В. Бирюк - Найм

• Название: Найм
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Альтернативная история

---

Вспоминаю коллег-попаданцев и… нервно вздрагиваю. В словаре Даля около 200 тысяч слов. Какая доля из этого множества знакома моим современникам? А ведь Даль был особенно внимателен именно к местным диалектизмам и профессиональным жаргонам. За что его чуть не убили.

История известная.

Как-то Владимир Иванович в своих путешествиях разговорился с двумя мужичками. Как обычно в дорожных беседах, поинтересовался:

— А вы, братцы, кто будете?

— А мы, барин, аргуны. В отход идём.

Ну чего тут непонятного? «Аргунами» называли владимирских плотников, особенно — лодейных или корабельных мастеров. «Отход» — отхожий промысел — занятие на Руси повсеместно распространённое. Даля смутила мелочь — собеседники не те диалектизмы используют.

— Ой ли, братцы? Что-то вы не по-владимирски, а по-ярославски говорите.

Тут мирные плотники вытащили из-за спин свои топоры, и пришлось бывшему мичману Черноморского флота в матерно-рукопашном бою доказывать, что он «не верблюд» из полицейского управления, а «мирный собиратель русской словесности». Ибо мужички те и вправду были не владимирскими, а ярославскими, а ушли не «в отход», а «в бега» по кое-какому «противузаконному основанию».

Я — не Даль. Слов не знаю. Во всяком деле есть куча понятий, смыслов, которые нужно просто знать. В каждой области профессиональной деятельности их не так уж и много — тысяча-полторы. Но их надо просто выучить. Заранее. Как мои коллеги-попаданцы без минимального словарного запаса прогрессизмом занимаются — ума не приложу. Зачем земледельцу на пахоте палица? Мух бить? У тракториста палицы нет. Шкворень, палец, монтировка, цепи с сеялки… Помню. Палицы — нет. Точно знаю — дрались. А здесь — палица, и «чтоб была железная». Не понимаю.

А вот это: «под кобылку надоть эта… ну… сохи того… переделывать все». У них что, разновидности земледельческих орудий зависят от гендерной принадлежности тяглового животного?! Они эти оглобли куда-то вставляют или гужи к чему-то такому привязывают?!

Нарисовавшиеся в воображении картинки запряжки бедных животных… потрясли меня своей… несуразностью. Нет уж, если аборигены так своих коней мучают, то давайте поскорее татаро-монгольское иго — степняки не позволят настолько издеваться над лошадьми. Они их едят, но не измываются.

Хотя нет — похоже, ошибся я. Судя по контексту, эта «кобылка» — не кобыла юного возраста, а деталь земледельческого орудия типа «соха продвинутая». Ну, слава богу, хоть на душе полегчало.

И так — постоянно. Надо, Ванюша, срочно учиться. Потому что иначе — милые пейзане будут мне постоянно «на уши лапшу вещать». Впору заказывать себе «чукотскую кепку» — с четырьмя козырьками. А уж «гнать пургу», «толкать байду» и «заправлять белибердень» в уши начальствующего — на Руси всегда умеют и занятие это — любят. И буду я — «весь в шоколаде». Местного животноводческого происхождения.

Чувствовать себя дураком… «А что другие скажут? Стыдно будет». Я ещё в первой жизни понял: самое стыдное — когда себя самого стыдно. Любого другого можно послать. Безвозвратно. А вот себя самого… Лучше уж дураком быть, чем дураком стыдливо промолчавшим. Надо как-то состыковать их сель-хоз-активную дискуссию с собственным тезаурусом.

— Постойте, люди добрые. Не понимаю я. У нас как с «пауками» будет — оброк или барщина?

Кто из моих современников сможет сходу объяснить разницу? Ну, разве что, прилежная отличница в рамках школьной программы воспроизведёт из необязательного чтения:

«В своей глуши мудрец пустынный,
Ярем он барщины старинной
Оброком лёгким заменил;
И раб судьбу благословил.
Зато в углу своём надулся,
Увидя в этом страшный вред,
Его расчётливый сосед».

Несколько веков Русь кидало между этими двумя понятиями. От удачного, своевременного и уместного применения того или иного принципа организации работы главного сельскохозяйственного механизма — «раба», зависела не только «удачность партии» той или иной дворянской девицы на Московской ярмарке невест, ибо диапазон выбора жениха, в немалой степени, определялся размером приданного невесты, но и существование России вообще.

Два примера. Победоносные походы Ивана Грозного, его резкие реформы, покончившие с удельщиной и федеральщиной, с княжеским правом «отъезжать» к иному государю, о чем столь ярко пишет князь Курбский, закономерно привели к катастрофе «тощих лет» начала 17 века. Наследники Грозного составляли вполне разумное, эффективное правительство, следующее лучшему из политики предыдущего царствования. И последовало — «Смутное время». Половина населения погибла, треть территории страны была потеряно. В основе катастрофы: подскочившие государственные расходы при неизменной системе хозяйствования внизу — «барщина».

Прошло сто лет и Россия снова въезжает в национальную катастрофу. Утроение суммы государственных податей при Петре Великом снова оставляют за чертой не бедности — голодной смерти — значительную часть населения. Из примерно 5.5 миллионов взрослых, «тягловых» мужчин за время царствования около 200 тысяч умерло с голоду и около 600 тысяч — сбежало, бросив свои хозяйства. То есть — тоже, большей частью, умерло, но не дома, а в придорожных канавах.

В конце 20-х годов 18 века только в царских имениях только в московской губернии от голода умер каждый десятый. В Центральном районе, от Оки до Волги, крестьяне нормально имели годовой дефицит пропитания в 3/8. Это в нормальный, не катастрофический, «бесхлебный» год.

Что такое эти самые «3/8»? Это 4.5 месяца в году. Обычная фраза из документов той эпохи: «Хлеб закончился к Новинам (т. е. к Новому Году), и крестьяне пухли от лебеды». «Мать мелко толкла кору и добавляла её в лепёшки». Как непрерывное, месяцами потребление толчёной коры и, соответственно, дубильных веществ и частиц твёрдой неразмолотой древесины, действует на состояние желудочно-кишечного… Так, чисто вспомнилось: аппендицит в эту эпоху — 100 % летальности.

Причём, на подворье есть и зерно, и скотина, и птица. Но есть их нельзя. Зерно — семянной фонд. Съешь сейчас — сдохнешь осенью. Со скотиной — аналогично. Вы не пробовали голодать перед полным холодильником? А детей своих голодом так морить?

В таких условиях Великий Пост — не элемент культа, а способ выживания. Кто поста не держит, тот потомства не оставляет. Или сам с голодухи через полгода помрёт, или голодные соседи, глядя на лоснящуюся морду, помогут. «Чтобы никто не отрывался от коллектива».

Именно князья и священники северной, Залесской Руси, вот в этом 12 веке, восстали против «ереси леонтинианской» — запрета Константинопольского Патриарха Леонтия устанавливать пост по церковным праздникам в среду и в пятницу каждую неделю.

Именно так: греческий Патриарх запрещает русским попам запрещать русским людям нормально есть.

За три года до меня, в 1157 году ростовчане, во главе с племянником епископа Смоленского Мануила, выгнали своего епископа Ростовского Леона за то, что тот «не разрешал поста в среду и пяток даже по случаю великих праздников». Бедняга побежал домой в Грецию «и встретил на пути императора Мануила и с ним болгарского епископа Адриана. Леона обличили русские послы при императоре и его хотели утопить. Дальнейшая судьба его неизвестна».

Сама мысль разрешить кому-то съесть гамбургер в среду, на которую пришёлся, например, Духов день — наказывается смертью.

Похоже, что основную часть российской истории основная часть православного населения считала «не-постный день» — личным оскорблением. Особенно — по «великим праздникам». Ибо наглядная скудость трапезы, проистекавшая не от освящённого церковью запрета, делала очевидной неспособность большей части православных нормально, вволю прокормить себя.

К 18 веку катастрофичность положения крестьян снова, как и перед Смутным Временем, дошла до предела. Да они просто не имели достаточно земли, чтобы прокормиться! Размер земельного надела должен быть не меньше, чем 1.0–1.1 десятины на едока, а у них было — 0.8.

Победоносная Северная война должна была неизбежно закончиться национальной катастрофой уровня «Великой Смуты». Нас спасли, как обычно, леность, глупость и поражения. «Не было бы счастья, да несчастье помогло» — многократно проверено русским народом на личном опыте.

Наследники Петра, по лености, слабости, бестолковости не смогли обеспечить преемственность политики великого реформатора. Не было среди них Бориса Годунова. И слава богу!

«Любимое детище царя Петра» — русский флот — бросают на приколе. Где он и сгнил. Петербург, «Северную Пальмиру», «окно в Европу», оставляют «заколоченным» — царский двор, чиновничество возвращаются в Москву. Регулярная армия сокращается на четверть. Велено оставить в штате только тех офицеров, кто со своих вотчин прокормиться не может. Офицерское жалование превращается, фактически, в пособие по бедности. Российская Императорская армия — в «Армию спасения».