Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

• Название: Сигрид Унсет. Королева слова
• Автор: Сигрун Слапгард
• Издательство: ОГИ, Б.С.Г.-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-94282-554-6

Книга норвежской журналистки С. Слапгард рассказывает о жизни и творчестве Сигрид Унсет (1882–1949), выдающейся норвежской писательницы и правозащитницы, лауреата Нобелевской премии по литературе (1928). Все подробности ее непростой биографии исследовательница подтверждает ссылками на документы и малодоступные источники. Жизнеописание снабжено обширным справочным аппаратом.

---

И в этот раз рецензенты расточали похвалы: Сигрид Унсет возвышается над всеми, подобно королеве, она поэт среди историков, она одержала еще одну победу. Когда у Ибсена должна была выйти новая книга, люди приходили в книжные магазины и с нетерпением спрашивали: «Книга вышла?» Так же было и с Унсет. Кристиан Эльстер писал: «Слог ее полон жизни, он заключает в себе все ее страдания и все ее счастье — страхи, чувство одиночества и тоски по жизни, боль и неудачи»[419]. «С тех пор как я прочел „Дикую утку“, ничто не трогало меня так, как „Улав, сын Аудуна“», — писал директор школы Эфтестёль. «Она прославляет фактически только одно: Человека», — писал Рольф Тесен. «Она ведет нас по гористому ландшафту, но мы не должны забывать, что на этой земле множество вершин, купающихся в солнце и обдуваемых ветрами». «Сигрид Унсет ставит множество зеркал друг напротив друга. Мы сидим перед ними, а наш взгляд скользит от одного вглубь другого»[420].

Однако Хельге Крог из газеты «Дагбладет» был далеко не в восторге: «Обстоятельность повествования иногда просто убийственна». Крог пишет, что вся история похожа на «дом, огромный, но с окнами на северную сторону. В комнаты никогда не попадает свет, <…> пыль в гостиной никогда не кружится в лучах солнца, но оседает толстым серым слоем на старой мебели и замшелых душах». Он также видел родство между Унсет и Улавом: «Улав — дух от ее духа, душа от ее души, <…> обоим недостает чувства юмора, улыбки. Нет бодрости, радости, легкости духа. Поэтому они оба кажутся такими серыми, поэтому и роман стал таким серым»[421].

Те, кого раньше возмущали эротические описания в романах Сигрид Унсет, нашли еще больше поводов для раздражения. Шведский критик Б. Му-Юхансен припомнил об известном предложении, с которого начинался роман «Фру Марта Оули»: «Я была неверна своему мужу», — и написал, что по сути писательница верна этому девизу: «И вот перед нами „новая Унсет“. И нас вновь встречает тошнотворная вонь постели и распутства, которая опозорила как ее первый исторический роман, так и все ее дальнейшее творчество». Критик выразил мнение, что это «откровенно скучный и многословный дамский роман. <…> Этот роман дурно пахнет. <…> Больной дух и больные мысли». Он не нашел в противоположность доктору Поске «никакого спасения души — только мерзость, уродство и истерию». Более известный шведский критик Фредрик Бёк, напротив, считал, что «она вырубает свои творения в сером граните», и выразил надежду, что новая книга от Сигрид Унсет уже на подходе. Он получил поддержку и от профессора Поульсена из Дании, который в своей положительной рецензии упомянул, что уже два раза выдвигал кандидатуру писательницы на Нобелевскую премию. Ему вторили влиятельные критики Норвегии. К. Ю. Хамбру подчеркивал, что последняя книга Сигрид Унсет только укрепила ее позиции, «Улав, сын Аудуна» был «редчайшим даром народу, о котором и для которого он был написан»[422]. В США рецензии были по большей части положительными, газета «Нью-Йорк таймс» писала о том, что «„Улав, сын Аудуна из Хествикена“ возвышает Сигрид Унсет над другими писательницами современности и почти над всеми — за небольшим исключением — писателями».

В кабинете в Бьеркебеке у Сигрид Унсет появилась любимая картина, которую ей подарил ее добрый друг Йоста. Нежеланный младенец, которого оставляли в лесу на смерть и призрак которого, по народным поверьям, искал свою семью. Любимая тема старых друзей. Во время походов по горам в окрестностях Лаургорда в Хёврингене они слышали об этом множество преданий. Йоста аф Гейерстам написал жутковатую картину, изображающую ночь и следы призрака, который добрел до двери и теперь стучался в нее. Сигрид Унсет придумала подкидышу имя: «умертвыш». «„Умертвыша“, как ты знаешь, я особенно люблю, это мой старый знакомый»[423]. Она считала картину Йосты необыкновенно красивой и полной настроения. Постепенно Унсет собрала целую коллекцию работ Гейерстама, но, несмотря на повторяющиеся приглашения, друг до сих пор не навестил ее в Бьеркебеке; только когда книга про Улава уже была издана, Йоста наконец приехал. С тех пор дружба стала еще крепче. Возможно, это было связано с той прохладцей, которая возникла между Унсет и Нини Ролл Анкер. Со старым другом Йостой, с которым она в свое время слушала народные предания и сказки на сетере, она могла позволить себе обойтись без иронической дистанции по отношению к своему обращению в католичество. Йоста был глубоко тронут историей об Улаве, он сам был женат на женщине, которая полностью уповала на Господа, только на протестантского. Не согласится ли Йоста сопровождать ее в Селью? Сигрид Унсет задала ему этот вопрос в ответ на его приглашение в гости. Она хотела посетить остров Святой Суннивы.

После отъезда Йосты она сидела ночи напролет в одиночестве в своей «светелке» и вела с другом «задушевные беседы» в длинных веселых письмах. Она несколько иронично писала о своих поездках в Кристианию и посещении доминиканок в «Доме Святой Катарины»{56}, где она отведала «спартанский и праведный завтрак». Побывав в церкви, «мы, две папистки, сидели на кухне, пили кофе, ели сухари, мерзли и смеялись. В итоге после этих утренних развлечений я вчера не смогла пойти на дружескую попойку. И не потому, что я в принципе против попоек — совсем нет, — но я бы с удовольствием их избегала. И мне это удавалось, пока мне не позвонила Агнес Мувинкель, и ты можешь себе представить, что было дальше…»[424] Когда у Йосты аф Гейерстама вышла книга «Райские деньки в Стуревике», которую Кристиан Эльстер назвал «завораживающей идиллией», желание Сигрид Унсет увидеть хутор друга на берегу Сунн-фьорда и дачу в Стуревике возросло.

Дом из Рёссума и изба из Далсегга стали единым целым. В новой кладовке под бревенчатой избой Унсет могла хранить яблоки и луковицы цветов. И хотя она жаловалась на то, что ее отвлекают и домашние, и гости, в своей семейной жизни она никогда не ощущала сильнее, чем сейчас, уединение и покой. Моссе и прислуга по-прежнему спали в старом доме, детей она слышала лишь иногда, когда они играли в спальне над ее «светелкой». Но чаще всего это было приятным аккомпанементом к работе. Из другого дома она никогда не слышала ни звука, как будто бы никто и не шумел на кухне, а Моссе не кричала. Распорядок дня менялся только, когда она приглашала различных священников пожить в Бьеркебеке, и в доме собирались все католики Лиллехаммера. В Бьеркебеке проводятся ежедневные службы, а «после устраиваются скромные завтраки для католиков города. Всего их пятеро, и еще один приезжает из долины»[425].

На этих встречах постоянным гостем «из долины» была Матея Бодстё. Дама из Эйера, католичка со стажем, стала крестной матерью Сигрид. Бодстё старше Унсет на шестнадцать лет. Она приняла католическую веру во время своей работы медсестрой в госпитале Пресвятой Девы Марии, жила одно время в Америке и была талантливым фотографом. Самостоятельная женщина, непрестанно пекущаяся о благе жителей Эйера. Сигрид Унсет было несложно найти общий язык с такой неортодоксальной крестной. Теперь они вместе затеяли благотворительную акцию: незамужняя Матея Бодстё тратила свое время, а Сигрид Унсет — деньги. Дом писательницы постепенно становился все более респектабельным, Подруга Хелена Фрёйсланн получила задание во время одной из своих многочисленных поездок в Париж купить новый сервиз — все должно быть по первому классу, когда Сигрид Унсет приглашает на католическую мессу и затем на завтрак.

Но ее гостеприимство имело и оборотную сторону: ей хотелось бросить все и уехать. В конце концов она решилась осуществить планы о поездке в Западную Норвегию к Йосте. Ханс должен был отправиться вместе с ней. В начале июня началось их путешествие через горы Стрюнефьелль. Поездом, автомобилем, автобусом, лошадьми и под конец на старом рыболовецком боте они добирались в глубь фьорда, в Дале. Сигрид Унсет наслаждалась долгой поездкой, а Ханс глазел по сторонам и запоминал. Бумага и ручка оставались лежать нетронутыми. В Дале их сердечно встретили пятеро детей и их чрезвычайно гостеприимные родители. У Ханса появились товарищи по играм, а у Сигрид Унсет — публика, внимательно слушающая ее истории. Там, под старой рябиной, она сидела и пересказывала историю о Бендике и Оролилии до тех пор, пока самая младшая девочка не заплакала. Тогда она перешла на «Песнь о сновидении» и веселые народные сказки.

Для Сигрид Унсет работа в крестьянском хозяйстве была настоящим отдыхом. Она ухаживала за двумя коровами и демонстрировала свои почти забытые навыки доения — доить она научилась, когда они с Йостой проводили летние каникулы на сетере Лаургорд. Она всем сердцем отдавалась романтике сельского труда. Сами хозяева, с трудом сводившие концы с концами, вероятно, не всегда могли разделить ее радость. Прошло много времени с тех пор, как Сигрид Унсет должна была задумываться над тем, позволяют ли ей средства положить лишнюю ложку кофе, чтобы он получился таким крепким, как она любит. Когда Поста спрашивал, достаточно ли одной меры кофейных зерен, она мягко отвечала: