Антонина Пирожкова - Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем

• Название: Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем
• Автор: Антонина Пирожкова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-080718-5

Антонину Николаевну Пирожкову (1909–2010) еще при жизни называли одной из великих вдов. Сорок лет она сначала ждала возвращения Исаака Бабеля, арестованного органами НКВД в 1939 году, потом первой после смерти диктатора добилась посмертной реабилитации мужа, «пробивала» сочинения, собирала воспоминания о нем и написала свои.

В них она попыталась «восстановить черты человека, наделенного великой душевной добротой, страстным интересом к людям и чудесным даром их изображения…»

Чудесный дар был дан и самой А. Н. Пирожковой. Она имела прямое отношение к созданию «большого стиля», ее инженерному перу принадлежат шедевры московского метро — станции «Площадь Революции», «Павелецкая», две «Киевские». Эта книга — тоже своего рода «большой стиль». Сибирь, Москва, Кавказ, Европа — и, по сути, весь ХХ век. Герои мемуаров — вместе с Бабелем, рядом с Бабелем, после Бабеля: С. Эйзенштейн, С. Михоэлс, Н. Эрдман, Ю. Олеша, Е. Пешкова, И. Эренбург, коллеги — известные инженеры-метростроевцы, политические деятели Авель Енукидзе и Бетал Калмыков. И рядом — просто люди независимо от их ранга и звания — совсем по-бабелевски.

---

По воскресеньям и праздничным дням в доме Тыжновых к обеду пеклись пироги величиной с четверть большого стола каждый. Пирогов было два — один с мясом или с капустой, а другой сладкий, чаще всего с брусникой, а иногда со смородиновым вареньем. К пирогам подавались бульон и чай.

Мама тоже пекла к праздникам, но только мелкие пирожки с начинкой из соленой капусты и грибов, с морковью, мятой картошкой. А на сладкое — пирожки с молотой черемухой или с брусникой, а иногда ватрушки или шанежки. Стоящие на столе накрытые чистым полотенцем пирожки создавали праздничное настроение.

Я давно поняла, что жизнь человека изменчива, и полоса хорошей спокойной жизни сменяется полосой неудач и огорчений. Так же складывалась и студенческая жизнь в нашем институте. Не прошло и полгода, как вдруг разнесся слух, что из института выгоняют нескольких студентов. В их число попали и оба моих друга — Миль и Мироносицкий, а также студент постарше — Черников. И это только те, о которых мне стало известно, но, наверное, были исключены и другие. И это происходило на всех факультетах. За что же исключили Миля и других студентов? Оказывается, отец Миля у себя в селе имел маленькую лавочку, где продавал керосин и скобяные изделия. Отец Мироносицкого был дьяконом в сельской церкви. А у Черникова сестра вышла замуж за бывшего офицера Белой армии.

С Милем и Мироносицким я дружила, а Черникова запомнила потому, что однажды получила от него записку, что он хотел бы со мной серьезно дружить, но меня всегда окружают мальчики с рейсшинами, и он не может ко мне подойти.

Я не знаю, что стало впоследствии с такими способными людьми, как Мироносицкий и Черников, но всем известно, кем стал Михаил Львович Миль, прославивший нашу страну в области вертолетостроения.

Исключением студентов занимался партийный комитет, состоявший из членов партии, рабфаковцев. Рабфаковцы резко отличались от нас, новичков, были гораздо старше и все время заседали в своем комитете. Он занимал большую комнату на втором этаже налево от главной лестницы, и, поднимаясь по ней, можно было услышать громкий и грубый разговор и почувствовать противный запах дешевого табака. Комитет заправлял делами института, касавшимися всего, что было связано с жизнью и обучением студентов. Именно студенческий партийный комитет мог исключать студентов по классовым признакам, мог дать стипендию студенту, а мог и отказать. Мы с Макой боялись рабфаковцев и старались пройти мимо комитета незамеченными. А после исключения моих друзей неприязнь к этому комитету еще больше усилилась.

По всем признакам я должна была получать стипендию: хорошо училась, была из бедной семьи, отец умер. Но для получения стипендии надо было подать заявление в комитет. Я предпочла зарабатывать деньги сама, только бы не встречаться с ними. Но однажды встретиться все же пришлось. Кто-то из рабфаковцев увидел, что я ношу на пальце колечко, и пригласил меня зайти в ненавистную комнату. Колечко было очень простенькое, с синим стеклышком. Комитетчики дружно отчитали меня за то, что я ношу на пальце кольцо, что это — буржуазный предрассудок, и приказали его снять. С тех пор все студенческие годы и даже много лет спустя я не носила никаких украшений. А потом, когда это стало возможным, я, заходя в ювелирный магазин, готова была всё купить и всё на себя надеть. Но уже выработавшаяся многолетняя привычка мешала мне это сделать.

Из предметов, преподававшихся на первом курсе, мне почему-то понравилась геодезия. Лекции по ней читал пожилой, но очень симпатичный профессор Прибытков, отличавшийся от других преподавателей удивительной элегантностью и прекрасной речью.

Когда снег стаял и земля высохла, мы должны были пройти геодезическую практику в поле. Нас разбили на группы, человек по десять, и я оказалась в группе без Маки и к тому же единственной девушкой. С нами в поле поехал не Прибытков, а его помощник, более молодой человек, познакомивший нас практически со съемкой местности, теодолитом, нивелиром, с рейками, рулетками и картами. Мы должны были составить карту местности, вычерчивать горизонтали, определять высоты по отношению к уровню моря и устанавливать репера. У нас было, наверное, три или четыре дня таких практических занятий, и каждый раз преподаватель отвозил меня на своем велосипеде домой, посадив на раму впереди себя.

Вторым заданием по геодезии была маршрутная съемка. Нас разбили на еще более мелкие группы по четыре-пять человек, и снова мы с Макой оказались в разных группах. Мы должны были отправиться в разные стороны, углубившись на пять-шесть километров, и заснять на карту, используя условные обозначения, поле, лес, речку, болото — всё, что попадалось нам по пути.

Я оказалась в группе с тремя студентами — Левой Степановым, сыном декана горного факультета, его другом Юрием Болдыревым и Борисом Ульянинским, сыном декана нашего инженерно-строительного факультета. Переплыв на другой берег Томи, мы пошли вглубь по тропинке, ведущей в лесничество. Надо было зарисовывать всё, что встретится на пути, и измерять расстояния шагами, предварительно определив размер шага. Всё, что нам попадалось, изображала на карте я, а мои спутники помогали мне измерять расстояния, но скоро им это надоело, и они стали дурачиться, бороться друг с другом, валяться на траве, а всю работу делала я. Иногда я останавливалась и уговаривала их вести себя посерьезней. Но терпения у них хватало ненадолго. Поэтому довольно много времени у нас занял путь до лесничества, где жил лесник со своей семьей. У него был добротный деревянный дом с двором, огородом и сараями. Лесник был знаком с отцом Юры Болдырева и встретил нас очень приветливо. Нас накормили, мы долго разговаривали с ним и его женой, отдыхали, и нам показали двух живших у них медвежат, которых лесник подобрал в лесу.

Оставались мы там довольно долго и в обратный путь отправились, когда уже темнело. Подойдя к Томи, мы стали звать лодочника, но его работа уже закончилась, и он ушел домой. Долго мы кричали, звали лодочника, но напрасно. И уже очень грустные сидели на берегу, было холодно, и мы замерзли. Я не знаю, почему мы тогда не разожгли костер. Быть может, ни у кого не было спичек. Под утро, когда стало светать, лодочник появился, услышал наши охрипшие голоса и приехал за нами. Моя мама была в ужасе из-за моего отсутствия, да, наверное, и другие родители переволновались. А всё из-за баловства и легкомыслия моих спутников!

На другой день я встретилась с Макой, и мы рассказали друг другу о наших походах и приключениях. Из ее рассказа я узнала, что ее сокурсники вели себя так же, как и мои, и она одна составляла карту. Когда на ее пути встретилось болото, то никого не оказалось рядом, и она попыталась перейти его в одиночку. Но как только сделала первый шаг, ее нога начала проваливаться в трясину, и она отступила, решив, что пройти здесь невозможно. И Мака стала наносить болото на карту как непроходимое. Но, когда она уже закончила эту часть карты, то подняла глаза и увидела, что ей навстречу по болоту шагает ее однокурсник. «Идет, шагает прямо ко мне», — сказала Мака, и мы расхохотались. Пришлось всё стирать и заново изображать болото, но уже как проходимое. В результате мы пришли к мнению, что наши ребята оказались менее зрелыми, чем мы, хотя возраст у нас был одинаковый.

Наступило время экзаменов. Готовиться к ним мы с Макой в хорошую погоду предпочитали в Лагерном саду или в университетском ботаническом саду. Заниматься дома мне было совершенно невозможно из-за тесноты. Трое братьев должны были готовиться к экзаменам в школе. В нашей коммунальной квартире было три комнаты. В одной из них жили мы вчетвером, в другой — семья: муж, жена и маленький мальчик, в третьей жила одинокая женщина, работавшая поваром на большом пароходе. В навигацию она уплывала с рейсом и комната оставалась пустой. Моя мать договорилась с ней, и она разрешила мне у нее заниматься и ночевать в ее отсутствие. Благодаря этим условиям я хорошо подготовилась к экзаменам, сдала всё на отлично и перешла на второй курс. Причем я узнала, что для перехода со второго на третий курс требовалось набрать не сто очков, а только семьдесят пять, после чего зачисление происходило автоматически. И кроме того, посещение лекций не будет обязательным, и можно сдавать экзамены, подготовившись самостоятельно. Это навело меня на мысль закончить институт раньше обычных пяти лет.

Чтобы прожить, я должна была работать — денег у мамы едва хватило, чтобы дотянуть до лета. И именно мама, благодаря своему общительному характеру и умению заводить знакомства, нашла мне работу. Я поступила на работу в статистическое бюро, где должна была составлять различные таблицы, разносить отдельные сведения по графам и суммировать данные. Об этой работе, как и об этом лете, у меня почти не сохранилось воспоминаний. Помню только, что я мало гуляла, чаще всего была одна или с братьми. Игорю было тогда уже шестнадцать лет, Олегу — четырнадцать, а Борису — девять. Старшие братья научились играть на музыкальных инструментах: Олег — на балалайке, Игорь — на мандолине. Меня же они научили играть на гитаре. Это были простые аккомпанементы, которые я легко освоила. Также в их компании я научилась танцевать вальс и другие модные тогда танцы. Борис по отношению ко мне вел себя как рыцарь. Он сопровождал меня, если мне надо было куда-то пойти, чистил мои туфли ваксой, хотя я его не просила об этом, и однажды кинулся на мою защиту, когда один молодой человек пустил мне в лицо дым от папиросы. Борис бросился на него как звереныш и стал колотить. Я с трудом увела его домой.