Влас Иванов-Паймен - Мост

• Название: Мост
• Автор: Влас Иванов-Паймен
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Основные события романа происходят в годы гражданской войны в двух селах — чувашском Чулзирме и русском Заречье. В борьбе за Советскую власть и русские и чуваши постигают истину настоящей дружбы, и мост, который разделял их села и служил мостом раздора и распрей, становится символом братского единения людей разных национальностей.

Роман В. Иванова-Паймена удостоен Государственной премии Чувашской АССР им Константина Иванова.

---

— И мне попало, — сказал он бодро, — шишку посадили.

Оля подошла, ласково дотронулась до его лба. Румаша вдруг одолел хохот. Девушка смутилась:

— Что с тобой? Над чем ты смеешься?

— Над собой. Я много книг прочитал про жизнь разных животных. Вот и подумал, что почыо я как волк бился за свою волчицу. Победил соперника.

— И мне следует поцеловать тебя за это? Ты это хотел сказать? Хорошо, сама тебя поцелую.

Девушка закинула руки за шею любимого, осторожно поцеловала набитую недругами шишку, потом крепко — в губы.

…Что это — лес или роща? Где они? Далеко от села или близко? Кто их сюда завел? Леший ли попутал, змий ли из эдема указал им путь. Спрашивать — бесполезно.

Румаш сидит на траве. Голова Оли у него на коленях. Солнце тщетно пытается их рассмотреть сквозь ветви тополей и берез. Вокруг щебечут птицы. Вдали кукует кукушка, где-то в чаще ухает вяхирь. С торжествующим жужжаньем кружит золотистый шмель.

Девушка затихла с закрытыми глазами. Можно подумать, что она спит.

Вдруг Оля подняла ресницы, обняла Румаша, сказала растерянно:

— Вот как совершилось наше венчанье! Мне нет теперь жизни без тебя!

15

Наступила троица — праздник цветов. Венец весны. Это для чулзирминской молодежи. Старики, чья весна давно отцвела, отождествили троицу с семиком — языческим праздником поклонения душам умерших.

В старину чуваши начинали праздновать семик в четверг, на седьмой неделе после пасхи. И длился праздник до следующего четверга. Чуваши готовились к «встречам» с прародителями, очищались от телесной и духовной грязи: в бане хлестали себя веником из семик-травы (горицвета), надевали все чистое, вспоминали прошедший год и перед незримо присутствующими предками отпускали себе сами вольные и невольные грехи. Пригласив за стол души недавно умерших родичей, пировали-бражничали, пели веселые песни, плясали. Молодежь справляла свадьбы. Девушки днем в четверг свивали венки, припевая: «Семик семь дней, семик семь дней, ах, почему не семь педель»… Вечером водили хороводы.

С принятием православия постепенно и старики и молодежь забывали о семидневном семике: отмечали его в воскресенье — на троицу, назвав «русским семиком».

Многие дома в Чулзирме накануне семика были украшены зелеными березовыми ветками, горицветом.

Дочки Мурзабая весь вечер хлопотали над праздничным убранством. Уксинэ украшала комнаты цветами. Кулинэ хлопотала во дворе. Тражук охотнее бы помог младшей — развешивать в доме гирлянды цветов, но им завладела Кулинэ. Тражук украдкой бросал взгляды в окна на Уксинэ, копал лунки для молодых березок, срубленных Мирским Тимуком в лесу. Тражук не слушал, что вполголоса говорила ему увядающая дева, не замечал ее томных взглядов. Кулинэ про себя объясняла поведение батрака: «Смущается, бедный. Смирный. С ним будет жить легко».

Троицу шумно справляли и в Чулзирме и в Сухоречке. Русская и чувашская молодежь обычно веселилась на разных берегах реки. Румаш нарушил эту традицию, пригласил Чугунова и его друзей провести этот праздник с чувашами.

Чувашские парни и девушки рассыпались по всему лужку у Телячьего Табора.

Гости из Заречья удивлялись яркости, причудливости, звонкости девичьих нарядов. До сих пор они встречали чувашек только в будни, в простых холщовых платьях. На этих будничных платьях украшение, единственное ожерелье из красных бусинок, казалось неуместным, ненужной данью старине.

Чувашская девушка в праздник выглядит очень нарядной. Белоснежное платье из домотканого тонкого полотна вышито яркими нитками, отделано кумачовыми полосками. Поверх мелких красных бус, что девушки носят и в будни, надето монисто: правильный круг, унизанный крупными черными бусами вперемежку с серебряными монетами: полтинниками и целковыми. У пояса справа — подвеска на пяти нитках крупных синих бус, бронзовый гребешок с козлиной головой и большое кольца с продетыми в него медными и бронзовыми колечками. На поясе сзади — причудливый широкий «хвост» из мелких латунных трубочек наподобие патронных гильз, оканчивающихся длинной черной бахромой. Трудно было бы отличить одну девушку от другой, если б не разноцветные платки и фартуки. Девушка повязывала платок концами назад, при этом спереди сложенный вдвое платок плотно прилегал ко лбу. Замужние чувашки повязывали платки, как русские женщины — концами вперед.

Только Уксинэ была одета по-городскому. Очарованная звоном монист и колец, Оля захотела нарядиться по-чувашски. Румаш подозвал к себе Кидери — она была примерно одного роста с Олей.

Проводив Олю и Кидери за кусты боярышника, Румаш собрал вокруг себя всю молодежь. Христя оглядывалась ио сторонам, ища глазами пропавшую Олю.

Дерзкие задиристые русские парни на этот раз несмело топтались вокруг новых друзей, а Филька норовил спрятаться за спину Тражука.

Уксинэ было интересно познакомиться с чулзирминцами, но от нее не отходил сын богатея Хаяров. Несмотря на жару, он был в поддевке, в лакированных сапогах. Уксинэ еле терпела этого хлыща, наглого и самоуверенного. Однако старалась своей неприязни не показывать.

Чувашские парни не успели рассмотреть Олю, «девушку Румаша», до переодевания. И когда на лужке появилась русская девушка под руку с чувашкой, все были немало озадачены. Кидери прикрывала рот платком. Оля, уверенная, что ее тут не знают, с интересом всех разглядывала. В толпе перешептывались:

— Посмотрим майру Румаша.

— Похожа на Кидери.

— Лучше не мог отыскать? Наши девушки краше его майры.

— А это кто? Вот красавица! Должно быть, гостья в Чулзирме.

— Да, но чья, откуда, к кому приехала?

Никто долго не догадывался о переодевании.

Чее Митти, чтобы досадить Румашу, развязно подошел к «русской девке» в цветистом сарафане и белой вышитой кофточке. Огненно-рыжий Зар-Ехим решил ухаживать за «приезжей чувашкой».

Уксинэ первая узнала свою подругу, да и Кидери не могла долго оставаться серьезной. Она расхохоталась прямо в глаза нахальному ухажеру. Чее Митти убежал прочь под улюлюканье босоногой оравы.

Зар-Ехим, не замечая насмешек, рассыпался перед «приезжей красавицей»… Несколько слов по-чувашски, сказанных Олей, ввели его в заблуждение настолько, что он и после бесславного отступления Чее Митти ничего не понял. Пришлось Румашу под общий смех спасать Олю от настойчивого ухажера.

Забавная выдумка с переодеванием объединила гостей и хозяев. Смех, шутки стали общими. Румаш решил всех перезнакомить и для начала, собрав гуляющих вокруг себя, оповестил:

— Дорогие чулзирминцы! Сегодня русские девушки и ребята у нас в гостях. Будем всегда дружить с ними! Об Илюше Чугунове многие слышали, у многих были с ним стычки. Забудем все! Будем вместе веселиться, петь, плясать. Начнем с горелок. Правила этой игры и у русских и у чувашей одинаковые. А потом, когда надоест — поиграем в «третий лишний»…

С утра до позднего вечера веселилась молодежь на лугу близ Телячьего Табора. Нары менялись. Лишь одну пару невозможно было разлучить — Румаша и Олю. В непривычно узком платье Оля не могла быстро бегать, но вскоре навострилась хитрить и ловко увертываться. То как лиса махнет блистающим на солнце медным хвостом с черной бахромой и метнется в сторону, то, бегая вокруг куста, спасается от преследования, пока Румаш не выскочит ей на выручку.

— Похожа я на чувашку? — лукаво спрашивает Оля, позвякивая серебряными монетами и бронзовыми кольцами.

— Нет еще, — отвечает Румаш. — Ты — в одежде девушки. Вот когда наденешь на голову хушпу[13], покрытую серебряной чешуей, сменишь и другие украшения, тогда только станешь чувашкой, то есть женой чуваша.

— А скоро это будет? — смеется Оля.

— Скоро, — серьезно, без улыбки отвечает Румаш.

Илюшу Румаш познакомил с Уксинэ. Фильке понравилась разбитная Кидери. Он догнал ее во время игры в горелки. Они знали каждый только свой язык, но как-то понимали друг друга. Общими усилиями перевели на русский имя-прозвище Чее Митти, получилось: Хитрый Митрий. А позже Филька развеселил всех — заявил, ударив себя в грудь: «Ман турри шидык». Озорница Кидери уверила, что это значит: «Я веселый человек», а на самом деле: «У меня дырявая макушка».

Тражук был верен себе — тайком все время поглядывал в сторону Уксинэ. Но Румаш отвлек его от печальных мыслей, поручив ему развлекать Христю. Молчаливый Спирька «горел» чаще и дольше всех, не проявляя особой прыти.

Игры сменились песнями. Звучали русские песни, знакомые и чувашам, и чувашские. А когда Оля завела «Потеряла я колечко», песню подхватили чувашские девушки.

Затренькала было балалайка. Но вдруг в середину круга вышел Яхруш с национальным шибыром, напоминавшим волынку. Но на скользкой траве плавная чувашская пляска не получилась. Яхруш вдруг грянул русскую плясовую, и Оля, помахивая в танце платочком, приблизилась к Илюше и, притопнув ногой, вызвала его. Потом остановилась перед Румашем. Она не знала, хорошо ли пляшет ее кавалер, но надеялась, что Румаш не растеряется. Румаш только и ждал приглашения. Сначала он смутил Олю, неподвижно застыв на месте. Но вдруг взвился в воздух, и началась настоящая русская лихая пляска. Парни и девушки забыли обо всем, сгрудились вокруг, невольно сжимая круг. Любо-дорого было смотреть, как девушка, наряженная чувашкой, пляшет русский танец. Но главный интерес вызывал Румаш.