Николай Егоров - Каменный Пояс, 1980

• Название: Каменный Пояс, 1980
• Автор: Николай Егоров
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Литературно-художественный и общественно-политический сборник подготовили Курганская, Оренбургская и Челябинская писательские организации. В него включены повести, рассказы, очерки, статьи, раскрывающие тему современности.

Значительную часть сборника составляют произведения молодых литераторов из городов и сел Южного Урала.

---

— Семен, а Семен? — позвала она жалостливо. — Зачем ты так-то? Ничего же не получилось у нас с тобой.

Она поскользнулась и едва не упала, буркнула крепкое словечко, взяла застывающего мужика за руку, затормошила его:

— Проснись, черт непутевый!

С трудом втащила к себе на второй этаж и уложила на диване. Поводырин пытался что-то сказать, долго соображал, где находится, но тепло быстро сморило, он уронил голову на подушку.

Зырянова сняла с него ботинки и полупальто. Несло от него винным перегаром и табаком. Седеющая прядь закрыла глаз. Она всмотрелась в беспомощно раскинувшегося на диване Поводырина. Нет, на пьяницу не похож. Выпил и — забрел, ноги, как говорится, сами привели.

Она остановилась посередине комнаты, и вдруг что-то странное с ней случилось: перестала видеть Поводырина, а обступили ее старые, забытые видения…

За окном угомонилась метель, и на пол упали голубоватые яркие блики. Луна с высокого холодного неба, будто чудовищное око, озирала город. Кто-то царапнулся в окно. Зырянова, лежа на неразобранной постели, всмотрелась в темную глубину стекла и увидела молодое широкое лицо.

Какое странное видение… Дрожь охватила Валентину. Когда же я заснула? Не таясь, она опять глянула в странное лицо и вздрогнула. «Мишка? — ужаснулась. — Откуда ты?» — «Не бойся, — жалко улыбнулся Мишка, — живой я. Только озяб трошки. Пусти погреться». — «Совсем вернулся, или как?» Мишка беззвучно шепчет, а Валентина слышит: «Разве не видишь, как я замерз? С плотины я…»

Это было в той, довоенной жизни. Мишка тачки с камнем возил, пестом землю трамбовал, спину не разгибал, получки дожидался. А попадут деньги в руки — и пойдет бузить. Соберет шпану всякую, бродит по поселку, песни горланит, драки затевает. Застрянет у Валечки под окном и давай клянчить:

— Только глянь хоть одним глазочком, Валюха! Каку обнову тебе приготовил…

Подбрасывает вверх шелковый отрез и с хохотом ловит.

— Подвенечное платье тебе принес.

Валечка убежит к дежурной Семеновне, доброй и жалостливой старушке, спрячется под топчаном, а Мишка ломится в барак, переворачивает все вверх тормашками:

— Куда невесту мою подевали?

А насчет женитьбы Валечка отрезала:

— И не думай, и не мысли. Нужна забота — с хулиганом возжаться! Да и дружки у тебя… Брось их!

— Ишь, чего захотела… — сипел с похмелья Мишка.

А потом угомонился, перестал кричать под окнами, слышно было, что с дружками разошелся и работал исправно. Но обиженные дружки как-то в заводском саду привязались к Валечке, заторкали ее в темную аллею. Подружка Олька на помощь позвала. Откуда ни возьмись — Мишка. Он цыкнул на ребят и повел Валю к Уралу. Олька бежала следом и кричала, чтоб Валечка не верила Мишке, нарочно все подстроил.

— Брысь, недоделка! — отмахнулся Мишка.

Олька боялась за подружку: с кем связалась? Ручищи до земли, кулаки пудовые, куда ни идет, все крутит ими, ищет кому бы нос расквасить. И битюг битюгом! Подхватит Валечку на руки и несет через поселок, у барака поцелует и отпустит, а потом как свистнет — стекла задрожат. «У, леший тебя забери!» — крикнет из своей клетушки Семеновна. И высунуться боится: такой идол еще раму высадит.

И все ж таки Олька завидовала подружке: такая любовь! Да зря завидовала. Через несколько дней вернулась она со стройки, включила свет и ахнула. Валечка лежала на топчане одетая, глаза пустые. Знать, с Мишкой у нее что-то случилось. И вправду, скоро сплетни поползли. Валентина перестала ходить на танцы, да и на работе все молчком; натянув платок на глаза, проберется на свой кран и весь день в колокол звонит — грузы возит. А Мишка на Север подался, только на прощанье пообещал: «Жди вызова».

Зырянова очнулась и увидела Поводырина, чуть навалившегося на нее.

— Ты что это, Семен? А ну, марш на диван!

— Замерз я, — усмехнулся он и пошевелил усами, — да и тебе не дюже жарко, я полагаю.

— Ну и полагай. Гляди, каким грамотным стал.

Она устало глянула в его близкие шалые глаза.

— Зачем пришел-то? Кажется, и так все ясно.

— Ничего не ясно… Ты же меня осрамила, а должок не отдала.

— За долгом пришел? А ну, пусти!

— Не пущу, — твердо сказал Поводырин и опять навалился. — Отвечай: согласная со мной жить?

— Ты бы меня еще за горло схватил, — она примирительно улыбнулась. — Скажи спасибо, что подобрала на морозе. Пропал бы.

Поводырин прищурился.

— Спасибочки за спасение.

Зырянова отшвырнула его, вскочила и шмыгнула на лестничную площадку. Вспомнив, что ключ в кармане кофты, быстро заперла дверь. Поводырин застучал:

— Не дури, Валентина, открой. Пошутил я.

— А я шутить не люблю. Давай-ка спи. Ты дежуришь завтра. Когда надо — разбужу.

Она села на подоконник. От батареи струилось тепло. Можно, конечно, постучаться к Мироновым, хорошие люди, да сколько же выставляться вот так-то?

Она уселась поудобнее, поставила ноги на батарею, закрыла глаза и опять увидела Мишку. Он поднимался по лестнице с зеленым сундучком в руке, небритый, с синими ввалившимися глазами.

Вздрогнула и повела плечами. К чему это Мишка привязался?

И поплыли навстречу грабарки, запряженные низкорослыми башкирскими лошаденками, первая комсомольская домна, первый трамвай…

Играет духовой оркестр, Мишка Горлов, молодой, по пояс голый, машет ей, своей Валечке, а она в кабине крана, переключает рычаги, плывет и плывет бадья с бетоном… Только не было в ту пору кранов. Все сон перемешал. Это уже после войны…

Под утро очнулась, растерла озябшие плечи и вернулась в квартиру. Поводырин тяжко спал, разбросав руки с темными от железа и смолы пальцами, громко посвистывал и смотрел на нее сквозь смеженные веки. Он был крепким мужиком и слесарем смекалистым, но за дурной язык и грубости его не уважали.

Она зажарила яичницу с колбасой, сварила кофе, разбудила Поводырина, накормила его и выпроводила.

— Так слышь, Ивановна. Ты того, — проговорил Поводырин, пряча глаза, — может, подумаешь маленько?

— Ладно уж, ступай, жених, покуда усы целы.

— Вот язва! — бурчал слесарь, спускаясь по лестнице. — Справная баба, а норовистая.

— Топай, топай, — Валентина Ивановна постояла у двери, пока не заглохли тяжелые шаги и бормотание Поводырина, и устало поплелась на кухню.

3

На улице было морозно и в каждой снежинке искрилось солнце. Зырянова шла по хрустящей тропинке сквера, щурилась на мелькающие синие тени на розоватом снегу и улыбалась просто так…

Как она любила продуваемые холодом улицы, запах снежного ветра! И еще любила сборы «моржей» у проруби, привычный ритуал перед омовением, и это земное чувство нужности своего существования. Нужности в любую минуту, готовности для доброго дела…

О, как она кляла себя за позднее замужество. Такси с длинными цветными лентами и пупсик на ветровом стекле… Она попросила шофера убрать уродца, да он не захотел. Мол, так полагается. И Дворец культуры с музыкой и шампанским, обручальные кольца… За углами над ней хихикали и обзывали чокнутой. Ольгушка намекала: «Зачем тебе этот спектакль?» — «А ты как хотела? Расписаться — и в ночь на работу?»

Да, в те годы она еще надеялась, что и у нее будет как у всех. Как у всех…

Разве можно было такое придумать? Того самого обыкновенного человеческого счастья не было у миллионов, а она захотела его урвать для себя, и — у кого?!

Могло ли быть счастье на чужой беде?

Он вернулся к прежней семье, оставив на память лишь фамилию…

Зырянова увидела Киреева. Он шел ей навстречу под руку с девушкой и смотрел по сторонам. Она громко поздоровалась, бесцеремонно рассматривая блондинку в меховой шубке.

Не зная, о чем заговорить, брякнула, как ей показалось, самую что ни на есть глупость:

— Наверное, холодновато в демисезонном, Платон Александрович? Ваша спутница вон как в меха закуталась!

— Еще кровь играет, Валентина Ивановна, — ответил Киреев. — Знакомьтесь, это Лена. А это… наш знаменитый изобретатель и рационализатор, так сказать, цеховой Эдисон.

— А если без «так сказать»? — усмехнулась Лена.

Но ответить Лене не пришлось Валентине Ивановне.

— Здравствуй, Валентина Ивановна, помоги за ради бога, — обратилась к ней подошедшая старушка.

Зырянова всмотрелась в ее дряблое, распухшее от слез лицо и ахнула.

— Бормотиха? Что стряслось?

Она отработала свою смену в женской душевой. Умер вот внезапно старик.

— Да, да, — подхватила Валентина Ивановна, — вчера слышала, что машину выделяли на похороны. Так это твой Петр Дорофеевич? Беда какая! Платон Александрович, надо бы помочь.

И пошла, не оглядываясь, за Бормотихой. А Киреев стоял, ждал чего-то, не зная, как ему быть. Сказал наконец: