Р. В. Иванов-Разумник - О смысле жизни

• Название: О смысле жизни
• Автор: Р. В. Иванов-Разумник
• Жанр: Философия

Настоящее ФИО: Разумник Васильевич Иванов. Русский критик, мыслитель. Был близок к левым эсерам, активно поддержал Октябрьскую революцию. В 1918 году оказался «левее Ленина», категорически не приняв Брестский мир. В последующие годы неоднократно подвергался арестам. Известен своей редакторской деятельностью: издания Панаева, Белинского, Ап. Григорьева, Салтыкова-Щедрина и других. В 30-е годы подготовил собрание сочинений Александра Блока.

---

Насколько все это убѣдительно или неубѣдительно,? мы еще увидимъ, а пока пойдемъ дальше за Л. Шестовымъ. Онъ переходить къ «Юлію Цезарю» и особенно останавливается на Брутѣ, противопоставляя его Гамлету и считая его величайшимъ представителемъ этическаго индивидуализма. Гамлетъ? представитель рефлектирующей мысли, Брутъ? представитель непосредственнаго чувства, вооруженнаго мыслью. «Гамлетъ со всѣмъ, что внѣ его, связанъ идеею. Онъ не можетъ порвать этой связи, но она мучительно тяготитъ его. Брутъ связанъ съ поселяниномъ, съ Римомъ, съ Люціемъ, съ Порціей? какъ съ самимъ собою» (I, ІІ8). Для Брута? «жить и мыслить… не два раздѣленные, противоположные одинъ другому процесса, а одинъ» (I, 104); люди для него? не ходячія абстракціи, а подобныя ему существа, чувствующія и страдающія: «для Брута нѣтъ добра внѣ человѣка… Цѣлью онъ считаеть не правила, а себя и своихъ ближнихъ» (мысль эта о человѣкѣ-самоцѣли, замѣчаетъ Л. Шестовъ, могла явиться только у Шекспира, такъ глубоко понимавшаго и цѣнившаго человѣка; I, 98 и 113). Свобода для него? высшее благо, рабство? высшее зло; на этой почвѣ и происходить его душевная трагедія. Но, переживая ее, рѣшившись пожертвовать ради свободы своимъ лучшимъ другомъ, Цезаремъ, Брутъ все время остается образцомъ человѣка, «вездѣ и всегда…, словомъ и дѣломъ, учить людей нравственному величію»… Въ этомъ смыслъ его трагедіи. И уже одно то, что на свѣтѣ есть Бруты, должно убѣдить насъ, «что есть „человѣкъ“, есть зачѣмъ жить, есть что дѣлать? и ни зло, ни горе, ни сама смерть не обвинятъ жизни»… (I, 120). Мы скоро увидимъ, какъ нѣсколько лѣтъ спустя Л. Шестовъ отнесся къ «нравственному величію» Брута, къ «велѣніямъ долга», исполнителемъ которыхъ онъ является…

Далѣе передъ нами Коріоланъ. Въ чемъ смыслъ трагедіи этого суроваго римскаго воина? Въ томъ же, въ чемъ и смыслъ всякой трагедіи вообще: въ развитіи человѣческаго достоинства въ человѣкѣ, ибо нужно выстрадать свое развитіе, свое совершенство. Въ этомъ центръ всякой трагедіи, «и въ этомъ смыслѣ трагедія Коріолана полна захватывающаго интереса. Съ перваго же дѣйствія предъ вами раскрыты всѣ условія жизни Коріолана и самъ герой, грубый, безсердечный, ужасный въ своемъ нелѣпомъ могуществѣ. Вы ждете, чѣмъ онъ кончить: неужели онъ уйдетъ такимъ же? Неужели колоссальная сила этого человѣка такъ и останется дикой стихіей?….. Въ огромномъ горнилѣ Коріолановой души Шекспиръ слѣдитъ не за безсмысленнымъ кипѣніемъ расплавленнаго металла, а за тѣмъ, какъ формируется тамъ великій идеалъ человѣческаго достоинства и чести, наперекоръ стремленіямъ всего и всѣхъ»… А если такъ, то «смыслъ трагедіи становится ясенъ, и смерть Коріолана, вся его судьба не гнететъ насъ, какъ она ни ужасна. Наоборотъ, смерть, какъ заключеніе осмысленнаго, творческаго душевнаго процесса… примиряетъ насъ, какъ откровеніе свыше»… И такое «примиреніе» не является результатомъ искусственнаго авторскаго намѣренія, но непосредственно вытекаетъ изъ существа трагедіи. «Если Шекспиръ осмысливаетъ трагедію, то не за тѣмъ, чтобы примирять зрителей, а потому, что онъ видѣлъ смыслъ въ трагедіи… Шекспиръ, вдумываясь въ трагедію Коріолана, видѣлъ, что она пробудила въ немъ лучшія чувства, что она является для него не наказаніемъ за преступленіе…, а необходимымъ процессомъ развитія… Мы видимъ лишь поверхность явленій и не въ силахъ проникнуть до той глубины, гдѣ таятся корни, изъ которыхъ выростаетъ человѣческая судьба. Шекспиръ же видѣлъ ихъ, и безсмысленная, жестокая трагедія Коріолана получаетъ для него человѣчески понятный смыслъ. На мѣсто „случая“, который является для современнаго ученаго кореллативомъ „причины и слѣдствія“, у Шекспира является законъ нашего внутренняго міра»…(I, 173, 186, 196 и 197).

Переходимъ къ трагедіи Макбета, которую Л. Шестовъ именуетъ «трагедіей категорическаго императива». Въ этой трагедіи вопросъ о смыслѣ жизни соединяется съ вопросомъ о сущности величайшей безсмыслицы? преступленія, трагедія эта показываетъ намъ, «какъ понималъ геніальный поэтъ преступниковъ и преступленіе и чтó примиряло его съ этимъ ужаснѣйшимъ изъ всѣхъ существующихъ??????`овъ» (I, 249). Ибо если есть хоть одно безсмысленное по существу явленіе? напримѣръ, преступленіе,? то міръ еще не оправданъ; а потому самый жестокій преступникъ, какой-нибудь Яго или Макбетъ, «долженъ оставаться для насъ человѣкомъ такимъ же, какъ и мы, по поводу котораго мы должны требовать у жизни оправданія, какъ Лиръ (мы это еще увидимъ) требовалъ объясненія за свое несчастіе» (I, 253). Итакъ, въ чемъ же трагедія Макбета? Трагедія эта, по мнѣнію Л. Шестова, заключается въ борьбѣ человѣка съ «категорическимъ императивомъ», т.-е. съ долгомъ въ его кантовскомъ пониманіи. Съ категорическимъ императивомъ и вообще съ формальной этикой Канта ведетъ неустанную борьбу Л. Шестовъ во всѣхъ своихъ книгахъ; борьбу эту онъ началъ своимъ анализомъ трагедіи Макбета. «Макбетъ не рѣшается убить Дункана не изъ-за Дункана, а чтобъ не нарушать покоя своей души. Макбетъ, убивши Дункана, скорбитъ не о Дунканѣ, а о себѣ, о потерянномъ душевномъ мирѣ. У Канта именно это обстоятельство служитъ къ возвеличенію категорическаго императива. Это голосъ „разума“ an sich, существующаго единственно затѣмъ, чтобы противоставлять свои велѣнія Макбетовскимъ желаніямъ. „Разумъ“ не говоритъ Макбету: Дун-канъ такой же человѣкъ, какъ ты. Ты хочешь жить и онъ хочетъ жить? такъ зачѣмъ же ты убьешь его? „Разумъ“ грозитъ: не убивай ближняго, ибо ты будешь убійцей. Едва ли во всей человѣческой психикѣ можно найти что-либо болѣе обидное для достоинства человѣка, чѣмъ эта кантовская „совѣсть“. Не убивай не изъ-за жертвы, а изъ-за предстоящихъ тебѣ непріятностей съ категорическими императивами! Здѣсь все: и глубокій человѣческій эгоизмъ, и слабость, и трусость»… (I, 268). Въ борьбѣ съ этими категорическими императивами? весь смыслъ трагедіи Макбета. Мы не можемъ останавливаться на этомъ интересномъ толкованіи трагедіи Шекспира Л. Шестовымъ и отсылаемъ читателя непосредственно къ самой книгѣ этого автора: приводимыя нами обширныя выписки изъ нея даютъ о ней лишь самое общее понятіе.

Однако и по тому немногому, что мы привели выше, вырисовывается съ достаточной опредѣленностью отношеніе Л. Шестова къ проблемѣ смысла жизни. Оно сделается для насъ еще болѣе яснымъ, когда мы остановимся на пониманіи Л. Шестовымъ трагедіи короля Лира: здѣсь вопросъ о смыслѣ жизни, о случайности или не-случайности зла, о причинѣ и цѣли??????'a ставится наиболѣе остро, наиболѣе рѣзко. Понять, осмыслить, оправдать трагедію короля Лира? значить понять, осмыслить и оправдать всю человѣческую жизнь.

Королю Лиру восемьдесятъ лѣтъ; онъ на порогѣ смерти. И вдругъ? ошеломляющій ударъ, нечеловѣческія мученія. Неужели и они не случайны? Неужели и они имѣютъ смыслъ? Выгнаннаго изъ дома «злодѣйками-дочерьми» въ бурю и грозу короля Лира пріютилъ Глостеръ: за это у Глостера вырываютъ глаза. Неужели и это можно понять, оправдать, осмыслить? Любящая Корделія спасаетъ отца? и задушена своими сестрами; «ничего не можетъ быть ужаснѣе, чѣмъ эта случайная, неожиданная? ненужная, невидимому? смерть лучшей изъ женщинъ на глазахъ у старика отца, и безъ того вынесшаго стoль нечеловѣческія пытки» (I, 202–203). И это тоже имѣетъ смыслъ? Это тоже понятно? Это тоже можетъ быть оправдано?

Л. Шестовъ ставитъ всѣ эти вопросы и безъ колебанія отвѣчаетъ на нихъ: да. Жизнь можетъ быть оправдана, жизнь должна быть осмыслена, но понять и оправдать ее можетъ только великій поэтъ, которому дано видѣть глубокую сущность явленій, а не ихъ случайную поверхность. Такимъ великимъ поэтомъ былъ Шекспиръ и онъ открываетъ намъ смыслъ трагедіи короля Лира.

Въ чемъ смыслъ этой трагедіи? Опять-таки въ томъ же, въ чемъ смыслъ трагедіи вообще, въ чемъ былъ смыслъ трагедіи Гамлета или Коріолана: нужно выстрадать свое развитіе, свое человѣческое достоинство. Гамлетъ былъ только «мыслителемъ»? трагедія сдѣлала его человѣкомъ; Коріоланъ былъ только воиномъ, только «тараномъ», но носилъ въ своей душѣ великія возможности; трагедія проявила ихъ и обратила его въ человѣка. Такъ и Лиръ: онъ былъ королемъ, въ немъ «every inch а King», каждый дюймъ? король; трагедія должна сдѣлать его человѣкомъ. Уже первое оскорбленіе, нанесенное раздавшему свое царство королю, является началомъ страшной трагедіи: «король узнаетъ, что онъ человѣкъ и ничего больше, т.-е. бѣдное, голое, двуногое животное» (I, 2І6). Эту истину ему суждено выстрадать, ему суждено пройти тяжелый крестный путь. «За всю свою долгую жизнь онъ успѣлъ лишь научиться чувствовать себя королемъ… Но ему осталось еще понять, что и всѣ другіе люди? короли». И когда онъ это пойметь, онъ станетъ «такъ безмѣрно прекрасенъ въ своемъ трогательномъ величіи и могучей кротости…, что всѣ вынесенныя имъ муки не только перестаютъ казаться намъ нелѣпыми, ненужными, но получаютъ въ нашихъ глазахъ глубокій смыслъ» (I, 227). Въ этомъ смыслъ трагедіи короля Лира, въ этомъ смыслъ всякой трагедіи. Трагедія, говоритъ Л. Шестовъ, вызываетъ необычайное напряженіе силъ; всѣ вопросы жизни возникаютъ передъ человѣкомъ, какъ они возникли передъ Лиромъ, съ той настойчивостью, которая исключаетъ всякую возможность отклоненія отвѣта. Лиръ выстрадалъ эти отвѣты и сталъ передъ смертью человѣкомъ: въ этомъ смыслъ его трагедіи, въ этомъ отвѣтъ на вопросъ, эачѣмъ ему трагедія? «Если трагедія наканунѣ смерти имѣетъ смыслъ,? приведемъ мы въ заключеніе послѣднюю большую цитату изъ книги Л. Шестова:? если она не оказывается насмѣшливою игрою адскихъ или? что еще хуже? равнодушныхъ силъ; если то, что пережилъ Лиръ, нужно было ему? то этимъ снимаются всѣ обвиненія съ жизни. Вмѣсто того, чтобы проклинать судьбу, мы, понявъ содержаніе ея „необъятныхъ книгъ“, т.-е. Шекспира, благословимъ цѣлесообразность господствующаго надъ человѣкомъ закона»…«…тамъ, гдѣ для насъ хаосъ, случай, безсмысленная борьба мертвой, равнодушной, но безконечно могучей силы съ живымъ, чувствующимъ, но немощнымъ человѣкомъ, т.-е. тамъ, гдѣ для насъ область нелѣпаго трагизма, тамъ поэтъ видитъ осмысленный процессъ духовнаго развитія. Подъ видимыми всѣмъ людямъ муками онъ открываетъ невидимую никому задачу жизни»… И въ этомъ смыслъ того, что мы называемъ трагической красотой. «Если бы удары, обрушившіеся на бѣдную голову старца, были дѣломъ „слѣпой судьбы“, „случая“, ведущихъ людей къ страданію, безумію и смерти, то о трагической красотѣ не могло бы быть и рѣчи. Мы могли бы говорить лишь о трагическомъ безобразіи»… Трагическое безобразіе имѣло бы мѣсто при наличности нелѣпаго трагизма, трагическая красота обусловлена разумной необходимостью; трагическую красоту можетъ создать жизнь, а возсоздать? великій художникъ, которому ясенъ законъ разумной необходимости. «Найти тамъ законъ, гдѣ всѣ видятъ нелѣпость, отыскать тамъ смыслъ, гдѣ по общему мнѣнію не можетъ не быть безсмыслицы, и не прибѣгнуть ко лжи, къ метафорамъ, къ натяжкамъ, а держаться все время правдиваго воспроизведенія дѣйствительности? это высшій подвигъ человѣческаго генія»… (I,234–235, 241).