Леон Дегрель - Гитлер на тысячу лет

• Название: Гитлер на тысячу лет
• Автор: Леон Дегрель
• Жанр: Биографии и Мемуары

Леон Дегрель (фр. Léon Degrelle) (1906, Буйон, Бельгия — 1994, Малага, Испания) — бельгийский военный и политический деятель ультраправого толка. Один из основателей и лидер Рексистской партии Бельгии.

Под влиянием гитлеровского национал-социализма, стал ведущим идеологом не только бельгийского, но и европейского коллаборационизма. Обосновывал сотрудничество с немцами необходимостью создания нового, национал-социалистического порядка в объединённой Европе.

Инициатор создания в составе Вермахта добровольческого корпуса «Валлония», преобразованного затем в 28-ю добровольческую дивизию Ваффен-СС «Валлония», которой командовал на Восточном фронте, Померании, а в конце войны — на Западном фронте.

В мае 1945 года бежал в Норвегию, откуда вылетел в испанский Сан-Себастьян. При посадке самолёт потерпел аварию, но Дегрель выжил, несмотря на полученные им тяжёлые ранения.

Бельгийские власти добивались от Испании выдачи Дегреля, который в декабре 1945 года заочно был приговорён бельгийским судом к смертной казни за измену. Правивший в Испании правый режим Франсиско Франко отказался депортировать Дегреля, ссылаясь на необходимость его лечения после авиакатастрофы.

Дегрель нашёл убежище в монастыре монашеского ордена доминиканцев, где скрывался до 1955 года; по другим данным якобы скрывался в Аргентине.

После усыновления испанской аристократкой, получил новое имя (Леон Хосе Рамирес Рейна) и испанское гражданство. До конца жизни не уставал оправдывать своё участие во Второй мировой войне на стороне Германии.

В эмиграции опубликовал в общей сложности 15 книг.

Скончался от инфаркта в 1994 году в испанском городе Малага.

Léon Degrelle. Hitler pour mille ans. Paris: La Table Ronde.1969.

Перевод с французского Виктории Ванюшкиной

---

Но меня совершенно не волнует ни то, что говорят публике, ни то, что говорит она. Для меня важна истина, то, что я знаю.

Поистине нужно обладать тупоумием стада, чтобы поверить в то, что человек, увлекший за собой сотни миллионов немцев, за которого умирали миллионы молодых людей, был новым Сарданапалом или Нероном, с утра до вечера пьющим кровь в своём безумии.

Я вновь вижу его в Берлине, 1-го мая 1943 г., на вершине огромной трибуны, на аэродроме Темпельхоф. Стотысячная толпа ревела от восторга под его взором. Однако я был разочарован. Он был красноречив, но его речи не хватало нюансов, она была слишком простой, слишком прямой и довольно монотонной. Латинская публика была бы более требовательной. Даже его ирония была грубовата. Это было красноречие, как сила, а не красноречие, как искусство.

Не произвёл на меня особого впечатления и его сверкающий взгляд. Вопреки тому, что говорят, он вовсе не пронизывал собеседника. В блеске его красивых голубых глаз не было ничего непереносимого. Конечно, в его живом взоре чувствовалась сила, но он не стремился не запугать, не подчинить, не, тем более обольстить. Можно было пристально смотреть ему прямо в лицо, не чувствуя себя подавленным, и это ничуть не раздражало его.

То же самое можно сказать и о знаменитых флюидах. Безумная старуха, румынская принцесса Елена дописалась до того, что, якобы, при рукопожатии от пальцев Гитлера исходил некий электрический разряд, несомненно дьявольского происхождения!

Между тем, рукопожатие Гитлера было не крепким, но скорее мягким. Обычно, особенно при встрече с близкими друзьями, Гитлер даже не подавал руку, а пожимал вашу руку двумя своими. Никогда я не чувствовал в этом прикосновении ничего особенного, как эта спятившая от старости румынская принцесса. Никогда я не подпрыгивал от него как от разряда тока! Это было самое обычное рукопожатие, ничем не отличающееся от рукопожатия арденнского лесника.

Гитлер был прост и очень аккуратен. Меня всегда поражали его уши, блестящие как раковины. Поверьте мне, он не разыгрывал из себя плейбоя. Его одежда была всегда тщательно вычищена, но не более того. Он носил одну и ту же военную форму безо всяких изысков. У него был 43-ий размер обуви: когда, однажды ночью я заявился к нему, обутый в русские валенки, он вытащил из своего гардероба пару ботинок и отдал их мне, предварительно набив в носок несколько кусков газеты, чтобы моя нога не болталась в них, так как я носил 42-ой. Эта подробность свидетельствует о том, насколько прост был он в общении.

Единственное, в чём он испытывал потребность, это в красивых вещах. На деньги, полученные им как обладателем авторских прав на «Майн кампф», он купил прекрасную картину Боттичелли и повесил её над своей кроватью. Это были единственные деньги, которые он потратил на себя. Он умер ни оставив ни пфеннинга. Его не волновал вопрос личного состояния. Я уверен, что в последние годы своей жизни он ни разу не задумывался о деньгах.

На еду у него уходило десять минут. Это было довольно ошарашивающее зрелище. Этот человек, ложившийся спать в пять-шесть часов утра, и уже к одиннадцати бывший на ногах, с очками в руках, склонившись над документами, едва питался, причём такой едой, которая по мнению широкой публики «не даёт сил». Он переносил громадное напряжение войны, ни разу не съев ни кусочка мяса. Он не ел яиц. Он не ел рыбы. Только макароны или овощи. Пара пирожных и вода. Всегда и только вода. На этом кулинарные пиршества Гитлера заканчивались!

Он питал просто поразительную страсть к музыке. У него была потрясающая музыкальная память, которой по слухам отличался и де Голль. Однажды услышав какую-нибудь мелодию, он запоминал её навсегда. Он без единой ошибки насвистывал её, сколь длинной бы она не была. Вагнер был для него богом. Он знал все его произведения до самых мелких деталей. Он мог перепутать Изабеллу-Католичку (XV век) и Изабеллу II (XIX век), но никогда не спутал бы двух нот из всего мирового музыкального репертуара.

Он любил свою собаку. Во время первой мировой войны у него украли собаку. Это было одним из наиболее печальных событий его молодости. Да, именно так. Я знал Блонди, его собаку последних лет. Это отважное животное расхаживало из угла в угол по своей конуре, словно бы так же, как и он, ощущало на себе бремя трагических событий на русском фронте. Гитлер сам готовил ей еду, и в полночь покидал на некоторое время посетителей, чтобы накормить своего друга.

А подружки? В этом вопросе его недоброжелатели поистине превзошли все границы безумной фантазии, вплоть до садизма. Если уж и был человек, почти целиком равнодушный к женской любви, так именно Гитлер.

Он никогда не говорил о женщинах. Он приходил в ужас, слыша скабрезные шутки, к которым склонны многие мужчины, особенно, мелкие натуры. Скажу больше, он был стыдлив. И особенно стыдился проявлять свои чувства.

Но его приводила в восхищение женская красота. Однажды он вспылил, когда выяснилось, что сопровождавший его офицер не спросил адреса у одной изумительно прекрасной девушки, пробившейся к машине, чтобы поприветствовать его. Нет, он не собирался назначить ей свидание, как это сделала бы сотня мужчин, оказавшихся на его месте. Он просто хотел послать ей букет.

Ему нравилась женская компания. Я очень хорошо знал Зигрид фон Вельдсек (Siegried von Weldseck), одну из красивейших женщин Райха — высокую, светлоглазую, с удивительно мягкой кожей и небольшой красивой грудью. Многие были без ума от неё. Я провёл с ней последние спокойные часы войны, когда она приехала на мой участок фронта на Одере как раз для того, чтобы разыскать связку писем, написанных её другом, Фюрером.

И что же! Как она сама поведала мне, все их отношения по сути сводились к тому, что каждый вторник она приходила к нему, — приходила не одна — чтобы наслаждаться музыкой! Для Гитлера не было тайной, каким успехом он пользуется у женщин. Миллионы немецких — и не только немецких — женщин были влюблены в него. У него был целый шкаф, набитый письмами от женщин, которые умоляли его стать отцом их ребёнка, хотя он даже не ухаживал за ними! Добавлю, что любовь не принесла ему ничего хорошего. Все его привязанности были отмечены ужасным роком.

Всё начиналось невинно. Героиню звали Стефани. Гитлеру было тогда шестнадцать. Каждый вечер он проводил на мосту Линца, чтобы увидеть, как она проходит по нему. И что же! За все эти долгие месяцы наблюдений, он ни разу не осмелился сказать ей ни слова. Это покажется невероятным, но Гитлер был робок. Да, робок, как девушка на первом причастии. Два года он чахнул от этой любви на расстоянии. Он рисовал дворец, естественно в вагнеровском стиле, в котором они должны были прожить счастливую жизнь. Он писал ей из Вены безумные письма, написанные нервным почерком и пестрящие множеством исправлений. Но подпись была неразборчива и обратный адрес не указан.

«Да, правда, я помню. Но как давно это было. Пятьдесят лет назад. Да, я получала письма, о которых вы говорите. Что? Вы утверждаете, что это были письма Гитлера?». Это слова Стефани. Никогда влюблённый в неё тогда Гитлер не осмелился представиться ей. Она вышла замуж. Она живёт в Вене, совсем пожилая дама, вдова подполковника. Она была первой любовью Гитлера. В свои двадцать лет, полностью поглощённый этой немой любовью, он ещё оставался девственником. Именно так. Это правда. Полная правда.

Само собой, ходят сотни глупейших историй о любовницах Гитлера — венских проститутках, естественно, еврейках, и даже о сифилисе, которым якобы одарили его эти дамы. Но всё это ложь. За всю свою юность Гитлер любил только одну женщину — Стефани. И он ни разу даже не заговорил с ней.

Если любовь к Стефани закончилась ничем, то остальные влюблённости Гитлера имели катастрофические последствия. Для всех женщин, которых сжимал в своих объятиях человек, безусловно бывший самым обожаемым мужчиной в Европе, их роман заканчивался ужасной трагедией. Первая повесилась в гостиничном номере. Вторая, его племянница Гели застрелилась из собственного револьвера в своей квартире в Мюнхене. Гитлер едва не обезумел от отчаяния. В течение трёх дней он расхаживал из угла в угол по своей маленькой баварской квартире на грани самоубийства. Он никогда не забывал Гели. Она была повсюду. Её бюст всегда был украшен цветами.

Третьей любовью была Ева Браун, личность, окружённая множеством баснословных — часто нелепых, иногда гротескных — легенд.

Я был свидетелем их отношений. Я знал о ней всё. Она работала мелкой служащей у лучшего друга Гитлера, мюнхенского фотографа Хоффмана, с которым мы также дружили. Она была безумно влюблена в красивого, но тогда весьма дурно одетого Гитлера, в его ужасном, вечно мнущемся светлом габардиновом плаще, с чёлкой, свисающей как хвост мёртвой птицы, с крупноватым носом, громоздящимся над мелкой щёточкой его усов. Но прекрасная, пухленькая, розовощекая Ева была влюблена в него безоглядно. Она пыталась хитростью выманить у него поцелуй. Однажды, в новогоднюю ночь она уговорила Хофманна позвонить Гитлеру и пригласить его присоединиться к их празднику. Тот редко бывал в гостях. И даже новогоднюю ночь проводил в одиночестве в своей двухкомнатной квартире. Но в конце концов он позволил уговорить себя и приехал к ним. Когда, не замечая того, он проходил под веткой омелы, Ева, поджидавшая этого момента, бросилась ему на шею и поцеловала, следуя старинному обычаю. Гитлер резко остановился, покраснел как новобранец, развернулся на каблуках, сорвал с вешалки свой габардиновый плащ и, не сказав ни слова, выскочил на улицу. Уверяю вас, с женщинами он был невероятно робок. Один единственный поцелуй заставил обратиться в бегство того, от кого спустя десять лет спаслась бегством целая Европа!