В. Бирюк - Найм

• Название: Найм
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Альтернативная история

---

И, почему-то, старательно порвали одежду. Пойти, что ли, помочь болезному? А на кой? Мне, вообще-то, к кузнецам надо. Но дороги я не знаю, и спросить не у кого. Кроме как у этого… гобоина дырявого.

«Гейзерический» дядя, преследуя своих убегающих «тарелков», убрался вниз по оврагу. «Гобоин» занял сидячее положение на поле прерванной явлением «бычьего гейзера» битвы, и заплакал. Вид каждой части его драного туалета, подносимого к глазам для подробного изучения, повергал его в ещё большее уныние. Попытки вытереть слёзы очередной деталью костюма, отнюдь не успокаивали. Ибо нос у него был разбит в кровь и подтекал как ржавый водопроводный кран без прокладок. Красные разводы на рукавах рубахи, используемых вместо отсутствующих в эту эпоху вообще и у данного индивидуума — в частности, носовых платков — также не повышали эстетизма одеяния.

Парень рыдал всё громче, всё жалобнее, и душа моя дрогнула. Вот же сколько раз повторял я себе: «жалость моя — гибель жалеемого»! Пожалей здесь, с моими бестолковостью и аутизмом, и кого-то убивать придётся. Ведь же ярко выраженная закономерность! Но глубоко вбитые в юные годы принципы гуманистов и общечеловеков в формулировке от Полунина: «маленьких ням-ням — низя» — не позволяли безучастно любоваться столь ярко выражаемым детским горем.

Не, я не дурак: сперва прошёлся по верху оврага до поворота и убедился, что «гейзер юмора морковного цвета» не наблюдается. А уж только потом спустился к «гобою». При звуках моих шагов, парнишка в очередной раз испачкал полу-оторванный рукав собственной рубахи кровью из собственной же носопырки, поднял опухшее от побоев и слёз лицо, и вежливо поздоровался:

— Ну, чего встал? Не видал, что ли? Иди отсюдава!

Из этнографии известно: «Каждый финн больше всего хочет, чтобы его погладили по голове. И больше всего этого боится». Что я и наблюдаю. Хотя и по эту сторону от Ваалимаанйоки. И пейзаж сходный: мордобой, всё же, очень близок по своим проявлениям к пьянке — и морда красная, и встать не может. Бедненький…

Нет, что делает с мироощущением один удачный пинок в загривок противника! Жить хочется! Хочется делать добро людям! И всё вокруг кажется таким милым и добрым. Почти как я сам.

Я уже говорил, что я не дурак? Приятно, что можно повториться. Уходя с края оврага, я прихватил с собой несколько лопухов. Вот, собрал их в стопочку, сложил аккуратненько. И одел на лицо болящего. С истошным криком:

— Дуй!

Дисциплинированный мальчик — дунул. Потом, правда, пришлось ещё два раза лопухи собирать: и крови, и соплей из него вылетело много.

За это время я успел рассмотреть попавшуюся под моё человеколюбие жертву… коллективизма. Ну, били-то же его коллективом. Подросток, чуть меньше меня, мелкий, дёрганный, сопливый, плачущий, гонористый… Типичный средний абориген среднего школьного возраста. И одет средненько. Был одет…

— За что ж тебя так?

— Да пошёл ты!

— Да я-то пойду. А вот ты-то на ногах устоишь?

— Не твоя забота!

Тут ему на глаза попалась его шапка. То, что от неё осталось… И мне снова пришлось выщипывать лопушки побольше в этом овражке. Ну ладно, проплакались, утёрлись, отдышались, ошмётки одежонки подобрали, на ножки поднялись… На левую — ойкает. Ну, пойдём, «печаль битая», до дому доведу. Ох, и тяжело быть «добрым самаритянином». Особенно, когда клиент «руку помощи» отталкивает и сам тут же валится. А мне его подымать. Я не жду благодарности, но хоть не мешать-то можно?!

— Тебя как звать-то?

— Мамка Прохуем кличет.

Чего?! «Про…»… — что?!

По прежней жизни у меня сложилась чёткая реакция на приставку «про». Это от английского «professional». Слово удачно расползлось по разным языкам, достаточно интернациональное. Нет, конечно, разницу между понятиями «WinPro» и «пропрезидентская фракция» — я понимаю. И по уровню профессионализма, и по рынку сбыта… Но приставка «про» вот в таком контексте… Что-то я дурею от наших предков.

— И за что ж она тебя так? Блудлив, что ли?

— Как «за что»?! Чего это — «блудлив»?! Мы ж кузнецы! С дедов-прадедов! Мы ж куём!

Извини, приятель, недослышал-недопонял. Мог бы и сам догадаться. В разных говорах звук «к» постоянно чем-нибудь заменяется. Или — наоборот: изначальный «чудесник» — тот, кто чудеса делает, превратился в «кудесника». А «чудеса» — так с «ч» и остались. В тюркских языках «к» и «х» постоянно друг в друга мигрируют. То — «каган», то — «хакан». В русском языке… Вообще-то, лингвистика — точная наука. Но, как известно, наука не стоит на месте. Она бегает вокруг истины, постоянно меняя свою точку зрения.

Оттенки говоров здесь, на стыке земель кривичей, северян, вятичей и голяди… Да и городок этот, Елно, недавно заново заселялся. Тут всякое можно услышать. Как там, в польской скороговорке: «Не печь, Печь, вепша пепшем. Пшепепчешь, Печь, вепша пепшем». А то можно вспомнить известную украинскую фразу с чётко выраженной французской картавостью…

Стоп. Это ж кузнец! Это ж то, что я ищу, что мне край надо! Вот это мелкое, драное, опухшее от побоев и слёз, недоразумение — кузнец?! Да он же просто молот не потянет! Не верю. Кузнец у него, наверное, отец. А парень инструмент подаёт, кузню подметает, ума-разума набирается…

— Погоди. Батя-то дома?

Парень отворотил лицо своё в сторону, засмурыжил носом, попытался снова оттолкнуть меня, зацепился и завалился. При падении ухитрился стукнуться коленкой о единственный на десяток шагов вокруг булыжник. Мда… Пойду-ка я — ещё лопушков соберу.

— Не! Нету бати… Не-е-е-ту…

Наконец, количество жидкости в организме парнишки существенно снизилось, и мы возобновили движение. С попутным выслушиванием очередной душещипательной жизненной истории в хлюпающе-скулящем исполнении.

«Вдовий сын» — сколько песен и сказок с этим персонажем. «И пошёл он долю свою искать. В тридевятое царство, в тридесятое государство». А главное — подальше от своих родичей-соседей.

Прокую было почти 15 лет. Скоро будет. Через пару лет. А вот пока он не человек ещё. Семья его перебралась в Елно после разорения края — одними из первых. Отец какое-то время был вообще единственным кузнецом здесь. От того были и доход немалый, и почёт местных жителей. Но следом пришли и осели ещё три семьи кузнецов. Работы всем стало не хватать. Пришлые были связаны родством-свойством-кумовством и на местном рынке выступали едином фронтом. Демпинговых цен они не применяли, зато эффективно применяли «распространение порочащей честь и достоинство информации». И — профессиональной, и, в ещё большей мере — персональной.

Люди очень доверчивы. Особенно насчёт гадостей о других. Отец Прокуя поверил очередной сплетне о его жене и отделал её так, что Прокуй так и остался единственным сыном в семье. Попутно, за время болезни матери, умер и второй ребёнок, родившийся уже здесь.

«Первая брачная ночь. Утром раздражённый муж сообщает:

— Похоже, я у тебя не первый.

Разочарованная „молодая“ в тон ему отвечает:

— И, похоже, не последний».

В ходе тогдашней ссоры жена не смолчала, ответила «асимметрично». Вздорные подозрения главы дома, основанные на «ОБС» — «одна бабка сказала», получили подтверждение во вздорном ответе жены. «А вот я назло ему, и пусть мучается».

Супруги, наверное бы, со временем помирились, но неуёмное стремление соседей-конкурентов «открыть глаза» кузнецу… «Скажи человеку сто раз, что он свинья…»… ну, я уже об этом говорил. Помимо общечеловеческой склонности к злословию, соседей подталкивала «конъюнктура рынка, сложившаяся в секторе кузнечных услуг». Да и вообще — много их, сплетников. Просто — «из любви к искусству». Так что, информационный прессинг обеспечивался долго и интенсивно.

В результате, неприязнь, установившаяся между супругами, была столь велика, что просто превратила семейную жизнь в непрерывное мучение. Взаимные упрёки, закономерно переходящие в избиение более слабой стороны, стали элементом ежедневного существования.

У Прокуя в доме родители ругались постоянно. А в соседнем — жили всегда в ладу между собой. Как-то он зашёл к соседям с их детьми поиграть и увидел: хозяйка полы мыла да отвлеклась, тряпку у порога забыла. А тут хозяин с торга пришёл, об тряпку зацепился, споткнулся, на пол упал. Хозяйка выскочила, перед мужем виниться стала:

— Ой, забыла, ой, забегалась-закрутилась, ой, виноватая я!

А хозяин с пола поднялся и ей отвечает:

— Сам дурак, под ноги смотреть надо было.

Мальчик разговор этот послушал да до дому побежал пересказать:

— Дорогие мои батюшка с матушкой! Узнал я, почему у нас в доме свара да ссора, а у соседей — совет да любовь. Это потому, что у нас все правые, а у них все виноватые!

Увы, «правильность неправоты» не справилась с накопившейся враждебностью. Однако отец оценил наблюдательность сына и стал сваливать на его детские плечи всё больше работы в кузне. Поскольку у самого отца семейства «всё из рук валилось». Понятно, что молотом махать ребёнок не может. Но основные, массовые, типовые заказы всё больше уходили к конкурентам, кузнецу доставалось — всё меньше, всё более заковыристые. Постепенно он специализировался на мелкой и тонкой работе. Прокуй всё более мог и, соответственно, был вынужден, работать. Сначала — с отцом, потом и — самостоятельно. Отец рассказывал, иногда учил и показывал как надо. А потом сваливал всё на сына и пропадал со двора. Мальчишка обжигался, надрывался, плакал, но как-то выворачивался и приспосабливался. Жили они небогато, но и не бедствовали. Пока этой весной кузнец не провалился под лёд. Вытащить-то его вытащили. И через неделю похоронили.