Влас Иванов-Паймен - Мост

• Название: Мост
• Автор: Влас Иванов-Паймен
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Основные события романа происходят в годы гражданской войны в двух селах — чувашском Чулзирме и русском Заречье. В борьбе за Советскую власть и русские и чуваши постигают истину настоящей дружбы, и мост, который разделял их села и служил мостом раздора и распрей, становится символом братского единения людей разных национальностей.

Роман В. Иванова-Паймена удостоен Государственной премии Чувашской АССР им Константина Иванова.

---

В лесу они — и Ятросов и Анук. Апостол нового мира и проповедница новой морали. Почему это против них не поднимается злое чувство? Чем сюда приезжать, правильнее было бы махнуть в город за солдатами. Может, следовало похлопотать о Назаре.

Сам я, выходит, предал сына: не спасать приехал, а лишь узнать о нем. А если Назара убили, тогда что делать? Мстить? Да, мстить за убийство сына. Чем сидеть здесь, угощаться чаем с малиной, ждать хозяина, пойти бы да обратиться к властям. Сказано же в божественном писании: око — за око, зуб — за зуб… Но ведь там же есть и другие слова: «Ударят по левой щеке — подставь правую». Эй, и бог-то запутался, не только я. И его сына злые люди казнили, пригвоздили к кресту. Наверное, тогда со злости и сказал бог насчет мести. Потому он и ненавидит людей, одна беда не миновала, а он уж другую напустил».

Смеркалось…

Как быть? В лес не пойдешь и не станешь искать хозяина дома с дочкой. Если и вздумаешь искать — по найдешь. Раз уж оставили двери незапертыми — наверняка вернутся. А когда Ятросов придет, что я ему скажу?

Дескать, я вам неприятностей не приносил, положитесь на мое слово, а сейчас помогите найти и освободить моего сына? Ятросов, положим, поверит мне…

Яхруш снаружи смотрел в дом через окошко: гость зажег лампу. При свете комната стала еще меньше, стол, стулья как бы сдвинулись теснее…

Мурзабай подошел к шкафу: много книг — он их днем не заметил.

Мурзабай гордился, что у него целый сундук книг. Здесь раз в десять больше.

«Ятросов, видать, и впрямь вдесятеро умнее меня. Невесть что знает, окаянный. С богом спорить начал…»

Спать не хотелось.

Гость решил почитать книгу. За какую взяться? Вот — толстая — лежит прямо на столе.

Мурзабай придвинул лампу и прочитал название. Постой, это же Библия! Неверующий Ятросов читает божественную книгу? Как видно, с вниманием читает… В нескольких местах страницы заложены бумажками, исчерканными вдоль и поперек. Должно быть, учитель записывал свои соображения. Даже на полях книги какие-то пометки.

Устроившись поудобнее, гость только было открыл книгу на одном из отмеченных хозяином мест, как вдруг услышал какое-то шуршание. Мурзабай, вздрогнув, оглянулся. Нет, не в доме! Посмотрел в оконце — полная темь. Надо закрыть ставни! Да у этого пустынника их нет! И занавесок не видно, чтобы задернуть окно.

Мурзабай огляделся, снял с кровати покрывало.

Яхруш увлеченно вел наблюдение за гостем. Теперь ничего не видно: тот какой-то ряднушкой окно завесил.

Приходится сидеть в темноте и просто караулить.

Скоро Мурзабай забыл о шорохе за окном, весь углубившись в чтение. Некоторые помеченные Ятросовым строки он перечитал по несколько раз.

А это что? Песнь песней. И чья она песня? Бога или человека? Оказывается, песня царя Соломона.

Мурзабай слышал, что был такой в древности царь, но но знал, что он писал книги. Не зря дьякон называл религию — «сказкой древних евреев». В этой песне и — сказка.

С интересом Мурзабай листал страницы.

Царь прославляет любимую девушку, но не ум, не характер и не душевную красоту, а только лишь тело. Но ежели бог благожелательно относится к этой песне, то за что же тогда он Адама и Еву прогнал из рая? А Новый завет всех девушек предлагает запереть в монастыре: «Христос будет твоим женихом». А как быть со всем родом человеческим? Сам Христос против того, чтобы от него рожали.

Мурзабай запутался вконец. То и дело возникают греховные мысли. Тимуш поговаривал, что и Лев Толстой будто бы от долгого чтения Библии перестал верить в бога. Неспроста его предали анафеме, отлучили от церкви. И все же народ вон не перестает почитать его.

Как это говорил сам Толстой относительно бога-то?

«Жизнь есть все. Жизнь есть бог… Любить жизнь — любить бога».

Мурзабай удивлен: греховная песня Соломона помогла ему попять смысл слов Толстого. «Сказать «греховная» тоже не совсем правильно. То, что мужчина любит и славит женщину, ее тело, — это не грех. Песнь песней Соломона и не будит грязных чувств».

Тут Мурзабай припомнил чувашский обычай. Красивый обычай, чистый и благородный. Девушка и парень на улахах ложатся в одну постель. Как только запоет утренний петух, жених уходит от невесты, оставляя ее невинной. Разве этот парень не любит лежащую рядом девушку? Так же, видимо, любит, как и Соломон любил Суламифь, как и он, небось про себя поет песню любви, только не смеет поведать невесте слова той песни.

Много читал, о многом подумал Мурзабай в эту ночь.

…Почему-то в полуосвещенной комнате будто бы послышался голос Назара: «Ты, Павел Иванович, мне не отец! Ты своего долга не выполнил, не выдал дезертиров, скрывающихся в лесу. А они хотят меня убить». Неслышно открылась дверь и в комнату вошел сам Назар: из рапы на шее течет черная кровь. «Иуда за предательство Христа хоть получил деньги, тридцать сребреников. А ты продал за горсточку черной малины…»

…Ятросов наливал керосин в закопченную и потухшую лампу, когда гость поднял склонившуюся на Библию голову. Увидев старого учителя, он протер глаза.

Мурзабай никогда не путал сон с явью. А сейчас, что было во сне, — правдоподобно, а явь — кажется сном. Лишь вспомнив, зачем приехал в Вязовку, сбросил оцепенение. Поднялся со стула и, не подав другу руки, заговорил:

— От меня ничего но скрывай, Хрулкки. Я не выслеживать тебя приехал. Хочу узнать о судьбе Назара. Скажи лишь одно слово: он мертв? Не бойся. Не закричу, не завою и не схвачу тебя за горло.

Ятросов ответил не сразу. Перед Павлом не станешь вилять, не скажешь: «Я ничего не знаю, не видел и не слышал».

— Если веришь в бога, бей поклоны, молись, Павел! — учитель перевел дыхание. — Назар нашел то, что искал. Ты еще в прошлом году мысленно похоронил его. Он принес много зла. Теперь вот притих! И тебе не придется топиться — как ты собирался: сын твой не приведет больше в село карателей…

Мурзабай сел, откинувшись на спинку стула, бессильно свесив руки.

— Бога нет, Хрулкки! — произнес он наконец — голос выдавал его гнев и волнение. — За Назара пусть молятся попы. Ложись спать, Хрулкки. Я, повторяю, не предам тебя! А может быть, позднее стану для всех вас врагом. Сейчас же пока не враг и не друг. Я теперь лишь убитый горем отец непутевого и погибшего сына…

— Мне спать еще не время, Павел, — сказал Ятросов, преодолевая усталость. — Меня ждут больные… Жители нашего села. Сам знаешь, я иногда могу помочь. — Почувствовав, что не эти слова нужны сейчас его гостю, спросил: — Ты пешком пришел? Если хочешь уехать, — лошадь найду. Не думай, что прогоняю… Можешь у меня лечь. Пожелаешь — погости у меня день… Скоро утро. Вечером я вернусь.

— Я ничего не хочу, — вяло произнес Мурзабай. — Отведал черной малины: вкуснее красной…

Мурзабай вдруг вскочил с места и гневно крикнул:

— Не бог ты, Хрулкки, шуйтан, сатанаил! Умнее бога хочешь быть. Хоть и вкусны твои ягоды, но черные. Шайтановы ягоды! Сегодня сладкое мне противно! Ты найди мне выпить. Если у тебя нет, попроси у соседей. Сердце горит, Хрулкки. Послушал тебя было, бросил пить, а теперь прошу — сам поднеси. Ваши слова сладкие, а дела горькие. Что ни говори, а и вы кровь народную проливаете… Насчет меня не беспокойся. Отсюда до Хурнвара дойду пешком. И еще не забудь вот что, Хрулкки: Мирского Тимука в Вязовку из-за тебя не пустил. Он человек — недобрый. К себе пока не вернусь. А может, и не вернусь вовсе. Пожалуйста, найди самогону, Хрулкки, — в голосе Мурзабая зазвучали умоляющие нотки.

Хозяин достал из шкафа стеклянный пузырек.

— Вот чистый спирт, Павел. Хранил как лекарство… Разбавь водой…

Как только закрылась дверь за хозяином, Мурзабай вылил из пузырька в стакан жидкость, прозрачнее ключевой воды, и выпил не разбавляя. С трудом отдышался.

— Смотри, как бы он чего не сотворил над собой, — сказал учитель Яхрушу, провожающему его до калитки. — Но и себя не выдай… Гляди потихоньку.

На востоке светлело…

12

Хведюк и сам нашелся, и привел в табор человека, которого ждал ревком.

Горожанина Осокин сразу и не узнал: можно было подумать, что обычно яркие глаза Авандеева навсегда потухли.

Осокину следовало бы радоваться, что в таборе — глава красного уезда, однако хмурый вид Авандеева смутил его.

«Недоволен нами или отряду грозит опасность?»

Авандеев приказал сейчас же созвать членов ревкома и командиров.

Ожидая в землянке при свете лучины, пока они соберутся, Осокин, не дожидаясь вопросов, рассказал Авандееву об обстановке в таборе, напомнил и о заложниках, содержащихся в землянке.

Авандеев, как показалось Осокину, слушал не очень внимательно.

— Надо бы собрать всех людей и провести митинг — времени нет. Пусть поспят. До рассвета тронемся.