Николай Алексеев - Игра судьбы

• Название: Игра судьбы
• Автор: Николай Алексеев
• Жанр: Историческая проза

Алексеев Николай Николаевич (18(30).09.1871-17(30). 06.1905), писатель. Из дворян Петербургской губ.; сын штабс-капитана. Окончил петербургскую Введенскую гимназию. В 1893-98 учился на юридическом факультете Петербургского университета (прослушал полный курс наук, но не получил диплома).

В 1896 опубликовал первую повесть «Среди бед и напастей» («Биржевые ведомости». № 141–215). В дальнейшем печатался в журналах «Живописное обозрение», «Беседа», «Исторический вестник», «Новый мир», «Литературные вечера „Нового мира“», «Русский паломник» (прил.), газете «Петербургский листок» и др. Автор многочисленных, гл. обр. исторических, рассказов, очерков, повестей, романов. В освещении событий разных периодов русской истории очевидны православно-монархическая, патриотическая позиции.

Написал романы: «Татарский отпрыск» (СПб., 1896), «Среди бед» (СПб., 1897), «Розы и тернии» (СПб., 1898), «Лжецаревич» (СПб., 1899), «Заморский выходец» (СПб., 1900), «В грозу народную» (СПб.; М., 1902), повести «Федосеевский владыка» (СПб., 1903), «Огневой еретик» (СПб., 1905) и др.

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа — http://www.rusinst.ru

---

— Что скажешь, старичок? Говорят, знаешь, где Машка-холопка укрыта.

— Ваше сиятельство! — с низким поклоном заговорил старик. — Явите княжескую милость, освободите от девки. Потому зазор, ей-ей. Прибежала это и живет себе. Непотребная совсем, а мой барин в гвардии состоит; узнают — срамота. Говорил ему: «Александр Васильевич! Гони девку взашей!». А он только смеется. Опять же и другие господа приходят и с нею чаи пьют. Разве можно? Уж вы, ваше сиятельство…

— Погоди, — нетерпеливо прервал его князь. — Ничего не пойму, что говоришь. Говори короче: где Машка укрыта?

— У моего барина.

— А кто твой барин?

— Гвардии прапорщик Александр Васильевич Кисельников. Проживать изволит в доме Петра Семеновича Лавишева.

По лицу князя скользнуло изумление, потом он покраснел от удовольствия.

— Кисельников?! Та-та-та! Вот когда попался, голубчик! Беглых девок укрывать, в полюбовницы сманивать? Ай, хорош! — воскликнул он, потирая руки.

При виде его злобной радости Михайлыч струхнул.

«Не было бы беды Александру Васильевичу через меня, старого дурака! И кой меня бес дернул идти говорить?» — мелькнуло у него в голове, он уже начал раскаиваться в своем доносе, стал обелять Кисельникова:

— А только мой барин не то, чтобы чего-нибудь с нею. Это все она, преподлющая. А барин мой — добрейшая душа, ну, сжалился над девкой. Опять же она грамотная и вроде как и не из подлых.

— Так, так, старичок! Добрейшая душа твой барин, знаю его. Хорош и Лавишев. Молодцы! Сманивают девок и развратный дом устраивают. Ай да мы! — воскликнул князь и, посмотрев на часы, которые показывали около шести, пробормотал: — Еще не поздно, можно успеть. Вот что, старичок, теперь я тебя не отпущу. Едем сейчас же в часть. Там ты все частному приставу скажешь, как мне говорил, а потом мы с частным да с будочниками поедем за девкой и заберем ее. И скоро будет, и ладно. А за услуженье твое на тебе пять алтын.

«Как Иуда предал я своего барина, — принимая дрожащею рукою деньги, подумал Михайлыч, которого все больше начинало мучить раскаяние. — Как я теперь Александру Васильевичу на глаза-то покажусь?»

Князь позвал лакеев и велел подать одеваться.

— А ты, старичок, сбежать не вздумай, — сказал он, выходя из комнаты, и приказал лакеям: — Вы тут за ним присматривайте.

Михайлыч, который в душе лелеял мысль о побеге, услыхав это приказание, только тяжело вздохнул.

Несколько минут спустя, Дудышкин с Михайлычем уже мчался к части. Тут старику пришлось повторить свой донос.

Частный пристав не мог не исполнить требования такой знатной персоны, как князь Дудышкин, и вскоре к дому Лавишева двинулся целый кортеж будочников, во главе с начальником, для поимки «беглой и непокорной дворовой девки Машки Прохоровой». Следом за этими не воюющими воинами медленно ехал сторонкой князь с Михайлычем на запятках саней.

По случайному совпадению в этот же вечер у Кисельникова собралась обычная дружеская компания из Николая Свияжского, который рад был уйти из дому, так как очень и очень крупно поговорил с отцом по поводу предполагаемого брака Ольги с Дудышкиным, а также Назарьева и Лавишева. С ними сидела и Маша Прохорова, уже далеко не чувствовавшая себя угнетенной по нескольким причинам: во-первых, тут был «он», Александр Васильевич, к которому чаще всего обращались ее блестевшие удовольствием глазки, а, во-вторых, все эти господа были такие милые, такие… Она не могла найти достаточно слов для их восхваления. И ученые же они! То читают оды наизусть, то мудреные книжки. Маша была не только грамотна, но, по тогдашнему времени, довольно начитанна, особенно по сравнению со светскими барыньками, которые если что и читали, то исключительно изложенное на французском диалекте, а русский язык и литературу полагали чуть ли не неприличными, недостойными изящного вкуса.

Душою собрания был, конечно, Лавишев, болтавший без умолку; часто от его полных юмора речей Маша заливалась серебристым смехом, а он поглядывал на ее разгоревшиеся щечки и думал:

«Вот тебе и хамская кровь! Какая же она, канашечка, миленькая!»

Увы! Подобно многим мужчинам, он не мог остаться равнодушным к любому хорошенькому личику.

— Бог знает, куда это запропастился мой Михайлыч, — не без раздражения промолвил среди наступившей паузы в разговоре Александр Васильевич.

— Прикорнул, верно, где-нибудь, старина, — сказал Евгений Дмитриевич Назарьев, закуривая трубку.

— Он у тебя славный старик, — проговорил Николай Андреевич.

— Да на что он тебе? — лениво процедил Лавишев. — Моей челяди хватит.

— Не в том дело. Но он стал какой-то… Этакий, не прежний, и уже третий раз так пропадает. А спросишь, где был, говорит, гулял.

Михайлычу действительно приходилось несколько раз «пропадать», так как князя Дудышкина было нелегко застать дома, за исключением приемных часов, которые были известны только людям, имевшим с ним дела.

— Ну и пусть его гуляет или спит, — сказал Лавишев. — А расскажу я вам теперь, господа мои, о некоей смеха достойной истории… — Начал было он и прервал речь, прислушиваясь к шуму, приближавшемуся от лестницы.

Вбежал лакей, перепуганный насмерть, и проговорил:

— Барин, частный сам. С ними князь… И…

В это время раздался зычный окрик:

— Да ты показывай дорогу-то, старый хрыч! Ну, живо!

— Сюда, сударь, ваше благородие. Здесь мой барин свое пребывание имеют, — донесся робкий возглас Михайлыча.

Дверь широко распахнулась, и в комнату вошел Дудышкин, а за ним частный, будочники и Михайлыч. Частный оказался между двух огней. С князем было шутить опасно, но хорошо он знал и влиятельность Лавишева, да ведь и Кисельников хоть не Бог знает кто, а все же офицер гвардии. Поэтому он начал насколько возможно мягко:

— Не дозволите ли спросить господина прапорщика лейб-гвардии Семеновского полка Александра Васильевича Кисельникова?

— Я. Что же вам надобно? — произнес Кисельников.

Маша, при виде Дудышкина, отбежала от стола и в страхе забилась в угол.

— А также не могу ли увидать я хозяина этого дома, господина камер-юнкера и кавалера Петра Семеновича Лавишева?

Тот отнесся к заявлению частного суровее.

— Отлично ты знаешь, братец, — пренебрежительно сказал он, — что это я. И скажи ты мне, пожалуйста, — добавил он еще небрежнее, — на кой черт здесь эта дылда торчит? Князь Дудышкин его звать, кажется?

Дудышкина передернуло.

— Да чего тут с ними кисели разводить? — гневно воскликнул он. — Пришли мы за моей беглой девкой, Машкой Прохоровой. А вот и она сама. Будочники, взять ее!.. Руки скрутите хорошенько. А на этих, на господ-то, в суд подам, а то и ее величеству, дабы не сманивали чужих девок на непотребство. Ну, берите ее!

Маша дрожала всем телом.

Назарьев, до сих пор довольно равнодушно относившийся к судьбе Маши, так как его поглощало собственное горе, теперь, при виде и здесь торжествующего своего врага, запылал яростью.

— Смей только кто подойти к этой девушке! — воскликнул он, загораживая собой Прохорову и обнажая шпагу. — Убью на месте.

— А мы тебе: поможем! — воскликнул Кисельников.

Побледневший Свияжский стоял безмолвно и думал, глядя на князя:

«И такого-то негодяя хотят в мужья бедной Олечке!» Будочники мялись, частный тоже.

— К чему тут шпаги? — презрительно процедил Лавишев. — Я просто прикажу гайдукам выгнать их.

— Разлюбезное дело! Гоните их, ваша милость! — послышался возглас Михайлыча.

Александр Васильевич давно догадался, кто был виновником этой истории; он пристально посмотрел на пестуна и крикнул:

— Нишкни, Иуда! С тобою мы еще разберемся.

Взглянул старик на своего питомца и робко потупился: в первый раз почувствовал он в лице его грозного владыку.

— Как?! Гнать меня? Князя Дудышкина? — вспылил Семен Семенович.

— А что же? Лавишев и не таких выгонял, которые к его компании подходящими быть не могли. А то, ежели желаете, можно и мирно. Я покупаю у вас эту особу.

— Не особу, а беглую девку. Мне она нужна для домашних услуг, и продавать ее я не хочу.

— Знаю, для каких услуг… Эй, кликни гайдуков! — приказал Лавишев одному из лакеев, столпившихся у дверей. — Жаль! Я бы дал хорошую цену, и шума не было бы… Я не себе ее покупаю, а на волю.

Князь понимал, что его роль становится не только позорной, но и опасной. Он слышал уже приближавшиеся шаги дюжих гайдуков, а потому пробормотал:

— Ну, ежели хорошую цену, тогда…

— Сколько желали бы?

«Хорошо же! Я тебе поднесу. Отступишься!» — подумал князь и громко промолвил:

— Сейчас же пять тысяч червонцами на стол, и я дам ей вольную.

— Слышали, господа? Теперь ему нельзя будет обмануть меня, как того бедного старика. И на что позарился-то: за триста целковых продал свое дворянское слово!.. Ну а я — не тот старичок. Васька! — приказал Лавишев. — Притащи ларец, что у меня у кровати, чернильницу, перья и бумагу.