Игорь Русый - Время надежд (Книга 1)

• Название: Время надежд (Книга 1)
• Автор: Игорь Русый
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Меня Андреем Николаевичем зовут, - сказал он.

- А я все попытать хотела, да стеснение брало. Ну и со знакомством.

Дед Антип взял рюмку, и лицо его сразу обрело торжественность.

- Чтоб с войны повертались. Дюже оно... это... Ну, чтоб!

- Уж повертайтесь! - вздохнула Фроська, глядя на Андрея с какой-то затаенной тревогой, изогнув брови.

Андрей выпил, едва не задохнувшись от крепости перцовки. А молодая хозяйка опять с тревогой поглядела на него.

- Ну и присуха ты, Фроська, - засмеялся Антип, ладонью вытирая губы. Война ж, она это... Когда я англицкую танку шибанул, до этого осьмнадцать станичников из нее побили.

- А ране сказывали - двоих.

- Клади в ухо, что ныне говорю, - притопнул валенком дед. - Ползет, значит, вроде огромадной лягушки. И косит пулеметами. А чем взять ее?

Он взял налитую опять Фроськой рюмку и опрокинул в мохнатый рот.

- Как тут не заробеешь? А все молодняк ишо не обгулянный. И отец, Фроська, твой пребывал в его годах, - кивнул на Андрея дед. - Храбер, а тоже оробел.

- Так уж? - возразила Фроська.

- Откель тебе знать? Тебя и в мечтах ишо не производили. А я всех старше был. Жмутся, что сосунки ко мне. Вот и говорю: "Помирать, значит, мне легше, спробую-ка ее бомбой".

В окно тихонько застучали.

- Фрось, а на улицу выйдешь? - спросил девичий голос.

- Обойдетесь! - крикнула Фроська.

- Фрось, ты нам хоть деда Антипа вышли. Хоть про танк расскажет.

- Брысь, озорницы! - махнул рукой Антип. - Вот схожу из плетня лозину достану!

- А Никитична по хатам бегает, у солдаток вас ищет, - засмеялись там.

Дед беспокойно заерзал и оглянулся на дверь.

- Оно это... темнеет вроде. И жена ведь не танк, под нее бомбу не кинешь. Она враз скалку берет. Вот, будь ты неладная!

- Для храбрости еще одну, - наливая ему перцовки, усмехнулась Фроська.

- - Это какой храбрости? - запетушился дед. - У меня ее, храбрости-то, на цельный полк. Я ж не для храбрости выпиваю, а лечусь. Разную хворобу сгоняю.

- А чего ж Никитична скалку приспособила?

- Бабе энтого понятия не дано, - обрезал дед.

- Уж ли? - сощурила глаза Фроська. - Я помню, как вы куролесили по станице, когда чуть помоложе были. А Никитична слезами заливалась. Теперь она я берет свое.

- Нет у бабы главного понятия, - сказал дед. - Ить какая вредность? Ей токо б над мужиком верх забрать.

Оно и говорится: жена не бьет, а под свой нрав упрямством берет. А у мужика своя гордость. По той причине и куролесит. Оно это... клади в ухо, что говорю. Надо как жить? Дома-то уж власть бабья. А на людях не моги ее показывать. На людях власть мужику дай, почет ему оказывай. Тогда и лад будет. Оно и конь, если долго занузданный ходит, потом рвется на волю. А у тебя, Фроська, характер больно самостоятельный... Засиделся-то с вами.

Он торопливо выпил перцовку и, натянув фуражку, приподнял к околышку согнутую ладонь:

- Здравия желаю!

Фроська встала и закрыла на крючок дверь.

- Свет запаливать я не буду. На что он?

- Как хотите, - сказал Андрей.

На улице приглушенные девичьи голоса выводили "страдания":

Ухажеры на войне,

Что теперя делать мне?

Хоть не пой частушки,

Иди заместо пушки...

- Антип-то в молодости, сказывают, красив был, - проговорила Фроська. Много девок и вдов томились.

И теперь старушки, глядя на него, вздыхают. А Никитична тоже первая красавица на Задонье была. Еще когда девкой ходила, из-за нее шашками рубились.

- Смешной дед, - отозвался Андрей.

Фроська села на лавку возле Андрея. Щеки ее запунцовели, отрывисто дыша, она часто облизывала кончиком языка пересыхающие губы.

А в темноте улицы слышались девичьи голоса:

Растоплю я пылко печь,

Чтоб миленочка завлечь.

Девяносто лет ему,

Похрапеть буде кому...

- Тоскуют девки, - глядя на Андрея, будто слабеющим от какой-то жаркой истомы голосом сказала Фроська и потом, глубоко вздохнув, наклонилась, потирая крепкой маленькой ладонью свое подрагивающее колено. - Ой, захмелела я... Ночью тоска бывает смертная.

Днем-то на людях развеется, а ночью от себя никуда не уйдешь. И мало ведь надо бабе.

Она слегка придвинулась к нему с тихим, похожим на стон вздохом.

- Вы что суровый такой?

Андрей смотрел в ее потемневшие глаза, на чуть приоткрытые губы и видел другие глаза, расширенные, глубокие, как омут, и немного удивленные. И, сам не зная для чего, стал тихим голосом рассказывать про Ольгу. У него вдруг нашлись те простые, емкие для чувств слова, которые не мог высказать раньше.

Фроська слушала, наклонив голову и прижав ладони к щекам. А когда подняла голову, лицо ее было мокрым от слез.

- Да нешто есть такая любовь! Господи... Дура я, дура! Она ж не умерла?!

- Для меня всегда будет живой, - сказал Андрей. - И всегда буду искать.

- Ищите... Долго ищите, - беззвучные рыдания трясли губы Фроськи. - Я б за такую любовь всю жизнь до капельки отдала. О-ой! На что тогда и жизнь?

Она закусила губу и вскочила. Касаясь вытянутыми руками, точно слепая, стола, стенок, печки, Фроська ушла.

...В эту ночь Андрей долго не мог уснуть. От выпитой настойки приятно кружилась голова. Он думал об Ольге, и о Фроське, и о том, как завтра его встретят в полку.

За печкой, тоже без сна, ворочалась Фроська, шуршали тараканы, весело трещал сверчок.

Андрея разбудили петухи Фроська тихонько прошлепала босыми ногами в сени.

- Здравья желаю, Ефросинья Пантелеевна, - донесся в раскрытую дверь бодрый голос деда Антипа - Чего это вы рано ходите? - спросила Фроська Завсегда у меня в это время ломота... кха .. от поры, как танк англицкий шибанул. Перцовая-то, чай, У тебя в графинчике осталась?

- А Никитична где?

- Да с коровой. . Чего ты-то сумная? Иль не поладили?

- Вот, забирайте уж целую бутыль, - ответила Фроська.

- Кхэ, - удивился Антип. - И добрая ныне, как не бывало.

Андрей оделся, торопливо натянул сапоги. Когда он вышел, дед Антип уже исчез. Фроська чистила картошку.

- Доброе утро, - поздоровался он.

- Спали бы еще, - улыбнулась ему Фроська. - Я завтрак приготовлю.

Веки у нее напухли, а глаза были строгие, осветленные.

- Пора идти, Фрося, - сказал Андрей, накидывая шинель.

- Да как же? Не завтракая...

- Пора.

Вздохнув, она помолчала.

- Ну, доброго пути... И спасибо вам!

- За что? - удивился он.

- За любовь вашу... Плакала всю ночь. И теперь светло, чисто во мне. Глупые мы бабы. Знать, любовьто и делает жизнь красивой.

Андрей попрощался с ней, вышел на улицу. От соседней хаты сгорбленная, маленькая старушка вела корову. В руке у нее была клюка, рот провалился, и горбатый нос клювом торчал на кривом сморщенном лице.

"Это, видно, и есть Никитична, - улыбнулся про себя Андрей. - Первая красавица в Задонье, из-за которой на шашках рубились".

Он прошагал километра два от села по дороге, когда увидел грузовик. Новенькая трехтонка мчалась с бешеной скоростью, и шофер затормозил так, что ее кинуло в сторону. Над бортом кузова мелькнула рыжая голова Лютикова, из кабины выпрыгнул Самсонов.

- Мы за ним, а он тут. Ну, жив, философ?! Дай-ка обниму тебя. Говорил ведь, что еще повоюем.

Из кузова Андрею радостно улыбался Лютиков.

- Мне командиры нужны, - говорил Самсонов. - Хочешь - на полковую разведку, а хочешь - иди в штаб.

- В штаб не хочу, - сказал Андрей.

- Так и знал, - рассмеялся Самсонов. - Ну, лезь в кузов, еще наговоримся. Мы торопимся, дивизию сегодня перебрасывают. И знаешь куда? Он стиснул руками плечи Андрея и тихо на ухо добавил: - Видимо, под Москву.

XIII

В салоне транспортного "юнкерса" осталось два чоловека. Троих выбросили минут пятнадцать назад.

Мюллер зачем-то ушел в кабину летчиков. И теперь кроме Волкова здесь еще сидела женщина с длинным, но приятным лицом. Ее комбинезон, стянутый лямками парашюта, морщился. Плотно сжатый рот, когда встречались их глаза, кривился быстрой, испуганной улыбкой, точно просила она сочувствия в безысходности ее положения.

"Что заставило ее-то? - думал Волков. - Кто она?

И для чего у нее сумка медсестры?"

- Я боюсь, боюсь, - вдруг прошептала она, тиская руками щеки, сдвигая бледную кожу на лбу складками.

- Куда? - спросил он, воспользовавшись случаем заговорить. Но та, или не поняв его, или выполняя приказ не разговаривать, лишь отрицательно качнула головой, еще сильнее тиская щеки. Из кабины летчиков, прикрытой со стороны салона бархатной гардиной, вышел Мюллер. В руке у него была фляга.

- Время, Ани, - резко сказал он, - Глоток коньяку?

- Нет, - бледнея еще сильнее, произнесла она. - Я боюсь!

- О... Это пустяки. - Мюллер бросил флягу на сиденье. - Марш, марш!

Ноги у нее подгибались, когда шла мимо Волкова У люка Мюллер осмотрел крепления ремней ее парашюта.

- Gut! - кивнул он. - Ничего страшного, Ани.

Это имя ей, очевидно, дали на время полета, как и Волкову имя Петр, хотя по документам он теперь значился Виктором Никифоровым, больным эпилепсией, освобожденным от службы в армии.