. Рабство. Кнут.

Он оглядел стену, и вдруг что-то промелькнуло в его глазах: «А может, и вскочишь?».

Христос припустил навстречу беглецам. Увидел у некоторых в глазах безмерное изумление. Но бежал он недолго. Саженей через десять повернулся и, набирая скорость, помчал к стене.

– Да! – хрипло крикнул Тумаш. – Правильно! Лишь бы не плен.

Он подумал, что Христос хочет разбить голову о камни. Но тот и не помышлял об этом. Разогнавшись, он ногами вперёд прыгнул на стену и, по инерции сделав на ней два шага, вскинул руки, захватил-таки пальцами острый верхний край её, срывая ногти, обдирая живот, извиваясь, подтянулся с нечеловеческой силой, силой отчаяния и безысходности, вскинул одну ногу, а после и сел верхом на замшелые камни. Упал головой на верх забрала во внезапном страшном изнеможении.