Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

• Название: Сигрид Унсет. Королева слова
• Автор: Сигрун Слапгард
• Издательство: ОГИ, Б.С.Г.-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-94282-554-6

Книга норвежской журналистки С. Слапгард рассказывает о жизни и творчестве Сигрид Унсет (1882–1949), выдающейся норвежской писательницы и правозащитницы, лауреата Нобелевской премии по литературе (1928). Все подробности ее непростой биографии исследовательница подтверждает ссылками на документы и малодоступные источники. Жизнеописание снабжено обширным справочным аппаратом.

---

«Незаслуженная милость разрывала ей сердце; подавленная раскаянием, стояла она на коленях, и слезы лились потоком из ее души, как кровь из смертельной раны»{52}. Такой Унсет изобразила Кристин, распростершуюся на каменных плитах Нидаросского собора. Точно так же и Улав, сын Аудуна, будет искать место, где сможет обрести благодать, место, где можно найти утешение в самых горьких и тяжелых страданиях, выпавших на его долю. Так Унсет воплощала в своем творчестве самые сокровенные мысли и персонажей, которые были с ней, сколько себя помнила. Она снова и снова возвращалась к своим старым рукописям и вписывала в них новые страницы, так же как и пыталась соединить в себе старое и совершенно новое.

Сигрид Унсет чувствовала, что вера досталась ей в дар. Но не просто так. Своим друзьям она объясняла, что вера не появляется из ниоткуда — она много молилась, чтобы получить дар милости Божьей. Ярл Хеммер, финско-шведский писатель, с которым она вела переписку с тех пор, как начала работать над «Кристин, дочерью Лавранса», попросил в одном из писем совета — он сам хотел обрести веру. «Сказать Вам, что я думаю? — писала она ему в ответ. — Я думаю, что нельзя получить дар веры без долгой и смиренной молитвы — без этого сверхъестественного дара все будет неправдой»[378].

Она позволила Кристин найти утешение, но нашла ли утешение сама Сигрид Унсет? Те, кто видел ее в те дни, скажут: да. Но многие близкие ей люди ответят: нет, даже после принятия католичества. Нини Ролл Анкер она объясняет свое решение чисто рациональными причинами: «Во всяком случае, обряды Римско-католической церкви не раздражают разумного человека, в отличие от изобретений всех этих бесчисленных „протестантских“ сект»[379].

День спустя, когда Сигрид Унсет впервые в своей жизни должна была причаститься, свидетелями ее волнения стали и двое детей.

У алтаря, преклонив колена, стоят трое. Две маленькие фигурки около рослой новообращенной — Хетти и Кристиан Хенриксен, одиннадцати и девяти лет. Они прихожане католической общины Хамара, их мать — француженка, и им предстоит стать частью новой семейной общины Сигрид Унсет. Для детей событие торжественное и эпохальное, поскольку это тоже их первое причастие, и впоследствии Хетти будет чувствовать особую привязанность к женщине, преклонившей колена бок о бок с ней[380].

Позади осталась сумасшедшая осень: Ханс снова лежал в горячечном бреду, Моссе начинала капризничать, как только видела мать, Андерс беспокоился только о том, как бы провести побольше времени с друзьями — подальше от домашних обязанностей в Бьеркебеке. А ей самой хотелось только одного — отправиться в горы, признавалась она своему давнему товарищу по походам Йосте после довольно суматошного лета, когда так много народу проездом побывало в усадьбе. Она жаловалась на гостей, «относящихся к моему дому как к ямской станции, где я, как служанка, без конца подаю кофе, чай, ужин с вином и без… и могу работать лишь по ночам»[381]. Еще она рассказывала, что разбила сад и построила новый дом: «красивый, настоящая гудбрандсдалская изба, — а крестьяне из долины приходили посмотреть на него — и вздыхали над собственной глупостью — над тем, что у них было и что они собственноручно разрушили». Нини Ролл Анкер она написала сразу после принятия католичества; как следовало ожидать — ни слова о торжественной церемонии, но о новом доме, который так красив, что превзошел все ее ожидания. Лучше всего была «светелка», которая должна была стать ее кабинетом. Торжествуя, она писала подруге: «Гостиная и комнатка внизу как нельзя лучше отвечают моему вкусу»[382].

В новой истории ее жизни Сварстаду не было места. А он сам сидел в своей мастерской и писал совершенно нехарактерную для него картину. Это был интерьер одной особенной церкви. Он обратился к Средневековью, и вдохновила его старинная каменная часовня в Бёнснесе, где он бывал ребенком. На переднем плане картины необычная фигура Мадонны XIII века. Мазок за мазком Мадонна Сварстада приобретала все больше сходства с молодой Сигрид Унсет. Но то уважение и понимание ее выбора, о котором свидетельствует ее картина, нельзя передать мазками кисти. Когда он, таким образом, делал шаг в ее мир, исторический и духовный, он, должно быть, много размышлял и сильно тосковал. Изображая юную красивую мать с ребенком на коленях, Сварстад придавал ей черты другой, теперь недоступной для него женщины. Он почти не виделся с младшим сыном. О ребенке он, наверное, и думал, когда изображал младенца Иисуса на коленях у Марии, немного скованной фигуры Мадонны из часовни Бёнснеса.

Сигрид Унсет, видимо, по-прежнему имела большое влияние на художника Сварстада. Как еще объяснить то, что художник, всегда писавший на современные темы, начал интересоваться средневековыми церквами и развалинами монастырей? Ведь в то время как Сигрид Унсет погружалась в католичество и историю жизни Улава, сына Аудуна, Сварстад бродил среди развалин старинного монастыря на острове Хуведэйен и делал наброски для будущих картин. Сварстад еще в меньшей степени, чем сама Унсет, комментировал обстоятельства их разрыва. Только самые близкие ему люди могли видеть, каким позором было для него крушение брака с Сигрид[383]. Второй брак, для заключения которого он стольким пожертвовал, в результате просто признали недействительным. Ему было сложно принять этот факт. Возможно, именно потому, что и раньше, и теперь его мучили угрызения совести за судьбу первой жены, Рагны Му Сварстад. Он чувствовал ответственность за то, что она так и не смогла стать настоящей матерью своим детям, ведь она была не в состоянии позаботиться даже о самом младшем. В результате сильнейшей аллергии у Рагны развилась астма, а Тронду требовался серьезный уход. Сейчас Сварстад оплачивал его проживание в интернате, пока две дочери, которым пришлось учиться относиться к Сигрид как к матери, после ее отъезда в Лиллехаммер были предоставлены самим себе, как, впрочем, и он сам. Старшие дети видели, как он страдал, хотя они и не знали, как упорно он сопротивлялся разводу. Но он ни разу не сказал худого слова о мачехе, которую они привыкли называть мамой. Каждый раз, когда речь заходила о Сигрид Унсет, в его взгляде сквозила нежность. Что же это было, если не любовь?[384]

Несмотря на то что скоропалительный развод стал неожиданностью для Сварстада, переход Унсет в католичество его не удивил. Когда он встретил ее впервые в Риме пятнадцать лет назад, она выразила свои впечатления так: католическая церковь — мать всем церквам. Позже Сварстад наблюдал ее растущий интерес к житиям святых и новейшей католической литературе. Во время медового месяца в Англии в 1912 году она приобретала книги современных католических мыслителей. Унсет писала не только о норвежских святых, но и о шведской Святой Биргитте. Еще за год до обращения в католичество она дебютировала в католическом издании, заголовок гласил: «Из молитвенника вадстенской монахини»[385]. Сварстада не могло удивить, что именно Сигрид Унсет, критикующая современное общество, разочарованная, обратилась к житиям святых и к религии. «Единственными людьми, несущими здоровое начало в нашей цивилизации, кажется мне, были эти удивительные мужчины и женщины, которых Католическая церковь называет святыми», — вот ее собственные слова[386]. Несмотря на то что Сварстад не был таким же религиозным, как она, он во многом разделял ее критическое отношение к обществу.

Унсет писала, что еще в молодые годы в ее душе созрел протест против государственной церкви и насаждаемого религиозного образования. «Первым свидетельством консервативного мировоззрения того времени, кроме прочего, был священник, готовивший нас к конфирмации. На меня все это подействовало крайне отталкивающе. <…> Я помню, что особое возмущение я почувствовала, когда мы изучали шестую заповедь. Он говорил с нами так, будто мы были девчонками из народной школы, предупреждал о том, что не надо принимать угощения от мужчин, „пристававших“ к девушкам по вечерам, — и рассказал трагическую историю юной девушки, которую навещал в больнице: ее жизнь была разрушена „из-за одного-единственного поцелуя“. А я с возмущением думала, что девушка ведь не сделала ничего греховного — парень же напротив! <…> Я знала, что Лютер писал о девственности, и этого хватило, чтобы стать антилютеранкой. Не зря же я ходила в школу Рагны Нильсен»[387].

Унсет снова и снова отстаивает взгляды, с которыми выступала в общественных дебатах и раньше. А теперь ей, как новоиспеченной католичке, пришлось участвовать и в новых битвах. Ведь многие читатели стали смотреть на ее книги совсем другими глазами.

Со всех сторон Сигрид Унсет критиковали за изображение греховной любви между Кристин и Эрлендом. Как христианский писатель может позволить себе откровенно описывать подобные отношения? Но Сигрид Унсет решительно отвергала критику. Грех Кристин не в ее добрачных отношениях с Эрлендом, ведь они узаконили их, раз за разом объясняет Сигрид Унсет. Грех Кристин — ее предательство отца и рода, ее высокомерие. Паломничеством в Нидаросский собор она хотела искупить свою вину в смерти Элины, дочери Орма. На Сигрид Унсет обрушивались горы писем с вопросами о грехопадении Кристин. В своей же собственной жизни Унсет навела порядок, приняв точку зрения католической церкви на брак с разведенным мужчиной: он был недействителен, пока Рагна Му Сварстад была жива. Но реалист Унсет прекрасно понимала разницу между недействительным и непроизошедшим: «Только немногие люди в состоянии жить после развода так, будто брака не было и в помине», — писала она в свое время[388].