Роуз Шепард - Любовь плохой женщины

• Название: Любовь плохой женщины
• Автор: Роуз Шепард
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00035-5

Четыре женщины дружны уже более двух десятков лет, еще с тех пор, когда снимали вместе квартиру в Лондоне. Знакомьтесь: Кейт — разведенная, добросердечная, ответственная; Элли — бесстрашная журналистка, ведет одну весьма ядовитую и остроумную рубрику; Джеральдин — жена и мать, столп общества в своей деревне; и, наконец, Наоми — прекрасная, беспомощная Наоми.

Все триумфы и невзгоды взрослой жизни они преодолели вместе, всегда готовые прийти на помощь друг другу. Однако одно предательство послужило началом конфликта, из которого ни одна не вышла невредимой. Этот конфликт стал жестокой проверкой их дружбы.

Ведь как правда становится первой жертвой войны, так и дружба становится первой жертвой любви.

---

Разумеется, она никому ничего не скажет. Этот секрет из нее не вытянут клешами. Ее рот был на замке. Думая так, Молли бессознательно сжала губы в узкую суровую полоску, словно репетируя, как она будет противостоять тем самым клешам. Если Джеральдин спросит у нее в понедельник (а она обязательно спросит), все ли было в порядке, Молли скажет: да, спасибо, все было отлично. Частная жизнь ее работодателей ее не касалась. Но в одном замечании Молли не могла себе отказать: у супругов Робби ничего подобного никогда бы не произошло. Ну, и конечно, ей было немного любопытно, что за бес вселился в старого Горста.

А вот состояние дома было для нее эти две недели источником радости и удовлетворения. В отсутствие семьи Молли смогла навести в нем идеальный порядок. Усмешка растянула ее губы: неверный муж, не ночующий дома, был хорош хотя бы тем, что за ним не надо было много убираться.

Гостиная — воплощение покоя и чистоты — особенно радовала Молли. Стеклянные дверцы шкафов, оберегающие шедевры литературы в кожаных переплетах, отражали и еще более усиливали и этот покой, и эту чистоту. На темном полированном дереве стояли на кружевных салфетках два подсвечника — фарфоровые пастушка и пастух, неотрывно глядящие друг на друга. Гардины ниспадали ровными складками.

Когда подошло время, бой каминных часов в позолоченной бронзе был дружно подхвачен всеми остальными часами в доме. Потому что Молли дю Слак везде выставила правильное время. Этот перезвон посреди полной тишины произвел странный эффект безвременья: казалось, что бой часов падает в пустоту; казалось, что здесь никогда ничего не происходит.

Однако время шло. Миновало две недели, и завтра тишину Копперфилдса снова захлестнет жизнь — к сожалению, некоторых его обитателей.

Увидев на буфете открытку, адресованную хозяину дома, Молли взяла ее и прочитала, что Джеральдин и дети отлично проводят время. Кое-кто тоже не скучает, мрачно подумала Молли. Кое-кто тоже вовсю развлекается. Во всяком случае, ведет себя не так, как следует.

Тревор Покок дотянулся до телевизионного пульта, бесцельно потыкал кнопки, потом слез с дивана и пошел на кухню поискать чего-нибудь съестного. В морозилке лежала пара упаковок, одно название которых — «Здоровый выбор» — сразу отбивало всякое желание узнать, что было внутри. Однако поковырявшись среди покрытых изморозью коробок, Тревор обнаружил пачку гамбургеров и пакет замороженного картофеля. Продукты из говядины, если верить специалистам в области питания, могли быть очень опасны. Что ж, если он подхватит губчатую энцефалопатию и начнет вести себя как сумасшедшая корова, то в этом будет виноват гамбургер. А вот что извиняет Элли Шарп?

Тревор закатал рукава и решительно нахмурился. Он приготовит себе поесть, а потом с помощью ведра и тряпки наведет в квартире чистоту и порядок. Это была задача, за которую не взялся бы и сам Геркулес. Чистка Авгиевых конюшен — это одно дело, а вот отмывание ванны и натирание линолеума — совсем другое. Отыскать пояс Ипполиты и привести Цербера из подземного царства было плевым делом по сравнению с доставанием носков, штанов и прочего мусора из-под кровати. Но выбора у Тревора не было. Две недели, что он прожил здесь, вел он себя не лучшим образом. Более того, оглянувшись вокруг, Тревор вынужден был с огорчением признать, что вел он себя отвратительно. Его окружал свинарник. Если он не произведет здесь экстренных и значительных перемен, то о вознаграждении можно забыть.

«Когда я вернусь, — предупредила его Элли в обычной для себя нелицеприятной манере, — дом должен блестеть так, чтобы я могла смотреться в него, как в зеркало».

На это Тревор, само собой, сделал удивленное лицо и сказал, что Элли может не волноваться.

Он налил во фритюрницу масла, чтобы сделать чипсы, и поставил ее греться на конфорку, а сам поднялся на второй этаж. Там он соскреб со стенок ванны налет, снял с постели Элли грязное белье и бросил его вниз, чтобы потом засунуть в стиральную машинку, потом вооружился пылесосом и принялся курсировать по лестничной площадке, удивляясь малой результативности своих действий.

Когда послышался телефонный звонок, Тревор ответил с телефона в спальне. Раскинувшись на голом матраце и глядя в потолок, он с упреком произнес: «Никола, я же просил тебя не звонить мне в офис». (С этой девушкой они познакомились на дискотеке. Он сказал ей, что возглавляет компанию, занимающуюся очисткой окружающей среды, на что она сказала: «Круто…» — и немедленно сняла трусы, что было вполне объяснимо.) После чего на его лице появилась широкая улыбка, и, держа руку на ширинке джинсов, он завел с ней весьма грязный разговор (но не о немытых ваннах и не об Авгиевых конюшнях).

А тем временем внизу на кухне, на газовой конфорке во всю кипело масло для чипсов.

Наоми снова плакала. Похоже, этот огромный сосуд страдания внутри нее никогда не иссякнет. Сидя у окна в ожидании такси, она утерла слезы тонким запястьем, а потом растерла ладонью щеки, чтобы украсить их фальшивым румянцем.

В жизни других людей она приезжала на такси, и на такси же уезжала. Вечером Алекс вернется домой и увидит, что ее нет. Так будет лучше, Наоми была уверена в этом. Вчера вечером они впервые поссорились, впервые сердито повернулись друг к другу спинами и лежали на кровати холодные, нелюбящие и нелюбимые. Были произнесены ужасные слова. Сказаны обидные вещи. И она не могла найти внутри себя места, куда можно было бы положить эту обиду. И больше не могла выносить порицание.

Наоми была слишком ранима, слишком неуверенна в себе, чтобы правильно воспринимать критику. Любое осуждающее слово в ее адрес раздавливало ее, разрушало. Ситуация ухудшалась и тем, что, будучи единственным ребенком в семье, Наоми не познала искусства здорового спора. В школе у нее не было подруг, дружба с которыми только крепла от ссор и нервного трепета враждебности, взаимных колкостей, мелодрамы признаний и восторженных примирений. Одноклассницы Наоми не брали ее под руку, не отводили в сторону, чтобы узнать ее точку зрения на секс или шепотом поведать страшную тайну. Нельзя сказать, что Наоми не любили, но рассеянность в ее взгляде, невнимательность к происходящему в окружающем ее сообществе не внушали желания общаться с ней. Вот так и получилось, что, не имея опыта дружбы, Наоми совершенно не умела ссориться.

Алекс, обнаружив тот или иной недостаток в Наоми, тут же старался исправить его. С точки зрения Наоми, любви здесь быть не могло. Она даже не задумывалась над тем, что именно Алекс хотел изменить в ней (ее инертность, зависимость, вялость); она видела только его желание ранить ее.

Наоми решила, что должна продолжить поиск безусловной любви, который после стольких лет привел ее к Алексу и к неожиданному счастью. Должен же быть такой мужчина, в чьих глазах она была бы совершенна. Ей казалось, что она была для Алекса воплощением женского идеала. Поняв, что это не так, она ужасно разочаровалась. «Все это я говорю ради тебя, — утверждал Алекс, стуча себя по лбу основанием ладони, — только ради тебя, невозможное ты создание». То есть она должна была поверить, что он был жесток по отношению к ней, желая ей добра? Нет, этому она не хотела, не могла поверить.

Наоми оперлась об оконное стекло рукой и положила голову на предплечье. Все ее тело ныло и болело после почти бессонной ночи, которую она провела в напряжении, как натянутая струна, стараясь избежать даже случайного прикосновения к Алексу. Когда безжалостное утро проникло в ее сознание стрелами жидкого света, она приветствовала его не радостнее, чем приготовившийся к смерти самоубийца приветствует оживляющую пощечину доброхота, ядовитый поцелуй жизни. Наоми почувствовала на себе взгляд Алекса — задумчивый, пристальный. Конверт постельных принадлежностей раскрылся — Наоми окатила волна более холодного воздуха, — и Алекс выскользнул из-под одеяла. Позволяя себе один глоток воздуха в несколько секунд, Наоми сохраняла каменную неподвижность, пока Алекс с неуклюжей осторожностью собирался на работу. Заговорит ли он с ней? Будет ли униженно просить прощения? Возьмет ли ее за руку, станет ли умолять ее забыть о вчерашнем? Ведь только так сможет он влить в нее новую надежду и спасти от краха.

Каждый произведенный им звук она слышала и узнавала: царапанье ногтей по свежевыстиранным джинсам, пение металлического гребешка в спутанных волосах, едва различимый выдох, который он сделал нагибаясь, чтобы завязать кроссовки, скольжение шнурка сквозь металлическое колечко. Вот как напряжены были все ее чувства.

Голос в голове Наоми побуждал ее сесть и посмотреть Алексу в лицо, заявить о себе, постараться вызвать в нем жалость. Но другой голос, более жесткий, говорил ей не делать этого.

Стук захлопнувшейся двери, от которого содрогнулись стены, был безоговорочным и окончательным. «Значит, все», — обреченно подумала Наоми.