Игорь Юркин - Демидовы: Столетие побед

• Название: Демидовы: Столетие побед
• Автор: Игорь Юркин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03573-7

Книга посвящена жизни и деятельности основателя промышленной династии Никиты Демидова, заложившего основу великой горной империи, его сыновей, при которых она достигла наибольшего расцвета, и внуков, при которых распалась. Биографии большинства героев впервые изложены с такой степенью полноты и точности. Автор, доктор исторических наук, подчеркивая значение созидательной деятельности Демидовых, в то же время далек и от панегирических восхвалений, и от изображения героев кровавыми злодеями. Широко используя документальные (включая привлекаемые впервые) источники, рассказывает о событиях, охватывающих почти столетний период, об отношениях Демидовых с властью (в том числе с Петром Великим), о вкладе представителей рода в развитие Российского государства.

---

На следующий после подачи извета день Авдеев обратился с просьбой Прокофия Демидова и бывших с ним «сыскав, в озарническом стрелянии роспросить, а по роспросу розыскать». Просил осмотреть место происшествия — «покошенную и потолоченую» на нем рожь, для чего послать туда «кого надлежит».

На основании прошения 20 июня на пустошь Воробьевку и завод Демидовых был отправлен подьячий Петр Кашкаров. При осмотре потравленных птицеловами хлебов обнаружилось, что скошенным пятном (примерно 4 на 6 саженей) и разломанными шалашами ущерб, нанесенный полю, не исчерпывается. От этого места, писал Кашкаров, «многое число потолочено ржи, как можно ходить за перепелки». Осмотрев место преступления, посыльный и понятые отправились на завод, где к подьячему вышел сам Акинфий Демидов. Кашкаров потребовал Прокофия, объявив, что намерен забрать его с собой. Заводовладелец выдать сына и работника отказался. Отвечать по обвинению он соглашался не раньше, чем Извольский подаст челобитную «своим имянем, а не человека своего»[815]. Такая тактика, не будучи юридически безупречной, делала не столь демонстративным нежелание сотрудничать со следствием. Если Извольский пребывал в отлучке (а, похоже, так и было) — держаться за этот аргумент можно было долго.

Двое свидетелей — Баранов и Князев — были казенными кузнецами. Требовать их выдачи от Демидова смысла не имело — они «ведались» в Тульской оружейной конторе. Обращение к ней успеха также не возымело. Она согласилась предоставить «своих» не раньше, чем к допросу станет ключевой фигурант — младший Демидов. Одновременно контора напомнила, что дела, касающиеся оружейников, рассмотрению местной гражданской администрации не подлежат.

За Демидовым на завод из провинциальной канцелярии посылали еще дважды. Хозяин к посланцам воеводы больше не выходил, отправлял служителя, а тот повторял сказанное Акинфием при первой встрече: Демидовы по этому делу станут отвечать не раньше, чем Извольский подаст жалобу от своего имени.

Ход дела застопорился. Истцу только и оставалось, что напоминать о нем, прося законного удовлетворения. Безрадостная картина нарисована в прошении, поданном 16 мая 1729 года: один из «стреленных» Демидовым крестьян, Васильев, от ран скончался, а остальные продолжают лежать при смерти (из чего заключаем, что ущерб здоровью в первом «извете» преувеличен не был). Авдеев «порицал» Демидова, «приличая» его к «смертному убивству»: писал, что «им, Демидовым, чинить смертное убивство не первое», напоминал, что «племянник оного Акинфия Демидова родной Иван Григорьев сын Демидов умышлително и отца своего родного убил до смерти и в три года мыслил и застрелил»[816].

Привлечение Авдеевым внимания к бывшей тогда у всех на слуху кровавой драме в семье Демидовых объясняет сделанный Акинфием выбор линии защиты. Выстрел, сведший в могилу его брата, прозвучал 14 мая — всего за месяц до выстрелов на ржаном поле. Очень вероятно, что сопротивление Акинфия выдаче сына явилось реакцией на крайне неприятное положение, в котором с недавних пор пребывала фамилия. Иван, двоюродный брат Прокофия, обвинялся в отцеубийстве со всеми вытекающими из этого последствиями — арестом и розыском с применением пыток. Защищавшая Демидовых броня, выкованная нажитым ими богатством и связями, получила как минимум вмятину, а возможно, и трещину. Не сказать, что раньше им дозволялось в Туле все что угодно, но многое — действительно дозволялось. Майской ночью 1728 года отношение общества к ним как к людям, стоявшим над законом, было поколеблено. Это прямо выразил в своей жалобе Авдеев, указавший на сходство в действиях братьев, один из которых уже вполне официально считался убийцей. Акинфий осознавал опасность таких параллелей. Осознавая, тормозил разбирательство.

Акинфий победил. Несмотря на благоприятный момент, привлечь Прокофия к ответственности по делу о стрельбе по крестьянам не удалось. На допрос Прокофий не являлся — все лица, посланные за ним из провинциальной канцелярии, возвращались ни с чем. Отчаявшись, Авдеев в мае 1729 года попросил принять решение по его иску в обход саботируемой ответчиком нормальной процедуры: «указ учинить по Уложенью и по правам»[817]. Просьба удовлетворена не была. Дело буксовало. Оно выдыхалось.

В мае 1733 года по сути вопроса наконец высказался Прокофий Демидов, за пять прошедших после инцидента лет, можно думать, вполне уверившийся в благополучном для себя его исходе. В поданном в провинциальную канцелярию прошении он уведомил, что по прибытии из Петербурга в Тулу ознакомился с поданной Авдеевым челобитной. Тот, в очередной раз напоминая о несчастных возчиках камня, именовал в ней Прокофия «умышлительным человеком, и смертноубивцею, и ведомым озорником, яко сущаго вора и злодея». Придерживаясь избранной линии защиты, Прокофий заявлял, что такое прошение «без верющей челобитной и принимать не подлежало». Он напоминал об условии, выдвинутом Акинфием приходившим за Прокофием (последний, по словам отца, находился тогда в Петербурге). Объяснение тому, что челобитная от имени Извольского подана так и не была, Прокофий находил в том, что истец, осознавая его, Демидова, «правость», понимал, что Авдеев — «плут»: «оные (извет и челобитье. — И. Ю.) без воли ево, Изволского, подавал». Замечательно интересна реакция Прокофия на присутствующие в челобитной Авдеева характеристики Демидовых и его самого (по оценке обвинителя — «смертноубивцы», вора, злодея и проч.). Прокофия возмутило, что его противник к этим «укорителным» словам «примешивал еще и постороннее: о убивстве дяди ево Григорья сыном ево Иваном Демидовым» (сам этот факт Прокофий, разумеется, не отрицал). Иван «за то богомерское преступление… кажнен смертию». Но, решительно заявляет Прокофий, «то ему, Демидову, или фамилии их ни к малой укоризне не прилично. Всяк звание приемлет от своих дел, а отец де ево, Акинфей, и он, Прокофеи Демидов, люди добрые и снабдены высокой императорского величества милостию». Вот как.

Подробности дальнейших событий опускаем. Итог пятилетней тяжбы был подведен 27 июля 1733 года. В этот день Тульская провинциальная канцелярия, слушав дело, вынесла определение: просителю Авдееву «от иску его, что он искал на нем, Демидове, в бою крестьян отказать»[819].

Выразительные подробности этого эпизода в очередной раз напоминают об одном из важнейших для Демидовых событий второй половины 1720-х годов — их одворянивании. И попавший в историю с охотой на ржаном поле Прокофий, и его родственники состояли в шляхетском сословии без году неделя. Рожденные казенными кузнецами, они только еще вышли из горнила сословного метаморфоза в новую, теперь уже дворянскую жизнь. Но писаться дворянином — не значило быть в новом качестве признанным. История об охоте на перепелок, закончившейся стрельбой по крестьянам, содержит немало деталей, интересных в плане изучения процесса интеграции в дворянское сословие таких, как Демидовы, — лиц, только недавно добившихся юридического себя к нему причисления. Присмотримся к тому, как они срастались с дворянством.

Интеграция в сословие — частный случай проявления феномена социальной мобильности. Переместиться внутри социальной структуры — значит изменить свое ранговое положение в ней, иначе социальный статус. Динамическим его выражением можно считать социальную роль — модель поведения, статусом определяемую. В любом члене общества, как правило, совмещаются несколько статусов и соответствующих им социальных ролей (наборы статусный и ролевой). Носитель статуса «исполняет» сопряженную с ним социальную роль в соответствии с закрепившимися для данной общности социальными функциями — специфической совокупностью прав и обязанностей. Стремление к подъему в социальной иерархии в значительной степени мотивировано расширением доступа к социальным ресурсам. По отношению к предпринимателям это вдвойне очевидно и втройне важно.

Но юридически оформленное изменение социального статуса — лишь половина дела. За ним следует (во всяком случае, должна) интеграция культурная. Они отличаются друг от друга многим. В том числе тем, что первая, формальная, протекает одномоментно (новые права и обязанности приобретаются с появлением акта), вторая, фактическая, требует времени. Применительно к Прокофию особенно интересна именно культурная интеграция — осознание и принятие нуворишем новой социальной функции, освоение социальной роли, то есть имеющих новое для носителя культурное оформление, а подчас и содержание, моделей поведения.

Детство и юность Прокофия протекали в атмосфере ожидания сословного перехода — ключевые события в этой истории, как помним, относятся к 1720 и 1726 годам. Под стать ожиданию и занятия. Навык фехтования, для заводчика бесполезный и даже странный, обретает оправдание и смысл в качестве культурного знака, маркирующего дворянина. То же — ботаника. Лица с выраженным интересом к естествознанию, натурфилософии, естественной истории для предпринимательской среды в ту эпоху нехарактерны в принципе, тогда как для дворянской — хотя и редки (их время придет позже), тем не менее уже встречаются (А.Т. Болотов). Перечисленное — свидетельство освоения Демидовым образцов социального поведения, более или менее специфичных для сословия, в которое он переместился в шестнадцатилетнем возрасте, свидетельство некоторых успехов на пути культурной в него интеграции.