Р. В. Иванов-Разумник - О смысле жизни

• Название: О смысле жизни
• Автор: Р. В. Иванов-Разумник
• Жанр: Философия

Настоящее ФИО: Разумник Васильевич Иванов. Русский критик, мыслитель. Был близок к левым эсерам, активно поддержал Октябрьскую революцию. В 1918 году оказался «левее Ленина», категорически не приняв Брестский мир. В последующие годы неоднократно подвергался арестам. Известен своей редакторской деятельностью: издания Панаева, Белинского, Ап. Григорьева, Салтыкова-Щедрина и других. В 30-е годы подготовил собрание сочинений Александра Блока.

---

Теперь ясно, каково могло быть отношеніе Нитцше? а мы знаемъ, что именемъ Нитцше говоритъ съ нами Л. Шестовъ? къ тому «добру», которое якобы осмысливаетъ нелѣпый трагизмъ жизни. Въ первой своей книгѣ Л. Шестовъ, какъ мы видѣли, возводилъ на пьедесталъ представителя идеи «добра», «долга», «нравственнаго величія»? Брута; теперь же для Л. Шестова Бруты? безконечно несчастные люди, пожертвовавшіе автономному добру жизнью, своей и чужой. Теперь Л. Шестовъ понимаетъ, что «совѣсть», категорический императивъ, можетъ мучить не только за зло, но и за добро, не только Макбетовъ, но и Брутовъ; совѣсть можетъ мучить и того человѣка, который всегда былъ «добродѣтеленъ» и всегда думалъ, что «въ подчиненіи правилу? высшій смыслъ жизни» (II, 67). На примѣрѣ Нитцше Л. Шестовъ показываетъ, какъ «совѣсть» принимается за это, казалось бы, несвойственное ей дѣло: «вмѣсто того, чтобы корить, проклинать, предавать анаѳемѣ, отлучать отъ Бога и людей человѣка за то, что онъ былъ „дурнымъ“, она преслѣдуетъ его за то, что онъ былъ „хорошимъ“! (Чувствуетъ ли читатель, въ чемъ связь всего этого съ темой андреевскаго разсказа „Тьма“?? И.-Р.)…Оказывается, что совѣсть бичуетъ не только за то, что человѣкъ преступилъ „правила“, но и за то, что онъ относился къ нимъ со всѣмъ тѣмъ уваженіемъ, о которомъ говорить Кантъ»… (II, 156, 171).

Конечно, это не общее правило: всегда останутся добродѣтельные Бруты и Порціи, стоящіе внѣ подобной трагедіи духа. Достойная жена Брута, Порція, умираетъ во имя «добра» страшной смертью? глотаетъ раскаленный уголь; ее Л. Шестовъ иронически ставитъ въ примѣръ всѣмъ апологетамъ добра, какъ самоцѣли: «глотайте угли? а тамъ уже исторія васъ не забудетъ и соорудитъ вамъ памятникъ, каждому отдѣльно, или всѣмъ вмѣстѣ, если васъ наберется много. Это ли не утѣшеніе? Это ли не оправданіе жертвъ и требовательности автономной морали?» (IV, 242). Но самъ онъ категорически отказывается глотать угли, отказывается возводить въ законъ «добро», отказывается жертвовать дѣйствительностью идеализму, отказывается отъ идеализма и оправдываетъ «насѣкомое» (вспомните стихо-твореніе въ прозѣ Тургенева подъ этимъ заглавіемъ), оправдываетъ «дѣйствительную жизнь, съ ея ужасами, несчастіемъ, преступленiями, пороками»…; онъ утверждаетъ, что «зло» нужно не меньше, если не больше, чѣмъ «добро», что и то и другое необходимо для человѣческаго существованія и развитія. «Нитше былъ первымъ изъ философовъ, который осмѣлился прямо и открыто протестовать противъ исключительной требовательности добра, желавшаго, чтобъ, вопреки всему безконечному разнообразію дѣйствительной жизни, люди признавали его „началомъ и концомъ всего“, какъ говоритъ графъ Толстой. Правда, Нитше видѣлъ одно дурное въ „добрѣ“ и просмотрѣлъ въ немъ все хорошее, отступивъ тѣмъ самымъ отъ своей формулы? amor fati» (II, 190? 197, 208). Но все же онъ правъ въ главномъ, въ основномъ: «добро» не есть «Богъ», не есть смыслъ жизни всего существующаго. «Нужно искать того, что выше состраданія, выше добра. Нужно искать Бога»? этими словами Л. Шестовъ заканчиваетъ свою вторую книгу.

IX

Случай? побѣдилъ: такъ можно определить отношеніе второй книги Л. Шестова къ первой, гдѣ велась со «случаемъ» такая ожесточенная борьба, поединокъ Человѣка и Нѣкоего въ сѣромъ. Есть только два пути, на которыхъ эта побѣда слѣпой судьбы, случая, міровой необходимости, Нѣкоего въ сѣромъ? не въ названіи дѣло? является обоюдоострой: путь ненависти и путь любви. Человѣкъ побѣжденъ только тогда, когда онъ рабски покоренъ, когда онъ самъ признаетъ себя побѣжденнымъ; онъ не побѣжденъ до тѣхъ поръ, пока жгучая ненависть или яркая любовь горятъ въ его душѣ. Есть еще и третій путь, путь имманентнаго субъективизма, но о немъ мы не будемъ пока говорить, какъ и о первомъ пути, который мы видѣли на примѣрѣ андреевскаго Человѣка; по второму же пути идетъ Л. Шестовъ, съ нитцшевскимъ девизомъ «amor fati»: не ярмо жестокаго владыки несетъ человѣкъ, а преклоняется предъ нимъ sua sponte, добровольно сла-гаетъ гимны тому, что проклинаютъ его собратья. Но любовь эта? особаго рода; это любовь жгучая, острая, больная, по временамъ тѣсно граничащая съ ненавистью; безнадежность? неизбѣжная спутница такой любви. Это та любовь, при которой хочется «упасть на полъ, кричать и биться головой объ полъ» (V, 14)? и этой темѣ Л. Шестовъ впослѣдствіи посвятилъ свою замѣчательную статью о Чеховѣ. Безнадежность эта? неизбѣжная спутница той философіи трагедіи, которой Л. Шестовъ посвятилъ свою третью книгу и вообще всѣ свои послѣдующія работы.

Въ этихъ работахъ мы найдемъ новыя формулировки тѣхъ мыслей, съ которыми только-что познакомились по книгѣ о Нитцше и Толстомъ. Теперь Л. Шестовъ привлекаетъ къ нимъ для подтвержденія своей мысли и Достоевскаго. Amor fati? вотъ, по его мнѣнію, вся подпочвенная, подпольная философія Достоевскаго, который «изъ каторги вынесъ убѣжденіе, что задача человѣка не въ томъ, чтобъ плакать надъ Макаромъ Дѣвушкинымъ и мечтать о такомъ будущемъ, когда никто никого уже не будетъ обижать, а всѣ устроятся спокойно, радостно и пріятно (т.-е. цѣль не въ „добрѣ“, не въ „гуманности“,? И.-Р.), а въ томъ, чтобъ умѣть принять дѣйствительность со всѣми ея ужасами. Не хотѣлось, о, какъ не хотѣлось ему принимать эту каторжную истину!» (III, 237). Но въ этой каторжной истинѣ? вся основа «философіи», которую теперь Л. Шестовъ называетъ философiей трагедiи противопоставляемой философiи обыденности, т.-е. «проповѣди». «Въ законахъ природы, въ порядкѣ, въ наукѣ, въ позитивизмѣ и идеализмѣ? залогъ несчастья, въ ужасахъ жизни? залогъ будущаго. Вотъ основа философіи трагедіи: къ этому приводятъ скептицизмъ и пессимизмъ»… (III, 229). Эти ужасы жизни надо «принять, признать и можетъ быть, наконецъ, понять», говоритъ Л. Шестовъ; понять? ибо разъ они нами признаны и приняты, то этимъ самымъ фактомъ принятія они и оправданы. И Л. Шестовъ снова возвращается къ философіи Толстого, указывая намъ, что «Толстой находить возможнымъ принять безъ ожесточенія жизнь такой, какова она есть»… (Впрочемъ на этотъ разъ оказывается, что amor fati Толстого есть не что иное, какъ своеобразная апологія мѣщанства? на эту тему мы найдемъ у Л. Шестова очень тонкія замѣчанія: III, 70–76). И снова Л. Шестовъ возвращается къ Нитцше и слѣдитъ шагъ за шагомъ, какъ отъ философіи и морали обыденности сама жизнь вела мыслителя путемъ страданія къ философіи и морали трагедіи; онъ слѣдитъ, какъ этимъ же путемъ задолго до Нитцше пришелъ къ тому же выводу, къ той же «каторжной истинѣ» Достоевскій. Все это читатель долженъ самъ прочесть (или перечесть) у Л. Шестова, чтобы еще разъ убѣдиться въ тонкости замѣчаній, въ оригинальности концепцій этого автора и? что всего важнѣе? въ мучительномъ его исканіи отвѣта на все тѣ же карамазовскіе вопросы. Мы не послѣдуемъ за нимъ на этотъ разъ, но остановимся только на нѣкоторыхъ основныхъ пунктахъ воззрѣній Л. Шестова, на вопросахъ уже затронутыхъ нами выше.

Когда-то Л. Шестовъ упорно отказывался видѣть въ жизни драму, нелѣпый трагизмъ, случай,??????; теперь, принявъ девизомъ «аmor fati», онъ окольнымъ путемъ возвращается съ другого конца къ своему прежнему воззрѣнію на «разумную действительность». Л. Шестовъ отказался, мы это знаемъ, отъ мысли осмыслить жизнь путемъ отрицанія случая, путемъ объясненія драмы: это путь невозможный, непроходимый? рациона-лизировать до конца дѣйствительность не въ силахъ человѣка, и въ этомъ отношеніи Л. Шестову пришлось отказаться отъ разумной, т.-е. раціона-лизированной дѣйствительности, къ которой онъ хотѣлъ привести насъ въ книгѣ о Шекспирѣ. Но вѣдь amorfati есть опять-таки признанiе разумной дѣйствительности, вѣдь amor fati есть въ такомъ случаѣ «восторгъ передъ кирпичемъ», столь ненавистный въ прежнее время Л. Шестову. Правда, это признаніе разумной дѣйствительности сопровождается у Л. Шестова отказомъ отъ попытки раціонализировать эту дѣйствительность (ср. IV, 73). Ненависть ко всякаго рода ratio теперь становится характерной для Л. Шестова; именно вслѣдствіе этого онъ отказывается объяснять драму,?????? случай. Теперь Л. Шестовъ уже не пытается отвѣтить на вопросъ «зачѣмъ»; онъ помнитъ, что эта попытка его закончилась крахомъ. Зачѣмъ камень раздробилъ голову человѣку?? на это отвѣта нѣтъ; есть лишь вѣра: amor fati. Но вѣра эта не мѣшаетъ Л. Шестову на ряду съ деклараціей правъ человѣка предъ обществомъ установить и декларацію его безправія передъ законами природы: для него «ясно до осязаемости», что въ мірѣ есть какая-то непобѣдимая сила, давящая и уродующая человѣка; и кто однажды побывалъ въ ея желѣзныхъ лапахъ (говоря это, Л. Шестовъ имѣетъ между прочимъ въ виду Чехова), тотъ навсегда утратилъ вкусъ къ идеалистическимъ самообольщеніямъ (III, 32; V, 50, 52). Такъ, ненавидя, Л. Шестовъ «любитъ» необходимость; ясно, что и преж-няя ненависть къ случаю, несмотря ни на какую amor fati, осталась у Л. Шестова во всей силѣ. Законы природы, законы необходимости во внѣшнемъ мірѣ? вѣдь они являются въ то же время слѣпою судьбой, случаемъ для міра внутренняго; въ этомъ смыслѣ случай и необходимость понятія не только коррелятивныя, соотносительныя, но даже и адекватныя другъ другу: мы уже видѣли, что именно таково воззрѣніе Л. Шестова. И съ этой точки зрѣнія непримиримая борьба «философіи трагедіи» съ законами необходимости является явнымъ продолженіемъ борьбы со «случаемъ» въ книгѣ о Шекспирѣ.