Вячеслав Козляков - Герои Смуты

• Название: Герои Смуты
• Автор: Вячеслав Козляков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03555-3

Смута, однажды случившись, стала матрицей русской истории. Каждый раз, когда потом наступало «междуцарствие», будь то 1917 или 1991 год, разрешение вопроса о новой власти сопровождалось таким же стихийным вовлечением в историю огромного числа людей, разрушением привычной картины мира, политическим разделением и ожесточением общества. Именно по этой причине Смутное время привлекает к себе неослабевающее внимание историков, писателей, публицистов, да и просто людей, размышляющих о судьбах Отечества.

Выбрав для своего рассказа три года, на которые пришелся пик политических потрясений первой русской Смуты, — с 1610 по 1612/13 год, — автор книги обратился к биографиям главных действующих лиц этого исторического отрезка. Каждая из биографий настолько необычна, что одно лишь беспристрастное изложение всего, что случилось с героем, может поспорить по занимательности сюжета с самым захватывающим авантюрным романом. Здесь и воеводы Первого ополчения Прокофий Петрович Ляпунов, Иван Мартынович Заруцкий и князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, и организаторы следующего по времени нижегородского ополчения Кузьма Минин и князь Дмитрий Михайлович Пожарский, и подзабытые ныне исторические персонажи, без которых, однако, невозможно представить то время, — в частности, казанский дьяк Никанор Шульгин, ставший единоличным правителем и вершителем судеб громадного «Казанского царства».

---

На вдову Евфросинью-Марию Федоровну легли все заботы о судьбе детей. Как тогда было положено, она обратилась с челобитной, чтобы земли покойного мужа в Мещовском и Серпейском уездах были переданы ее детям. При подаче челобитной в Поместный приказ она упомянула о возрасте своих детей-недорослей — князя Дмитрия, который был «ныне десяти лет», и князя Василия, «ныне трех лет». Это указание еще со времен Алексея Федоровича Малиновского — первого биографа князя Дмитрия Пожарского, вероятно, и стало основанием для отнесения даты его рождения к 1578 году[335]. По ввозной грамоте, выданной 28 февраля 1588 года, братья князья Дмитрий и Василий Пожарский должны были вступить в полное распоряжение поместьями по достижении пятнадцатилетнего возраста, когда они начнут службу. Предполагалось, что вступив в службу, братья будут «ее мать свою княгиню Марью до ее живота и сестру свою княжну Дарью кормить». На них же лежала обязанность выдать сестру замуж[336]. Понятно, что при малолетних детях такие пожелания могли быть лишь данью формальному этикету. Во главе этой ветви рода князей Пожарских оказалась вдовая княгиня Евфросинья-Мария Пожарская. И это обстоятельство, безусловно, повлияло на судьбу и воспитание князя Дмитрия Михайловича. У него рано должно было возникнуть особое чувство ответственности за семейные дела.

Всегда многое зависело от того, насколько умно вели себя опекуны, как защищали они интересы детей, остававшихся без старших родственников по мужской линии. В Московском царстве часто складывались ситуации, когда другие, дальние родственники или даже соседи, относились к вдовам не совсем дружелюбно и стремились поживиться за их счет. К счастью, подобных неприятностей княгине Марии Пожарской удалось избежать.

К роли матери князя Дмитрия Пожарского в период начала его самостоятельной служебной карьеры стоит присмотреться внимательнее. Она прожила рядом с князем почти до конца его жизни[337]. Княгиня больше не выходила замуж, -посвятив себя детям. В существовавшей в то время системе покровительства рядом с «сильными» людьми, представителями богатых аристократических родов, боярами и думцами всегда находилось место для бедных родственников. И Мария Пожарская, видимо, нашла своих покровителей. Удачной по родословным понятиям оказалась и женитьба сестры князя Дмитрия, княгини Дарьи, вышедшей замуж за князя-Гедиминовича стольника Никиту Андреевича Хованского. Князья Хованские, представители старшей ветви князей-Гедиминовичей, не занимали в Думе того положения, которое полагалось по их принадлежности к старшей ветви потомков Патрикея Наримонтовича, выехавшего на службу в Москву в начале XV века. Всему виной оказалось их родство со старицкими удельными князьями (на княжне Хованской был женат дядя царя Ивана IV князь Андрей Старицкий)[338].

Сравнительно недавно, благодаря архивной находке Сергея Васильевича Сироткина, удалось узнать о том, что князья Пожарские находились в родстве с могущественным думным дьяком Андреем Щелкаловым и его братом дьяком Василием Щелкаловым. В деле 1640-х годов о спорной вотчине Тро-ицесергиева монастыря селе Переделец с деревнями в Московском уезде содержались ссылки на то, что князь Дмитрий Михайлович Пожарский выкупал «по родству» свой «жеребий» (часть) в этой вотчине Щелкаловых[339]. Думный дьяк Андрей Щелкалов почти четверть века стоял во главе Посольского приказа; его влияние на дела в начале правления царя Федора Ивановича было столь высоко, что его имя ставили в один ряд с другими правителями — Никитой Романовичем Юрьевым (родным дядей царя Федора Ивановича) и царским шурином Борисом Годуновым. Историки иногда даже говорят о правительстве «Годунова—Щелкалова», хотя Щелкалов был все-таки ближе к Романовым[340]. Конечно, такое родство многое значило и могло поспособствовать вхождению князя Пожарского в Государев двор.

Своего пятнадцатилетия Дмитрий Пожарский достиг в 1592 или 1593 году, после чего был записан в стряпчие с платьем (чин дворцовой службы, связанный с заведованием царской одеждой и другими вещами). Начинал он службу не стольником, как большинство других аристократов из княжеских и боярских семей, но и служба в стряпчих была для него успехом. Ведь он оставался всего лишь сыном малоприметного серпейского и мещовского помещика. Если князья Пожарские и пользовались покровительством Щелкаловых, то очень недолго. В 1594 году могущественный дьяк был отправлен в отставку, и его заступничество могло даже повредить карьере князя Дмитрия.

Государев двор был буквально опутан разветвленной сетью родственных связей. Не были исключением и князья Пожарские. Возможно, что «ниточка» от них через родство с упоминавшимися князьями Хворостиниными лежала к самим Годуновым. Муж княгини Анастасии Ивановны (урожденной Хворостининой) был двоюродным братом деда князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Ее же родная племянница Авдотья Дмитриевна Хворостинина была замужем за одним из временщиков правления царя Бориса Годунова — Степаном Степановичем Годуновым[341]. Родственные земли старшей ветви князей Пожарских — село Могучее и другие земли, переданные в 7095 (1586/87) году княгиней Анастасией Ивановной Пожарской в Спасоевфимиев монастырь, — располагались рядом с родовым селом Волосынино (Мугреево) князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Впоследствии ему также удалось получить их обратно «по родству». В писцовых книгах 1620—1630-х годов они уже записаны вместе с другими его мугреевскими селами и деревнями. Князь Дмитрий Михайлович распорядился селом Могучим в своем завещании, хотя Спасоевфимьевский монастырь продолжал оспаривать владение этим селом детьми князя[342].

И всё же ссылок на родство с Щелкаловыми или Хворостиниными недостаточно, чтобы понять, каким образом мать князя Дмитрия, княгиня Мария Пожарская, стала со временем верховой боярыней царицы Марии Годуновой. Видимо, причины лежали еще и в тесных родственных связях стародубских князей Пожарских и Гундоровых (на которые прежде не обращали достаточного внимания). Князь Андрей Иванович Гундоров и отец Дмитрия Пожарского князь Михаил Федорович вместе выступили в 1586/87 году душеприказчиками в духовной князя Федора Ивановича Стародубского[343]. Вскоре отца князя Дмитрия не стало, а карьера князя Андрея Ивановича Гундорова стремительно пошла вверх. В боярском списке 1588/89 года он сначала был записан в выборных дворянах по Рязани, а затем в том же году попал в «московский список». В чине московского дворянина князь Андрей Иванович Гундоров был назначен на Земский двор (полицейский приказ для управления Москвой), и был «з государем»[344]. Спустя десять лет, в 1598 году, он служил уже не где-нибудь, а во дворце, и именно ему Борис Годунов поручил ведать двор царицы Марии Григорьевны. В качестве «дворецкого» царицы князь Андрей Иванович подписал Утвержденную грамоту, а в Серпуховском походе того же года он «у государыни у ествы сидел»[345]. Сам князь Дмитрий Михайлович считал его «старейшим дядей»; в местническом споре князя Андрея Ивановича Гундорова с князем Василием Федоровичем Мосальским в сентябре 1603 года он отвечал на суде за своего родственника[346]. Большей протекции, чем знакомство и родство с дворецким царицы Марии Годуновой, вероятно, и не требовалось, чтобы попасть в ее двор.

Высокое положение матери в царицыном дворе помогало и сыну. В 1598 году князь Дмитрий Михайлович в чине стряпчего с платьем подписал Утвержденную грамоту об избрании на царство Бориса Годунова[347]. Пусть его подпись значится где-то в самом конце списка членов Государева двора, бывших на избирательном земском соборе, но Дмитрий Михайлович всё равно оказался не рядовым участником тех знаменательных событий. Двадцатилетний придворный впервые стал сопричастен к историческому решению о смене династии Рюриковичей на царском троне. На князя Дмитрия Пожарского, как и на других служилых людей, поддержавших избрание Бориса Годунова на царство, должны были просыпаться щедроты первых месяцев его царствования. Однако благоволением правителя он наслаждался недолго. По какой-то неясной причине князья Пожарские попали в немилость Годунову.

Как обычно бывало у царя Бориса Федоровича, он не действовал напрямую, но определенно давал понять неугодным, что недоволен ими. Один из родственников князя Дмитрия Михайловича по старшей линии, князь Петр Тимофеевич Пожарский, в 1599 году получил «невместное» назначение на службу в объезжих головах в Москве с ростовским князем Михаилом Федоровичем Гвоздевым. Конечно, князь Петр Пожарский отказался от такого назначения и был сослан «на Низ» уржумским воеводой, что тогда однозначно трактовалось как опала[348]. Неудовольствие правителя почувствовали на себе и другие князья Пожарские, ведь это был уже не первый случай, когда князь Петр Пожарский отказывался от службы: по какой-то причине он пропустил Серпуховский поход 1598 года (предполагалось его назначение в «объезщики — огни вынимать»). Служба была «без мест», поэтому на всех челобитчиков была наложена государева опала[349]. Вот когда князь Дмитрий Михайлович горько вспомнил свое «бессемейство», отсутствие рядом с ним в роду и на службе отца, братьев, родных дядьев. Позднее, говоря об этом местническом деле 1599 года, князь Дмитрий Пожарский объяснял: «то… было зделалось нашим безсемейством… в те поры пришла на матушку мою и на меня государева опала, и в чем… ево государева по нашей вине была опала, в том ево царская воля»[350].