Александр Крашенинников - Слуга злодея

• Название: Слуга злодея
• Автор: Александр Крашенинников
• Жанр: Исторические приключения

Сатирико-приключенческое произведение о пугачевском бунте с невероятными для других стран эпизодами, но характерными для России прошлого.

---

— Да. А что?

— Завтра утром Михельсон тебя на ней повесит.

Вертухин посмотрел на озаренное луною тихое небо, на празднично сияющий снег и понял, что в России нет уголка, где он не мог бы быть повешен.

Снизу, от двора Разгонова крепкая гнедая лошадь, упираясь в мерзлую дорогу как-то всем телом сразу, тащила воз с екатеринбургскими рублями. Наверху восседал Рафаил в двустороннем плаще, воинственным малиновым полем наружу, и с мушкетом в руке.

Сани с деньгами напротив ворот поставили и рогожу откинули. Войско Белобородова сбежалось к рублям, полагая, что их станут давать особо отчаянным или хотя бы нахальным.

Деньги, однако же, привезли только, чтобы людишки на них посмотрели да отвагою против врага преисполнились. Такова была философия местного знахаря, проникшегося сочувствием к шайке разбойников и пожелавшего им помочь: один только вид денег ловкость ума развивает, смелость в сердцах кует да радость в членах возвышает.

Рафаил, к коему пятеро сподвижников с четырьмя медными поварешками и одним барабаном присоединилось, ходил вкруг воза, яко голодный кот возле миски с горячим молоком — самому не выхлебать, так хоть других не допустить.

Тут появилась Варвара Веселая в мужском кафтане и сибирской шапке, большой и лохматой, будто пук сена. На лице ее, трепетном и голубом от луны, была видна решимость покинутой, но не сдавшейся женщины.

Подойдя к Лазаревичу, она зашептала ему на ухо что-то страстное и воинственное. В глазах арендатора огонь зажегся, как у человека, который узнал, что тайно обманут.

— Калентьев! — крикнул он. — Отпирай ворота!

Калентьев мимо него, мимо малинового Рафаила, мимо непокоренных разбойниками пушек побежал к воротам. Спрятанный под кафтаном поднос сделал его спереди квадратным, а сзади туго и бесстыдно обтянул.

Ворота заскрипели по снегу, и приказчик встал один против двух дюжин заслуженных гвардейцев, огромный, как Геракл.

С горы, от леса, скакал полковник Михельсон, на белой лошади и в белом плаще. В нем была масса благородства — лошадь покачивалась от тяжести.

— Пли!

Оглушительный горох ударил в бронзовую грудь Калентьева. Калентьев качнулся, выпрямился, сделал зверское лицо и шагнул на гвардейцев. Гвардейцы оторопели и прянули назад.

В сей момент принялись палить солдаты посреди поля, целясь в крупные щели заплота и поверх него. Их атака была удачней. Огородные пугала вздрагивали от пуль, возмущенно мотали рукавами, но с места не двигались.

Разбойники у ворот кинулись к возу с рублями. Философия гробовского знахаря показывала блестящий результат.

Казаки вкруг Рафаила выхватили медные поварешки и неистово принялись бить по барабану. Поднялся грохот, от коего с деревьев на расстоянии в версту осыпался снег.

Но уже ничего не могло остановить разбойников — они вмиг расхватали рубли. Прикрываясь ими, яко щитами, — иные приспособились держать впереди себя по две денежки, — мятежники повалили на оробевших гвардейцев штормовой волною.

Залпов больше не было. Воинов Михельсона добивали рублями уральского производства, колотя ими с размаху по головам.

Солдаты же в поле тем временем расстреливали огородных пугал и праздновали полную победу — ни одно так и не атаковало их.

Разгоряченные, они махом пошли вперед. Но, пробившись к заплоту по плечи в снегу, сели там, как снопы, не в силах больше двигаться. Разбойники, протоптав тропу вдоль заплота, брали их по одному, как куропаток, в силки попавших.

Битва была кончена. Полковник Михельсон ускакал обратно в Билимбаевский завод, в белом плаще и на белом коне невидимый посреди зимних лесов, как призрак императора Петра Третьего, уже двенадцать лет гуляющий по просторам российским.

Глава семнадцатая В рожу, только в рожу!

Два дня спустя отряд Белобородова, уже изнемогший от пальбы в небо по случаю победы, все еще сидел в Гробовской крепости. Держала его здесь такая нелепица, что и сказать смешно: разбойникам хотелось есть, а есть было нечего. Да и в дорогу провиант был нужен, но провианта в Гробовской не нашлось просто никакого, кроме репы, капусты и редьки.

Войско ждало съестного, хотя никто не знал, откуда оно поступит.

Мещане на просторах российских изрядно умны и знают, что делать, когда приступает неприятель и еще неизвестно, на чью сторону встать. У них тоже ничего уже не было.

Нынче в Гробовской крепости любым часом, и посреди ночи, трапезничали редькой с квасом. Семья из дюжины человек, включая еще не умеющих есть младенцев и уже неспособных поднимать ложку стариков, садилась вкруг тазика с этим национальным блюдом и возила его в рот хоть и с отвращением, но усердно. Старикам и младенцам помогали, все другие ели сами.

Но и всякому вновь вошедшему в избу в этот поздний час, с ружьем он был или только с палашом, со всей любезностию предлагалось садиться за стол и отведать лакомства.

— Проходи, шайтанко, потрескай с нами, чего огород послал.

У гостя сводило скулы и останавливало дыхание от одного запаха. Но делать было нечего — зачем же в военную пору ходят ночью по гостям, как не за едой?

Гробовскую охватила эпидемия обжорства и гостеприимства. Крепость приготовилась встречать чудесно воскресшего императора Петра Третьего. Из чуланов и сеней пропала мороженая рыба, от свиных окороков висели только просаленные веревки, от гусей, кур и овец остались одни перья, навоз да кое-где шерсти клочки по закоулочкам — все съестное добро было распродано заезжим купцам. Но ели и чаевничали — настоями мяты, чабреца и пустырника — беспрерывно. В зимнее время делать больше нечего, как есть и пить.

Разбойник с мушкетом или фузеей заходил в избу и в любое время дня и ночи попадал к трапезе.

— Садись, служивый, потрескай!

— Провиант есть? — разбойник заглядывал в тазик.

— Есть! — отвечал мещанин с радостию, поднимался из-за стола и шел показывать солдату стоящую в сенях бочку с кислой капустою.

— Хрен ты соленый! — говорил разбойник. — Яйца давай?

Хозяин ловко поднимался к божнице, просовывал руку за икону и вытаскивал крашеное яйцо.

— С Пасхи осталось, — он протягивал яйцо разбойнику. — Готовы поделиться последним. Будешь? Вроде уже не пахнет.

Придраться было не к чему: сами едят, что огород послал, встречают милостиво и готовы последним поделиться.

От крепкого настоя сорной травы пустырника разбойника клонило ко сну, фузея падала на пол, живот, урча, выражал недовольство, а есть хотелось так, что и от квашеных лопухов бы не отказался. Разбойник подгибал рукава зипуна и брался за ложку.

Через два дня после победоносного сражения половина белобородовского отряда, как недавно сам полковник, сидела в снегу на задах, другая половина с голодным блеском в глазах ходила по крепости в поисках хотя бы рыбьих голов.

Вертухин также был урчанием в собственном животе до крайности озадачен. Он уже посылал Кузьму добыть мороженой рыбы, хотя бы гольянов или пескарей, однако же вместо помянутых гольянов Кузьма принес от лекаря живых пиявок в банке.

— На что ты принес мне живых пиявок в банке? — грозно спросил его Вертухин. — Разве можно их есть?

— Отчего нельзя? — ответил холоднокровно Кузьма. — Ежели измельчить их сечкою да пересыпать рублеными яйцами да мясной крошки добавить да сальца да луку… да запечь…

Кузьма был денщик, коего не могли смутить никакие лютые несчастия, — он всегда знал выход.

— Чего ты мелешь, трухлявая твоя голова! — вскричал Вертухин. — Ежели бы у нас были яйца да мясо да сало, я бы съел их целиком, не рублеными и даже не запеченными.

— Ну, хоть посмотрим на них, какие они жирные и толстые, — поднимая банку с пиявками, сказал Кузьма, чью голову голод, и верно, повредил на корню.

— Тьфу! — выругался Вертухин. — А ну айда на Сибирский тракт!

— Ковшичек с собою брать? — спросил Кузьма.

— Зачем?

— Милостыню просить.

— Тьфу! — снова сказал Вертухин. — Веревку возьми.

— Зачем?

— Высеку ею, дабы помене спрашивал.

На тракте, идущем через Гробовскую крепость, было пустынно и тихо, как в похмельной голове. Вечер клонился к ночи, и от лунного сияния сугробы и следы от полозьев на дороге драгоценными каменьями украшались.

Вот, как брандмейстер на пожар, промчалась почтовая тройка, отбарабанили по укатанному снегу копыта, и снова тягуче потянулась тишина.

Вертухин увел Кузьму в переулок за угол дома и приказал стоять смирно.

Ждали.

В стороне скатывались с угора на животах и задницах мальцы, на минуту выпущенные родителями поиграть и размяться перед продолжением ужина из редки. Вертухин и Кузьма от скуки и желания заглушить голод, принялись наблюдать за ними. Мальцы слетали по склону, яко мороженые щурята из короба, и от их вида Вертухина и Кузьму начало подташнивать.