Вячеслав Козляков - Герои Смуты

• Название: Герои Смуты
• Автор: Вячеслав Козляков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03555-3

Смута, однажды случившись, стала матрицей русской истории. Каждый раз, когда потом наступало «междуцарствие», будь то 1917 или 1991 год, разрешение вопроса о новой власти сопровождалось таким же стихийным вовлечением в историю огромного числа людей, разрушением привычной картины мира, политическим разделением и ожесточением общества. Именно по этой причине Смутное время привлекает к себе неослабевающее внимание историков, писателей, публицистов, да и просто людей, размышляющих о судьбах Отечества.

Выбрав для своего рассказа три года, на которые пришелся пик политических потрясений первой русской Смуты, — с 1610 по 1612/13 год, — автор книги обратился к биографиям главных действующих лиц этого исторического отрезка. Каждая из биографий настолько необычна, что одно лишь беспристрастное изложение всего, что случилось с героем, может поспорить по занимательности сюжета с самым захватывающим авантюрным романом. Здесь и воеводы Первого ополчения Прокофий Петрович Ляпунов, Иван Мартынович Заруцкий и князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, и организаторы следующего по времени нижегородского ополчения Кузьма Минин и князь Дмитрий Михайлович Пожарский, и подзабытые ныне исторические персонажи, без которых, однако, невозможно представить то время, — в частности, казанский дьяк Никанор Шульгин, ставший единоличным правителем и вершителем судеб громадного «Казанского царства».

---

КНЯЗЬ ДМИТРИЙ ПОЖАРСКИЙ

Героями, как известно, не рождаются, а становятся. О большинстве исторических героев мы знаем одно: они были мало чем примечательны до того времени, пока обстоятельства или судьба не выносили их к каким-то недосягаемым вершинам, от которых веет вечным холодом состоявшейся раз и навсегда Истории. Человека ведет только одному ему понятный выбор, но иногда этот путь может пересекаться с выбором других современников. На этом перекрестье личного и всеобщего, в море случайных событий с неизбежностью вырастает сопричастность уже к историческому выбору всей страны. Человек ведет себя так или иначе не потому, что он стремится в герои, — он не может поступить по-другому, пойти против себя, против понятий чести рода и семьи. Его нравственные идеалы могут потерпеть катастрофу уже при его жизни, но он всё равно должен исполнить предначертанное. Жития пишутся потом…

Обращение к жизнеописанию князя Дмитрия Михайловича Пожарского настраивает именно на такой высокий стиль. На его белых одеждах не должно видеть никаких пятен, он давно стоит на котурнах патриотических славословий, особенно любимых сочинителями исторических драм. По поводу одного из таких драматических опусов некогда отозвался едкой эпиграммой молодой А. С. Пушкин:

Пожарский, Минин, Гермоген,
или Спасенная Россия.
Слог дурен, темен, напыщен —
И тяжки словеса пустые[286].

Покушаться на образ главных героев Смуты нельзя, хотя у многих он связан не с реальными людьми, жившими в прошлом, а с памятником Минину и Пожарскому на Красной площади. Стоит предупредить, что в дальнейшем повествовании речь пойдет именно о человеке своей эпохи, а не о медном князе в классицистической римской тунике. Не просто о «князе Пожарском», которого почитала «благодарная Россия», как сказано в надписи на памятнике Ивана Петровича Мартоса, а о том князе, у которого были имя, семья, служебная карьера, друзья и враги, подвиги и поражения. О князе, у которого отец в родословии упоминался с прозвищем Глухой, а дед — Немой; это последнее прозвище, по дедичеству, едва не досталось и народному герою (в одной из родословных книг князь Дмитрий Михайлович назван Хромым, но это, вероятно, искажение более древнего текста)[287]. Князь Дмитрий Пожарский, конечно, не нуждается в ложно понятой защите, основанной на исторических умолчаниях. Но рассказывая об одном из живших когда-то замечательных людей, которого сам народ возвел в свои герои, важно понять настоящую линию его жизни, а не довольствоваться ленивым повторением прописных истин.

Князь-Рюрикович… При этих словах обычно представляешь родовитого аристократа, участника всех крупных исторических событий своей эпохи, богатого и неприступного для других. Князь Дмитрий Михайлович действительно принадлежал к князьям Рюриковичам, происходил из ветви князей Стародубских. Однако к концу XVI века, когда появился на свет наш герой, ничего, кроме гордого осознания подобного родства, у князей Пожарских уже не осталось. Такова была судьба всего Дома Рюриковичей, неимоверно разросшегося за восемь веков и включавшего в свой клан тысячи и тысячи имен. С удельных времен оставалась только одна родовая спайка — происхождение от некогда самостоятельных князей-владетелей какой-то части огромного домена, принадлежавшего потомкам легендарного основателя Русского государства. От московских князей-Рюриковичей шли, как известно, русские цари, на время правления последних царей из этой династии — царя Ивана Грозного и его сына царя Федора Ивановича — пришлись детство и юность князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Следующими по значению среди потомков Рюрика были суздальские князья, тоже обладавшие правами на великое русское княжение. Суздальские князья Горбатые, Шуйские и другие считали себя даже выше по происхождению, чем московские удельные князья. Но им всегда приходилось считаться со сложившимися историческими реалиями. Так же как другим князьям-Рюриковичам из Твери, Ростова, Ярославля и Рязани.

Несколько особняком в роду Рюриковичей стояли князья Стародубские. Центр их владения — Стародуб Ряполовский (ныне село Клязьминский Городок Ковровского района Владимирской области) — находился на периферии прежнего владимирского великого княжения[288]. Земли стародубских князей граничили с Московским и Нижегородским княжествами, поэтому им очень рано пришлось выбирать, с кем связать свое будущее. Владетели Стародуба Ряполовского вместе с князьями Оболенскими первыми согласились на вассальные отношения с московскими сюзеренами, променяв статус независимых князей на службу потомкам Ивана Калиты — сильнейшим правителям Русской земли. Произошло это уже при князе Дмитрии Донском в поколении современников Куликовской битвы 1380 года, одним из участников которой был князь Андрей Федорович Стародубский. Его старший сын, князь Василий Андреевич Пожарский, стал родоначальником князей Пожарских[289]. Родовое прозвище, как и полагалось в княжеских семьях, пошло от названия владения — волости Погара или Пожара. Другие князья Стародубские — Кривоборские, Ковровы, Ромодановские — происходили от второго сына князя Андрея Федоровича Стародубского, Федора Андреевича. Третий брат, Иван Андреевич, стал родоначальником князей Ряполовских и Хилковых, а четвертый, Давыд Андреевич, — Палецких, Гундоровых и Тулуповых[290].

Как некогда ордынские цари не считались с родовыми связями русских князей и действовали по своему усмотрению, так и великие московские князья, а потом цари самостоятельно решали, кого приблизить или, наоборот, отдалить из поступавших к ним на службу вассалов. Помогал им в этом и местнический счет внутри самих родов, согласно которому преимущество переходило не от отца к сыну, а от одного брата к другому Универсальным принципом было «всякий сын от отца своего четвертое место». Другими словами, дяди были выше своих племянников и сыну первого брата приходился «в версту» только четвертый дядя. У старших сыновей в роду, как видим, оставались особые права, но они всё равно уступали поколению своих отцов[291]. Особенным образом на старшинство влияла служба в боярских чинах и во Дворе московского великого князя. Еще в 1460—1470-х годах суверенные права на родовое гнездо сохраняли князья Ряполовские, они даже выдавали жалованные грамоты на земли. Не случайно самым заметным из стародубских Рюриковичей на службе великого князя Ивана III оказался боярин князь Семен Иванович Ряполовский. Правда, его боярская карьера оборвалась казнью в 1499 году, тогда же закончилась и история частично сохранявшегося стародубского суверенитета. Впрочем, земли Стародуба Ряполовского еще долгое время, даже в начале XVII века, оставались во владении князей этого дома[292].

Князья Пожарские, несмотря на их принадлежность к старшей ветви рода князей Стародубских, всё время находились в тени более ярких представителей рода — князей Ряполовских, Хилковых, Татевых и Ромодановских. До середины XVI века их имена скорее можно найти в актах Суздальского Спасоевфимиева монастыря[293], в котором была родовая усыпальница князей Пожарских, чем на листах разрядных книг, фиксировавших воеводские службы и принадлежность к Государеву двору. Это, видимо, до поры позволяло роду князей Пожарских расти и сохранять единство. Очень рано, еще в середине XV века, один из предков князя Дмитрия Михайловича Пожарского, князь Данила Васильевич, променял своему родственнику князю Дмитрию Ивановичу Ряполовскому родовую вотчину в волости Пожар на другую волость — Мугреево и соседние земли (Коченгир)[294]. В дальнейшем именно Мугреево стало центром владений князей Пожарских.

Сам князь Дмитрий Михайлович выводил свое родство от князя Ивана Федоровича Третьякова Пожарского (младшего из пяти внуков князя Данила Васильевича Пожарского)[295]. О нем нет почти никаких сведений, кроме упоминания в родословных и прозвища Третьяков, которое перешло на его детей. Даже в документе о разделе вотчины князя Федора Даниловича его сыновьями, датированном 1490 годом, Иван Третьяк не упомянут, так как, скорее всего, еще был мал, чтобы совершать или удостоверять сделки[296].

Появление князей Пожарских на общерусской арене связано с эпохой Ивана Грозного. К началу «тысячной» реформы русского войска в 1550 году, связанной с испомещением «лутчих» слуг под Москвой, стародубские князья сохраняли привилегии служилых князей. Они упоминались в документах отдельно и выходили на службу всем родом вместе. Тысячная книга 1550 года зафиксировала иерархию стародубских князей: в первую статью тысячников попал представитель ветви князей Хилковых, во вторую — представители князей Татевых, Гундоровых и Ромодановских; они же, а еще князья Ковровы и Пожарские, были записаны в третьей статье. Среди тысячников третьей статьи упомянут и дед князя Дмитрия Михайловича Пожарского, князь Федор Иванович Третьяков Пожарский (вместе с братом Иваном они замыкали список тысячников по Стародубу)[297]. В обмен на новый привилегированный статус государевых слуг-тысячников они должны были подчиниться указам царя, изменявшим их права на владение землями Стародубского уезда.