Василий Голышкин - «Журавли» и «цапли». Повести и рассказы

• Название: «Журавли» и «цапли». Повести и рассказы
• Автор: Василий Голышкин
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Детская проза
• Год: 1976

Василий Семенович Голышкин известен читателям по книгам «Красные следопыты», «Большая починка», «Улица становится нашей», «Веселый улей». «Журавли» и «цапли» — новая приключенческая повесть детского писателя. В ней автор рассказывает о патриотическом поиске пионеров-юнармейцев, устанавливающих имена героев-партизан Великой Отечественной войны. В книгу также включены повесть «Сын браконьера» и рассказы о долге и подвиге.

---

Тарас на какое-то время был забыт. Лава юнармейцев забурлила, растекаясь по своим местам, и, когда Тарас приблизился, застыла в аккуратных квадратах рот. Сто двадцать юнармейских глаз устремились на летописца батальона. Таким расстроенным они еще никогда не видели злюку Тараса.

— Товарищ командующий, — голос летописца прерывался от волнения, — разрешите обратиться?

— Обращайтесь, — командирским голосом разрешил Орел.

— Я не могу вслух, — потупившись, чуть слышно проговорил Тарас.

Орел наклонил голову. Я и Зоя Алексеева сделали то же самое.

— Что-нибудь случилось? — Голос у Орла сразу стал другим — теплым и добрым.

— Да, — чуть слышно ответил Тарас. — Дед узнал о Мазае…

— Узнал о Мазае? — сразу насторожившись, переспросил Орел.

— Да, — вздохнул Тарас, — от меня. А я — от командира Спартака.

Батальон тревожно гудел, заинтригованный происходящим. Не следовало долго испытывать его терпения. Понимая это, Орел ускорил допрос.

— Ну узнал, ну и что? — нетерпеливо спросил он. — Дед что?

— Взял ружье и убежал в Зарецкий лес, — ответил Тарас.

— Почему в Зарецкий? — тут же уцепился Орел.

— Не знаю, — Тарас пожал плечами. — Я рассказал про бумагу, что в книге нашли, а он как застонет… Потом спросил, у кого бумага. Я сказал, у командира Спартака. Он сперва к нему сбегал. А мать сказала, что командир Спартак в лес ушел. Дед вернулся, взял ружье и снова убежал.

— В Зарецкий лес? — спросил Орел.

— Да, — ответил Тарас.

— Но почему в Зарецкий? — спросил Орел. — Он разве сказал?

— А?! — спохватился Тарас. — Когда ружье брал, бубнил: «Ведьмин брод… Ведьмин брод…» Он всегда вслух, о чем думает, говорит.

Орел задумался. Стоял и думал, положив руку на плечо Тараса. И никто — ни я, ни Зоя Алексеева, ни Тарас, ни шесть десятков юнармейцев, замкнутых железной дисциплиной в квадраты рот, — не решился, пока он думал, побеспокоить командующего. Понимали, что были свидетелями той особой командирской минуты, когда командир сам, не советуясь ни с кем, на свой собственный страх и риск, на личную свою ответственность должен принять решение.

— Юнармейцы! — Голос у командующего дрогнул. — Наши товарищи, командир Спартак и комиссар Нина, попали в беду. По полученным сведениям, — он кивнул на Тараса, — им грозит опасность. Кто хочет отправиться на выручку товарищей в Зарецкий лес, три шага…

Какой там три! Не три, а все десять шагов вперед сделали роты, прежде чем Орел командирским голосом успел крикнуть:

— Отставить!!!

Роты нехотя вернулись на исходные позиции.

— Это не игра, — грустно сказал Орел. — Это опасно. Кто не понимает, не должен выходить из строя. Три шага вперед, марш!

Он мог не сомневаться в этом. Они вышли все. А нас, то есть меня и старшую вожатую Зою Алексееву, и вызывать не надо было. Мы присоединились ко всем и стали на правом фланге. Но нас тут же вызвали на «военный совет».

ПРОИСШЕСТВИЯ НА ВЕДЬМИНОМ БРОДЕ

Командующий Орел был строг и немногословен. Его строгость, вызванная сознанием грозящей опасности, передалась и нам. Отныне, как в бою, наши отношения определялись формулой «приказ — действие».

— Вы, — командующий Орел посмотрел на меня, — назначаетесь командиром второй роты. Вы, — командующий Орел посмотрел на старшую вожатую Зою, — назначаетесь командиром третьей роты. Сам я буду командовать первой. Оружие получите на марше. Берите роты — и на западную опушку Зарецкого леса бегом марш…

— Есть! — сказал я, вытягиваясь.

— Есть! — сказала старшая вожатая Зоя, тоже вытягиваясь, но я по ее лицу видел, что этим дело не окончится. В отличие от меня, она не служила в армии и не привыкла выполнять команды без рассуждения. Поэтому, сказав «Есть!», тут же поинтересовалась: — Скажите, пожалуйста, оружие это… про которое вы сказали?..

— Я сказал, — Орел насупился, — что оружие вы получите на марше. Выполняйте приказание.

Старшая вожатая вспыхнула и повернулась ко мне, ища сочувствия: с чего это Орел стал вдруг таким невежливым? Но взгляд мой был безучастным, и до нее дошло: я на стороне «невежливого» Орла. В таком случае, может быть, она не права? Но в чем? В том, что обратилась к командующему с расспросами? Наверное, в этом. Тут такое дело, а она — «Скажите, пожалуйста…». Нашла время! Надо сейчас же загладить оплошность!

— Есть! — крикнула Зоя, всем своим видом изъявляя готовность по первому слову командующего броситься в огонь и в воду.

— Кругом! — скомандовал Орел, и мы, повинуясь команде, повернулись, как два флюгера, и побежали к своим ротам. А командующий Орел поднялся на вышку и стал куда-то звонить. Я видел это, когда вел роту мимо.

От вышки к реке идти было легко, под уклон. Вот и мост впереди. 1 оглянулся и невольно замедлил шаг. Орлу, идущему впереди первой роты, было трудно. Маленький, круглый, он дышал, как сом, широко хватая ртом воздух. «Годы… война», — подумал я и, жалея командующего, замедлил шаг. Третья рота, довольная нашей заминкой, пронеслась мимо. Моя сердито загудела.

— Вперед! — нагоняя нас, сердито прикрикнул командующий. — Ползете, как черепахи…

И как кнутом подстегнул… «Вперед! Вперед!» — загалдели юнармейцы, обрадовавшись предлогу размять ноги. «Пожалел на свою голову», — подумал я, торопясь догнать третью роту.

И мы ее догнали. У самого моста. Но не потому, что бежали быстрей, а потому, что третьей роте просто некуда было от нас убежать. Мост был запружен. По нему с инструментом в руках вразнобой — по мосту в ногу нельзя! — шли «цапли». Впереди, рядом с Юлькой, сутулясь, но держа бравый вид, шел Марк Иванович. В руке вместо палки маленькая, с длинным черенком, лопата, похожая на древнюю секиру, на груди… Сперва я подумал, что на груди у Марка Ивановича на алой ленте висит зеркальце. Как амулет у дикаря. Но ведь Марк Иванович не дикарь, зачем же ему, старому учителю, украшать свою грудь амулетом? Но вот солнечный зайчик, игравший в зеркальце, скользнул в сторону, и я увидел то, что он мне мешал видеть: компас! На груди у Марка Ивановича, как медаль на ленте, висел самый обыкновенный компас.

Меня осенило: компас… азимут… четвертый день каникул… «Цапли» идут по следу, указанному братом агронома… Как я мог забыть об этом? Впрочем, забудешь, когда у «журавлей» такая беда!

Пока мы спешили к мосту, чтобы перейти его и углубиться в Зарецкий лес, я о чем только не передумал. Черняк! Что мы знали о нем? Что он до войны — советский служащий. Во время войны — партизан. Но не странно ли, что “никто другой, кроме самого Черняка, не мог ни печатно, ни устно заверить ни одного его партизанского подвига, хотя сам Черняк и печатно и устно не раз заверял в этом читателей «Наташинских известий» и участников торжественных собраний, встреч, слетов и сборов. Правда, есть одно, решающее, свидетельство — комбата Орла, которому Черняк помог ворваться в Наташин. Но тогда, если он патриот, если жизнью рисковал, чтобы помочь своим, почему о Мазае «слыхом не слыхивал, видом не видывал», как он всякий раз отговаривается? Почему скрыл черную тетрадь с приговорами «Суда Мазая»? Не оборотень ли он, двуликий Янус, служивший и нашим и ненашим? Сперва ненашим, когда пришли фашисты, а потом нашим, когда фашистов турнули из Наташина.

«Суд Мазая»… Уж не был ли он, Черняк, как-то причастен к нему, может быть, даже в качестве обвиняемого? Иначе зачем скрыл черную тетрадь — единственное вещественное доказательство существования «Суда Мазая»? Единственное, как он думал. И вдруг, оказывается, не единственное. В руки юнармейцев — он узнает это от внука Тараса — попадает схема расположения партизанского отряда «Суд Мазая», спрятанная и забытая им в одной из украденных фашистами древних книг. Что он делает? Вооружается и спешит в Зарецкий лес, чтобы помешать своему разоблачению. Мало ли что могут найти юнармейцы на месте стоянки партизан Мазая!

Ах как я был далек от истины, рассуждая таким образом, — далек и в то же время очень близок к ней.

Увидев нас, командир Юлька подобралась и отдала салют. Командиры рот сделали то же самое. И старый учитель Марк Иванович тоже. И когда отдавал салют, мне показалось, перестал даже сутулиться.

По обычаю, рядовые юнармейцы приветствовали друг друга речевкой.

— Всем, всем доброе утро! — звонко прокричали «цапли».

— Всем, всем доброе утро! — без всякого воодушевления, вяло отозвались «журавли», а самые нетерпеливые еще и накричали на «цапель»:

— Проходите!..

— Не задерживайте!..

— Мост давайте!..

— Улитки несчастные!..

Этого Юлька стерпеть не могла. Велела комиссару вести батальон дальше и подошла ко мне с жалобой на нетактичность «журавлей».

— Мы не улитки, — язвительно начала она. — Мы люди. По данным науки, вот уже целый миллион лет. И если «журавли» не знают этого…