Евгений Вишневский - Приезжайте к нам на Колыму! Записки бродячего повара: Книга первая

• Название: Приезжайте к нам на Колыму! Записки бродячего повара: Книга первая
• Автор: Евгений Вишневский
• Издательство: Армада-Пресс
• Жанр: Природа и животные
• Год: 2001
• ISBN: 5-309-00258-8

Кто не помнит диалог из знаменитого фильма: «Федя (гостеприимно, с широкой улыбкой): Приезжайте к нам на Колыму!

Козодоев (поперхнувшись, с ужасом): Нет, нет, уж лучше вы к нам!!!»

По многим причинам наше представление о Колыме мрачноватое. Какое уж тут путешествие с улыбкой. Лучше держаться от тех мест подальше!

А вот Евгений Вишневский в составе множества экспедиций по собственной воле и с удовольствием посетил не только печально известную Колыму, но и знаменитые, хотя и спорные Курилы!!!

Впечатления о диковинных и довольно диких местах, о людях, хороших и плохих, о ситуациях, опасных и забавных, автор записывал в дневник... и получилась книга с интригующим подзаголовком — «Записки бродячего повара». Почему? Прочтете — узнаете!

---

Я завел тесто, выставил кастрюлю на самый солнцепек, а сам пошел рубить дрова. Вытопил печь, раскалил ее чуть не докрасна; оставил студиться и стал возиться с тестом. Смазал формы подсолнечным маслом, налил тесто в формы (заполнив их на две трети — остальное даст припек), притащил формы с тестом к печке и, заготовив десяток веток с листьями, стал ждать того самого момента. Поначалу я был нетерпелив и совал ветки в печь через каждые пять минут, так что мне дважды пришлось приносить зеленый материал, из-за чего ободрал я два замечательных куста черемухи. Но наконец вот он — тот самый миг! Я быстро ставлю формы в печь, закрываю ее заслонкой (это большой тонкий кусок песчаника, как раз под размер печи), затыкаю все щели мокрым мхом и замазываю его глиной (все это я уже приготовил заранее). Я полагал, что дальше хлеб будет печься сам собой (так, по крайней мере, говорил Саня). Не тут-то было: уже через десять минут мох начал гореть, а куски глины, которыми я замазал щели, отваливаться. Из печки ударили струйки пара и дыма. Я стал заново замазывать щели (спасибо хоть мокрой глины я приготовил много), но через пять минут все повторилось сначала. Так промучился я полдня, а результат был более чем плачевным: никакого хлеба у меня не получилось — тесто попросту сварилось в формах. Я, спасая продукты и свой престиж, попытался было потом поджарить это мерзкое варево на сковороде, отчего оно стало еще гаже. Пришлось выкинуть его, к вящему удовольствию Баси, которой это ужасное изделие почему-то понравилось. Ешь хоть ты, Бася, не пропадать же добру!

Ребята вернулись из маршрута рано, часов около пяти, и тоже очень расстроились из-за моей неудачи. Но уже вскоре стали дружно утешать меня, объясняя, что первый блин всегда бывает комом.

Чтобы развеять плохое настроение, мы с Геной, взяв ружье и карабин, отправились на Ину, к наледи, намереваясь добыть свежего мяса (вяленое и копченое нам уже порядком надоело). В большую жару, когда в тайге свирепствует комар, возле наледи держится все живое. Теперь комара почти нет (хотя, по уверениям Геологической Дамы, его не должно бы быть вовсе), и наши шансы на успех значительно меньше. Но мы надеемся, что какой-нибудь олешек и забредет туда по старой памяти. (Удивительно, что за целую неделю по долине Мирного не прошел ни один олень.)

И вот она — гигантская наледь. Да, та, что мы видели на Пауке, просто игрушечная льдинка по сравнению с этим огромным ледяным полем площадью в квадратный километр, обрамленным густым кедровым стлаником и частым строем лиственниц. Удивительно, что здесь, на краю вечного, по всей видимости, льда, растительность сочней и гуще, чем у нас, на Мирном, хотя, казалось бы, должно быть все наоборот, поскольку даже сейчас, в жару, веет здесь погребной холодной сыростью. Время от времени слышен оглушительный грохот — это от наледи откалываются огромные куски (жара все-таки делает свое дело). Идем очень осторожно: если такой кусочек упадет на ногу — конец, но мало того, что он начисто раздробит ногу, еще и замерзнешь насмерть, пока товарищ сбегает в лагерь за топором и вырубит тебя изо льда.

Быстро темнеет. Поворачиваем назад, так и не встретив никакой дичи. Очень торопимся, чтобы миновать эти коварные места засветло. Наледь миновали благополучно, но в лагерь пришли уже глубокой ночью, едва не заблудившись (с трудом нашли устье нашего ручья).

9 августа

Вчера, несмотря на то, что мы вернулись поздно и порядком устали, я, прежде чем отойти ко сну, поставил кислое тесто, чтобы утром испечь лепешек (хлеб у нас кончился совершенно). Встал рано и к общему подъему успел нажарить их целую гору. Лепешки вышли отменные, ребята очень хвалили их (как мне показалось, вполне искренне), но больно уж много идет на них растительного масла, а оно булькает в нашей канистре где-то уже в самом углу.

Все ребята опять ушли в маршрут, а я пообещал им к ужину пирожки с голубикой. Теста от лепешек у меня осталось довольно много; я подмесил его, добавил муки, потом отправился за ягодой и довольно быстро насобирал двухлитровую банку.

Все дела переделал; пирожки начну стряпать, когда ребята вернутся, чтобы подать их им горячими. Весь день голый валялся на брезенте (комары, слава Богу, кончились совершенно) и писал вторую пьесу-сказку «Сказка о счастливом королевстве».

Ребята вернулись уже в сумерках. Я быстро развел костер и стал жарить пирожки, но в спешке слегка ошпарил руку себе кипящим маслом. Вскочили волдыри, которые я носил впоследствии (и пятна от которых ношу до сих пор) как заслуженные боевые награды. Пирожки же вышли просто превосходными, а поскольку ребята были еще и голодны как волки, то пирожков этих истребили огромное количество. Колька, например, еле-еле дополз до своего спального мешка.

— Видели? — спросил Саня. — У Кольки брюхо где-то возле колен болталось. Надо же столько сожрать, как не лопнул?! — И он погладил себя по животу.

Мы же так и не поняли, к кому относилась последняя фраза: к Кольке или к самому Сане.

10 августа

Сегодня в маршрут не пошел никто: Гена с Колькой, прихватив с собой Басю, карабин и мелкашку, отправились к наледи в надежде добыть мяса; Саня разбирает образцы и приводит в порядок свои записи; я же хочу сделать еще одну попытку испечь хлеб.

Поскольку я решил, что та роковая неудача была связана с тем, что тесто было слишком жидкое, теперь я замесил его круто-прекруто. Печку раскалил до совершенно немыслимого жара и скрупулезнейшим образом выдержал все пункты технологии Кольки Хвоста. Однако и второй блин тоже вышел комом. Во-первых, у меня почти сразу же треснула каменная заслонка печи; мох горел непрерывно; то и дело отваливалась глина, которой я замазывал щели. Словом, это была не работа, а сплошное мучение. В этот раз, правда, хлеб почти вышел — он даже сам вывалился из форм и местами поднялся, но был до кондиции весьма далек, сыроват, хотя (с некоторой натяжкой) и съедобен. Басе в этот раз разживы не было: весь этот хлеб мы съели сами, правда безо всякого удовольствия (если признаваться честно).

— Все, — сказал я Сане, — на этом хлебопечение на Колыме заканчиваю. Во-первых, треснула заслонка у печки, а во-вторых, у нас и мука, считай, закончилась. Жаль, так и не сумел примениться я ни к печке, ни тесто заводить, какое нужно...

Теперь, по прошествии стольких лет, я прекрасно понимаю, что дело было не в густоте теста, не в недостатках печки, а исключительно во мне. Не умел я тогда печь хлеб — вот в чем была причина всех моих тогдашних неудач. Впоследствии я освоил это ремесло (вернее, искусство), и, например, на Таймыре хлеб у меня получался великолепным. Я доставал из печи (а умудрялся я там печь хлеб на примусе!) большие, пышные, легкие булки, по вкусу намного превосходившие магазинный хлеб. И даже вертолетчики, бывало, возвращаясь с задания, давали крюка и садились у нас в лагере, чтобы отведать моего хлеба.

В сумерках вернулись Гена с Колькой с пустыми руками, но, как ни странно, довольные и возбужденные. Следом прибежала скулящая от боли Баська. Кинулась к Сане и свернулась возле его ног калачиком, поджав израненные ноги. Колька рассказывает:

— Мы трех оленей видели. Одного прямо посреди наледи. Стреляли в него два раза, да оба раза промахнулись, а двух других — возле устья нашего Мирного. Они из нашей долины выходили. Да такие красавцы: рога — во! Глаза навыкате, шерсть лоснится — я все успел рассмотреть. И как они шли! Мы даже рты от удивления разинули. Ну, пока мы винтовки взводили, пока целились — они уже знаешь где были...

— Да, — продолжал рассказ Гена, — красавцы такие, глаз не отвести. Выскочили на правый берег Ины и как припустят по самому краю, туда, вверх по течению. Головы с рогами за спину забросили и прямо стелются в беге вдоль по берегу. А за ними наша Баська вслед маленьким комочком катится. Я так даже рад был, что мы в них промахнулись.

— И что удивительно, — перебил Гену Колька, — оба самцы. Почему же они парой ходят, если оба самцы?

— Не знаю, — засмеялся Саня, — приятели, наверное. — И потрепал Баську по шее: — Ну что, опять набила лапы? Эх ты, дуреха!

11 августа

С утра Саня с Колькой ушли в маршрут. Мы с Геной должны были идти к наледи за мясом, но отправился он один: мне что-то нездоровится. Коварная здесь земля: стоит теплынь, и кажется, что почва прогрелась; мох мягкий так и манит прилечь, а ляжешь — не заметишь, как простудился: подо мхом — вечная мерзлота, а с нею шутки плохи. Эти два дня я, урывая то часик, то два, валялся на брезенте и писал пьесу-сказку. Вот, похоже, и простыл. Саня дал мне каких-то таблеток; я выпил и ушел в палатку спать (сон для меня лучшее лекарство и всегда помогает безотказно).

В сумерках из маршрута пришли Саня с Колькой, сбросили рюкзаки, и Колька кинулся ко мне делиться впечатлениями:

— Вот уж где красота так красота! Там одно место есть, где кусок горы почему-то отломился и упал. И получился замечательный туннель, по которому наш Мирный бежит. Зайдешь туда: темно, гулко, страшно!